— Исследование? Что это значит? Какое еще исследование?
Казалось, она находилась на грани истерики, что было для нее не характерно.
— Я все тебе сейчас объясню. Я познакомился с карликом.
— С карликом? С каким еще карликом?
— С карликом, у которого очень интересная история. Мы поехали вместе в Олбани, потому что у него там родственники.
— И что, ты будешь теперь писать про карликов? Ты и в самом деле рехнулся? Ты становишься похож на моих пациентов, зачем тебе понадобилось ехать в какую-то дыру, да еще с карликом?!
Она уже не говорила, она кричала.
Я услышал шаги и прикрыл трубку рукой, но это была не Ребекка и не карлик, это был какой-то молодой парень.
— Разве ты не получила мое письмо?
— Конечно, я получила твое письмо, но в нем отсутствует объяснение. В нем, как и во всем, что ты мне говоришь или пишешь, как обычно, одна пустота.
— Я был в Атлантик-Сити.
— И там ты встретил этого карлика?
— Это не просто карлик, я тебе потом все объясню.
— И зачем, скажи на милость, ты за ним поехал? Можно спросить?
— Чтобы узнать его историю. Он сказал: «Давай поедем вместе в Олбани, там у меня родственники». Все произошло спонтанно, поверь, но рассказ этого карлика не заставит нас долго сидеть на бобах.
— Ты абсолютно сумасшедший. С этими твоими бобами. Знаешь ли ты, что моя карточка заблокирована? Что уже все заблокировано?
— Не все. Не все.
— Почти все!
— Я должен прийти в себя. Я должен что-то написать, причем быстро, в противном случае все действительно будет заблокировано.
Мне показалось, что она немного успокоилась. Идеальная ложь на девяносто пять процентов состоит из правды. Вы должны только изменить или опустить несколько деталей — в остальном можете говорить правду. Чем больше процент правды во лжи, тем лучше.
— Послушай, — сказал я, — пользуйся пока нашей ирландской «Мастеркард», ее не должны были заблокировать. В Ирландии у нас пока еще нет проблем.
Моим девизом всегда было иметь как можно больше счетов в как можно большем количестве стран, и теперь эта тактика начала приносить свои плоды.
— Из банка звонили уже два раза.
— Не бери трубку. Просто не бери трубку.
— Как это не брать трубку? Как бы я с тобой сейчас разговаривала, если б не брала трубку?
— Тогда скажи им, что на следующей неделе все будет заплачено. Что я жду крупного аванса, который может прийти в любой момент.
— А ты и в самом деле ждешь крупного аванса?
— Нет, конечно же, но, поверь, я что-нибудь придумаю. Я должен начать писать поваренную книгу, тогда все уладится. Пятьдесят процентов при подписании контракта, пятьдесят при сдаче. Если я хоть что-нибудь сдам, у нас снова появится надежда.
Парень мыл руки. И смотрел на меня как на чудика.
— На следующей неделе все уладится, — сказал я как можно более спокойным голосом.
— Ты повторяешь это уже который год.
— Да, но я еще не говорил это банку.
— Зато говорил мне, а это гораздо хуже.
Парень все так же мыл руки. Время от времени он бросал на меня красноречивые взгляды. Я посмотрел на себя в зеркало, но ничего такого особенного не заметил.
— Мы все спокойно обсудим после того, как я вернусь. Как прошел конгресс? Как твой доклад?
— Хорошо. Очень хорошо. Если не считать, что я не могла расплатиться за гостиницу. Они не приняли мою кредитку.
— Об этом ты уже рассказывала, — вздохнул я.
— Возникла очень неловкая ситуация, к счастью, один симпатичный психиатр из Рима одолжил мне немного денег.
Парню наконец надоело мыть руки, и он ушел. Я почему-то вспомнил «Письма моему трубочисту».
— Приятно знать, что в Риме есть симпатичные психиатры, будем на коленях благодарить Господа за то, что он посылает нам симпатичных психиатров из Рима.
— Оставь свои шуточки, я не могу их больше слышать.
— Это не шуточки, такой уж я есть.
— Я плакала.
— Когда?
— Когда не приняли мою кредитку.
— Никогда не плачь из-за кредитной карточки. Поверь, не пройдет и недели, как твоя карточка снова заработает как ни в чем не бывало. Ах, вот еще, пока не забыл, к нам приходили трубочисты, я все тебе подробно расскажу, когда вернусь.
— А ты скоро вернешься?
— Очень скоро, но вначале я должен кое-что закончить — такие карлики не каждый день встречаются. Я тебе завтра позвоню и еще кое-что расскажу.
— Что с тобой, Роберт?
— Целую.
— Я спрашиваю тебя, что с тобой, а ты говоришь «целую». Ты знаешь, как неприятно, когда тебя игнорируют?
— В данную минуту у меня нет для тебя никаких ответов. У меня в голове одни только вопросы и никаких ответов. Мне нужно вначале все обдумать, прежде чем я смогу сформулировать ответы.
— Ты не книгу пишешь, Роберт, ты разговариваешь со мной.
— Крепко тебя целую. И не плачь из-за кредитной карточки. Это абсолютно неважно. Никогда не плачь из-за кредитной карточки.
— Целую.
Я повесил трубку и подставил голову под кран. Может, это действительно неплохая идея — карлик и трубочисты. Я достал из внутреннего кармана записную книжку, которую мне вручил Капано. На первой странице было написано:
«Дама + метеоролог. Мата Хари. Мать скоро умрет».
Ниже я подписал:
«Карлик и трубочист».
Сделав эту пометку, я вернулся обратно в бар.
* * *
В баре сидел только карлик. Он тасовал карточную колоду. На столе все так же одиноко стояла ополовиненная рюмка кальвадоса, через сиденье была перекинута моя синяя куртка. Плащ Ребекки исчез.
Карлик с невозмутимым видом, словно автомат, продолжал тасовать колоду.
— Куда она делась? — спросил я, указывая на место, где сидела Ребекка.
— Она скоро приходить, — сказал карлик, но мне вдруг пришло в голову, что Ребекка никогда не вернется.
Женщина, которая вошла в вашу жизнь со статуэткой, изготовленной страдающей псориазом подругой, вдруг молча исчезает в баре в Олбани. Этого можно было ожидать, но меня это почему-то до ужаса расстроило. Шесть часов назад я больше всего хотел, чтобы она навеки исчезла, но ведь это было целых шесть часов назад!
Карлик перестал мешать карты и грустно смотрел на колоду. Возможно, он надеялся, что я с ним сыграю, но я не люблю карты.
Тут я увидел Ребекку, входящую через дверь-вертушку. Она подошла ко мне, вся продрогшая.
— Где ты была?
— На улице, — ответила она, — решила сделать кружок пешком. Ты так долго не возвращался из туалета!
— Ну кто гуляет по улице в такую погоду, да еще в таком плаще?
Плащ Ребекки был весь в подозрительных пятнах.
— Это от воска, — объяснила она, заметив мой взгляд, — я довольно небрежна с одеждой.
— Ты небрежна с плащами и с противозачаточными таблетками?
— Ага, — подтвердила она.
— У вас беспокойный брат, — отметил карлик.
— На то и братья, — наставительно произнесла Ребекка.
— У меня есть лишь сестры. — Карлик воздел свои крохотные ручки к небу, как будто в этом был главный источник его страданий.
Мы хотели с ним попрощаться, но карлик сказал:
— Пока-пока. Приходи завтрак. — И подмигнул нам, словно ему что-то такое было про нас известно. Словно ему все-все было про нас известно.
В лифте я спросил:
— А этот тип в ковбойской шляпе, он случайно не ходил с тобой на прогулку?
— Нет, что ты, он поднялся к себе наверх, он такой зануда.
Я посмотрел ей в глаза — глаза женщины, которая небрежно обращалась с плащами и с противозачаточными таблетками.
Некоторые люди страдают из-за того, что не могут понять, зачем живут. У них как будто есть все: и выпить, и закусить, и крыша над головой. Но от того, что у них есть все, им вроде как незачем жить. Если б такие люди были книгой, критик наверняка бы сказал: «Неплохо написано, но только непонятно зачем». И эта бесцельность существования, похоже, их невыносимо гложет.
Таким человеком, как мне казалось, была и Ребекка. В том, что она страдает, можно было не сомневаться. Если б она не страдала, она не согласилась бы поехать со мной в Атлантик-Сити, а затем в Олбани. Вся ее жизнь была сплошным волонтерством, при том что сама она для волонтерства совершенно не годилась.
А еще есть люди, которые страдают для того, чтобы не жить. Ради того, чтобы систематически уклоняться от жизни, они сделали страдание своей главной жизненной задачей.
Мы вышли с ней из лифта.
— Ты считаешь меня плоской? — неожиданно спросила Ребекка.
— Как это — плоской?
— Ну то есть вверху…
— Нет, я не считаю тебя плоской.
Что-что, а плоской ее никак нельзя было назвать.
Люкс произвел на меня еще более удручающее впечатление, чем вначале. Я повесил свои вещи на один из офисных стульев, придвинутых к столу для совещаний.
