Лидия, свернувшись калачиком, лежала рядом с ней поверх одеяла. Жалюзи были подняты, и комнату наполнял приглушенный дневной свет.
— Я сплю? — спросила Элис.
— Нет, ты проснулась.
— Как долго я спала.
— Теперь уже два дня.
— О нет, прости меня.
— Все нормально, мама. Так хорошо снова услышать твой голос. Как ты думаешь, ты приняла слишком много таблеток?
— Я не помню. Наверное. Я не хотела.
— Я волновалась за тебя.
Элис воспринимала Лидию по частям. Она узнавала ее черты, как человек узнает дом, в котором вырос, родительские голоса, линии на собственных ладонях. Инстинктивно, без каких-либо усилий или оснований. Но странно: ей было трудно воспринимать Лидию как одно целое.
— Ты такая красивая, — сказала Элис. — Я так боюсь, что когда-нибудь тебя не узнаю.
— Я думаю, что, даже если когда-нибудь настанет такой день, ты все равно будешь знать, что я люблю тебя.
— А что, если уже не буду знать, что ты моя дочь и что ты меня любишь?
— Тогда я скажу тебе об этом, и ты мне поверишь.
Элис это понравилось.
«Но буду ли я всегда любить ее? Моя любовь к ней живет в моей голове или в моем сердце?»
Как ученый, она верила в то, что эмоции зарождаются в лимбической доле, а в данный момент этот участок ее мозга был полем боя, из которого никто не может выйти живым. Но как мать, она верила, что на любовь к дочери не может повлиять хаос в ее голове, потому что эта любовь живет в ее сердце.
— Как ты, мам?
— Не очень хорошо. Семестр был тяжелый, без работы в Гарварде, болезнь прогрессирует, а твой папа почти не бывает дома. Это очень тяжело.
— Мне так жаль. Я бы хотела чаще бывать у вас. Следующей осенью я буду ближе. Хотела переехать прямо сейчас, но получила роль в великой пьесе. Роль небольшая, но…
— Все нормально. Мне тоже хотелось бы чаще тебя видеть, но я никогда не позволю тебе перестать жить своей жизнью ради меня.
Она подумала о Джоне.
— Твой отец хочет переехать в Нью-Йорк. Он получил предложение из центра Слоуна — Кеттеринга.
— Я знаю. Я там была.
— Я не хочу переезжать.
— Не сомневаюсь, что не хочешь.
— Я не могу уехать. В апреле родятся двойняшки. Я так хочу их увидеть.
— Я тоже.
Элис представила, как держит их на руках, представила их теплые тела, кулачки, пяточки, которые ни разу не касались пола, припухшие круглые глазки. Ей было интересно, будут ли двойняшки похожи на них с Джоном. И запах. Ей не терпелось вдохнуть восхитительный запах своих внуков.
Большинство бабушек и дедушек любят воображать, как сложится жизнь внуков, как они будут присутствовать на их днях рождения, выпускных вечерах, свадьбах. Она понимала, что не сможет присутствовать ни на их днях рождения, ни на выпускных вечерах, ни на свадьбах. Но она должна быть здесь, чтобы взять внуков на руки и вдохнуть их запах, и будь она проклята, если вместо этого будет сидеть где-то в Нью-Йорке в полном одиночестве.
— Как Малькольм?
— Хорошо. Мы недавно вместе участвовали в «Мемори уок»[28] в Лос-Анджелесе.
— Какой он?
Лидия улыбнулась, еще не ответив.
— Он очень высокий, не любит сидеть дома и немного стеснительный.
— А какой он с тобой?
— Он очень милый. Ему нравится, какая я умная, он так гордится моей игрой, нахваливает, мне даже неловко. Он бы тебе понравился.
— А ты с ним какая?
Лидия помолчала некоторое время, как будто никогда об этом не задумывалась.
— Такая, какая есть.
— Это хорошо.
Элис улыбнулась и сжала руку Лидии. Она хотела спросить о том, что это для нее значит, описать себя, напомнить ей, но мысль улетучилась слишком быстро, так и не став словами.
— О чем мы говорили? — спросила Элис.
— Малькольм, «Мемори уок»? Нью-Йорк? — предложила на выбор Лидия.
— Здесь я иду гулять и чувствую себя в безопасности. Даже если я забреду немного не туда, я в конце концов все равно увижу что-то знакомое. Многие продавцы меня знают и всегда укажут правильное направление. Девушка в кафе «У Джерри» всегда присматривает за моими ключами и бумажником.
Еще у меня здесь группа поддержки. Эти люди нужны мне. Нью-Йорк мне уже не узнать. Там я потеряю последние крохи независимости, которые у меня остались. Новая работа. Твой отец будет работать целыми днями. Я и его потеряю.
— Мама, ты должна сказать все это папе.
Она была права. Но намного легче было высказать все ей.
— Лидия, я так тобой горжусь.
— Спасибо.
— На случай если я забуду, помни, что я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, мама.
— Я не хочу переезжать в Нью-Йорк, — сказала Элис.
— До этого еще далеко, нам не обязательно принимать решение прямо сейчас, — сказал Джон.
— Я хочу решить это сейчас. Я решаю сейчас. Я хочу прояснить этот вопрос сейчас, пока могу это сделать. Я не хочу переезжать в Нью-Йорк.
— А если Лидия будет там?
— А если нет? Ты должен был обсудить это сначала со мной, а уж потом объявить о нашем решении детям.
— Я так и сделал.
— Нет, не сделал.
— Я обсуждал это с тобой много раз.
— О, значит, я не помню? Это удобно.
Элис сделала глубокий вдох через нос и выдохнула через рот. Она не хотела втягиваться в спор с аргументами на уровне начальной школы.
— Джон, я знаю, что ты встречался с людьми из центра Слоуна — Кеттеринга, но я и не думала, что они предлагают тебе перейти к ним в следующем году. Я бы не молчала, если б знала об этом.
— Я объяснил тебе, почему собираюсь перейти к ним.
— Прекрасно. Они могут позволить тебе использовать годичный отпуск и начать год с сентября?
— Нет, им нужен человек на эту должность прямо сейчас. Пришлось постараться, чтобы уговорить их подождать, пока я закончу все дела в лаборатории.
— Они не могут нанять кого-нибудь временно, чтобы ты мог взять заслуженный годичный отпуск и провести его со мной? А потом ты бы приступил к работе у них?
— Нет.
— Ты хоть спрашивал?
— Послушай, в этой области конкуренция слишком высока, все так быстро меняется. Мы стоим на пороге грандиозных открытий. Я хочу сказать, что мы стучим в дверь, за которой нас ждет лекарство от рака. Фармацевтические компании проявляют большой интерес. А преподавание и вся эта административная ерунда не дают мне идти вперед. Если я не воспользуюсь их предложением, я своими руками лишу себя последнего шанса сделать действительно серьезное открытие.
— Это не твой последний шанс. У тебя блестящий ум, и у тебя нет Альцгеймера. У тебя еще будет масса шансов.
Он посмотрел на нее и ничего не сказал.
— Следующий год — мой шанс, Джон, а не твой. Этот год — мой последний шанс прожить свою жизнь и понимать, что это для меня значит. Не думаю, что смогу дольше оставаться собой, и я хочу провести это время с тобой. Не могу поверить, что ты не хочешь провести его вместе.
— Я хочу. Мы будем вместе.
— Это чушь собачья, и ты это знаешь. Наша жизнь — здесь. Том, Анна и малышки, Мэри, Кэти и Дэн и, может быть, Лидия. Если ты согласишься на Нью-Йорк, ты постоянно будешь на работе, ты знаешь, что так и будет. А я там буду одна. Твой выбор не имеет отношения к желанию быть со мной, и он лишает меня всего, что у меня осталось. Я не еду.
— Я не буду все время на работе, обещаю. И потом, вдруг Лидия будет жить в Нью-Йорке? Ты не думала, что сможешь проводить одну неделю в месяц с Анной и Чарли? Есть масса способов устроить так, чтобы ты не была одна.
— А если Лидии не будет в Нью-Йорке? Если она будет учиться в Брандейсе?
— Поэтому я и думаю, что нам следует подождать и принять решение позже, когда у нас будет больше информации.
— Я хочу, чтобы ты взял годичный отпуск.
— Элис, для меня выбор не в том, соглашусь я на работу в центре Слоуна или возьму творческий отпуск. Центр Слоуна или Гарвард — вот мой выбор. Я просто не могу взять отпуск.
Ее начало трясти, глаза жгло от злых слез.
— Я не выдержу! Пожалуйста! Я не продержусь без тебя! Ты можешь взять годичный отпуск. Если захочешь, сможешь. Мне это необходимо.
— А если я откажу им, возьму год отпуска, а ты даже не будешь знать, кто я?
— А если буду, а после этого года уже нет? Как ты можешь сравнивать то время, что у нас осталось, с годом в твоей чертовой лаборатории? Я бы так с тобой никогда не поступила.
— Я бы никогда не попросил об этом.
— Тебе не пришлось бы просить.
— Я не думаю, что смогу, Элис. Прости, я просто не думаю, что смогу провести дома целый год. Не смогу просто сидеть и наблюдать за тем, как эта болезнь обкрадывает тебя. Я не могу наблюдать за тем, как ты разучиваешься одеваться, забываешь, как включать телевизор. Когда я в лаборатории, я не вижу, как ты расклеиваешь записки по всем шкафчикам и дверям. Я не могу сидеть дома и наблюдать за тем, как прогрессирует твоя болезнь. Это меня убивает.
