Мухаммед-Тума, может быть, и готов был требование Тимура исполнить, но его земляки — нет. Тогда их всех истребили, одного Туму оставили.
— Что ж ты плачешь, мой сын? — по-прежнему ласков голос Повелителя. — Разве может мужчина плакать? Ты лучше мне золотого ягненка верни и живи спокойно, хан Мухаммед.
В тот же день доставили Тимуру древнее искусство.
— О-о! Хорош, хорош! — любовался богатством Повелитель. — И все бы ничего, — искоса посмотрел он на Мухаммеда-Туму, — вот только какой же ты хан, и кем ты будешь править, если своих подданных сам истребил. И никакой ты не Мухаммед, ты действительно ублюдок — Тума.
— Я ведь предан тебе, Повелитель, — в ногах валялся Тума.
— Хм, ты отца предал, свой народ предал. А то, что пока еще мне предан — верю, и слово свое сдержу, не прольется твоя свинячья кровь. Повесить!
С чувством исполненного долга пребывал в этот день Тимур. Он сполна отомстил за сына, и хотелось отдохнуть, в шахматы сразиться. Вызвал Моллу Несарта.
Увидев, как пришедший Молла пристально поглядел на золотого ягненка, Тимур восторженно воскликнул:
— О-о! Бог вернул мне это сокровище!
— А разве ты не дал Туме, и Тума не взял у тебя этого козленка, как священный закат?
— Ну, — встрепенулся Повелитель, — и что ты этим хочешь сказать?
— А то, что Бог не принял твой закат, — ткнул он Повелителя пальцем. — Значит, окончательно от тебя отвернулся.
— Что ты несешь, гнусный раб!
— Да, я раб Божий, но не твой раб, проклятый Тамерлан…
Наказание было жестоким, но не смертельным. Великий эмир всегда руководствовался не эмоциями, а расчетом: такой грамотный человек, как Молла Несарт, нужен ему и его империи.
На этом поход против Золотой Орды можно было считать законченным. Однако хитрый Едигей, севший в Сарай-Берке вместо свергнутого хана Тохтамыша, по мнению Повелителя и его окружения, выплачивал мало дани — всего половину, как договаривались. Надо было забрать все.
В конце зимы 1396 года произошел штурм Астрахани, затем был разграблен и разрушен Сарай-Берке. Многих жителей потопили в ледяной Волге, а Едигей[88] и его родня спаслись бегством.
Больше грабить нечего, и Тамерлан твердо решил возвращаться на родину тем же путем, через Дербент. Передовой отряд, возглавляемый Мираншахом, встретил яростное сопротивление дагестанцев возле селения Тарки. Потеснив горцев, Мираншах стал их преследовать. В районе реки Шураозень он попал в засаду. Его отряд был разбит дагестанцами, а сам Мираншах спасся бегством. Тогда сам Тамерлан возглавил поход. Как обычно, разгромил много поселений, взял многих в плен. И есть предание, что жителей одного из захваченных сел, которые не желали ему подчиняться, уложили на чистом поле и прогнали по ним всю конницу.
А еще есть сведения, что один одноглазый кумыкский предводитель, будучи осажденным полчищами Тимура под Тарки, попросил свидания лично с Повелителем, предстал верхом на быке и заявил: «Я, слепой, приехал спросить тебя, хромого, для чего ведешь с нами войну, и что у нас есть такого, что бы ты мог взять?» Повествуют, якобы Тимуру понравилась простота кумыка, и он простил его племя, даже одарил подарками.
Историки по-разному оценивают поход Тамерлана на Золотую Орду. Да сам Великий эмир оценил так: вернувшись в столь любимый Самарканд, он отменил все налоги в своем государстве на целых три года — столько было вывезено богатств! А люди?!
Рабство в той или иной форме — последствие любой войны во все времена. Тамерлан почти полностью перенял организационную структуру армии Чингисхана и изначально ввел должность «визирь людей», что и поныне звучит гуманно. Визирь-людей по рангу ниже, чем визирь воды, главный евнух или сахиб-дивана (министр финансов). Однако он выше многих военачальников, ибо под его началом огромные людские и финансовые ресурсы. Визирь людей — человек сугубо гражданский, правда, люди и их судьбы его не интересуют. Он оперирует лишь цифрами и должен максимально обогатить казну и, если надо, выполнить тот или иной государственный строительный заказ, будь то большая дорога, канал, мост, архитектурное сооружение и даже целый город, такой как Самарканд.
У Чингисхана и его потомков визири людей в основном были уйгуры[89] и китайцы. С этими народами, впрочем как и с монголами, Тамерлан с самого юношества воевал и в услужении был. Наверное, поэтому он к ним ревностно и враждебно относился, не доверял. А после походов на запад встретил много деловых людей среди персов, евреев и армян, которые умели распоряжаться деньгами. Именно их он на эту должность назначал.
В разные периоды службы в зависимости от поручений Тамерлана под началом визиря людей — от двух до нескольких десятков тысяч человек. Обычно визирь людей находится в столице. Однако к концу любой военной кампании он вызывается в стан Повелителя, ибо только он может ведать, как рациональнее распределить всех пленных, учитывая потребности казны и все масштабное градостроительство.
Изначально всех пленных делят на следующие категории: духовенство (любого вероисповедания), зажиточное сословие, мужчины, женщины, дети.
Тамерлан, как и Чингисхан, выражал особое отношение к духовенству: их, как и их имущество, обычно оберегали. И если полностью уничтожались города и села (как например, на Северном Кавказе), то местному духовенству предлагалось самое лучшее местожительство, и даже в Самарканде. И там за счет казны выделялись земли, строились дома, выдавались пожизненные пособия, прислуга и прочее-прочее. Примерно то же самое предлагалось зажиточным людям и их семьям. Эти две категории граждан быстро ассимилируют, и преданнее их в новом государстве нет и не будет. Парадоксально, но зачастую они на особом учете и в почете, а когда необходимо, их умело используют во всяких непристойных, но очень прибыльных делах. Словом, они всегда при власти, пока через два-три поколения, а скорее раньше, полностью не деградируют и не исчезнут.
Далее — женщины. Как говорят на Востоке, там, где женщина, — все непросто. Женщина — это военная добыча, трофей. Каждый воин имеет право обладать им, за это проливается кровь. После каждой значительной победы по указу Повелителя несколько дней продолжаются дикие оргии, после чего всех женщин необходимо сдать в особое место в подчинение визиря людей. Тогда женщина уже не наложница, а рабыня — объект торга, живой товар, который надо беречь.
Во время похода лишь крупные военачальники, такие как командиры туменов да сыновья и внуки Тамерлана, имеют право обладать небольшим передвижным гаремом. Есть походные наложницы (одна-две) и у тысячников и некоторых особо отличившихся сотенных командиров. Больше — ни у кого. У каждого воина должен быть стимул для новых побед. А если этот стимул — белокожая девушка из Руси или Кавказа, то большего поощрения и не надо.
Дети — есть дети, да это о своих чадах. А дети покоренных народов? Ну, не смогли их родители своих потомков отстоять, значит, такова судьба. Мальчиков вывезут и поместят в специальные учреждения, где из них выбьют, если надо, и выжгут всякую память о родине и предках, воспитают неких манкуртов — доблестных воинов. И мало кто из них доживет до зрелого возраста и умрет своей смертью. Еще печальнее участь девочек.
С мужчинами попроще. В первую очередь отберут хороших ремесленников и мастеровых. Их отправят прямо в Среднюю Азию для строительных работ в Самарканде, Бухаре и других городах (так, после похода на Золотую Орду было отправлено более сорока тысяч человек). Остальные мужчины-рабы, впрочем, как и многие женщины и дети, будут на месте проданы привилегированным или специально аккредитованным купцам — перекупщикам, для которых Тамерлан — одновременно варвар и кумир, а в целом — партнер по чрезвычайному обогащению.
Сам Тамерлан тоже относится к купцам по-разному, в своих интересах, зачастую высокомерно и потребительски. Среди них у него есть «любимчики». Они из кожи вон лезут, пытаясь угодить Тамерлану, чтобы выкупить побольше «товару» (а как же иначе, ведь и они рабы своих страстей, своей алчности). А Повелитель — не скупой продавец, он тоже торгуется, делает скидки и подарки. И вот надумал Повелитель особо одарить одного рьяно услужливого купца по имени Бочек: лично повел показать необычный товар.
— Где этот безухий урод? — в сопровождении небольшой свиты Тамерлан появился в покоях евнуха Кульбачтая. Повелитель небрежно пнул лежащего под окровавленной грубой простыней и, вздернув вверх бородку, властно процедил: — Покажи.
— Показать уже нечего, — тоненько слащав голос евнуха, — разве что ватка на ране, — и он очень медленно, но демонстративно стал стягивать простыню.
От этого зрелища в ужасе исказились холеные лица купцов.
