Когда он появлялся в Смольном, то исторические коридоры каким-то образом сужались из-за внешности банкира. Подобного толстяка Фире раньше не доводилось видеть. Наверняка он весил более ста пятидесяти килограмм. Зальцман, знакомя Фиру с Кириллом, сказал: «Ирина Наумовна, вот будущее России!» Фира тогда со значением оглядела фигуру толстяка. И Кирилл расхохотался, у него было чувство юмора… К своим тридцати пяти годам, физик по образованию, Кирилл Смирнов успел поучиться в Лондонской школе бизнеса — куда, в результате тестирования, его и тридцать одаренных россиян пригласили англичане.
Из единомышленников мэра Кирилл особо выделял Зальцмана. Да и тот относился с уважением к банкиру. Считал его «утопическим реалистом». А затею с «сезонами» пустой тратой средств, которым можно найти лучшее применение. В этом вопросе Зальцман расходился и с мэром. Тому по душе были подобные празднества. Держаться исключительно рационального пути было скучно. К тому же новоявленные руководители разных уровней всего лишь сменили свои комсомольские кабинеты. Они знали толк в праздниках с застольями. И, в пылу обсуждений, приводили в пример праздники на площадях Парижа времен Французской революции! «Правда, потом, — бурчал Зальцман, — на тех же площадях рубили головы друг другу». И к экспериментам «поверить алгебру гармонией» в России девяностых годов относился сдержанно. Хотя в банкетный зал после концерта хаживал не без удовольствия. Чем его и подковыривала Фира…
Когда раздался чарующий голос Любови Казарновской, Фира поднялась с места. Ей хотелось посмотреть, в чем была одета певица. В прошлый раз, на каком-то приеме, на Казарновской было открытое платье из серебристой парчи и соболья накидка. Но увидеть певицу не удалось — толпа оживленно загомонила и развернулась к широченным дверям…
Мэр города — Анатолий Собчак — входил в зал, как всегда, вдохновенно.
Высокий, стройный, в элегантном костюме. Гладкая темно-русая шевелюра венчала открытое лобастое лицо. Чуть косящие серо-голубые глаза и слегка вздернутый короткий нос в сочетании с изящным рисунком губ небольшого рта придавали облику мэра особый аристократический шарм. В прошлом юрист, профессор университета, он мастерски умел вызвать к себе симпатию не только эрудицией и ораторским искусством, а и особой привлекательностью порой несвоевременных идей. Не последнюю роль в этом обаянии играла и внешность мэра. Впервые за долгие годы во главе города находился человек, чей вид не оскорблял эстетический вкус петербуржцев. Особый ореол мужественности обрел образ мэра в драматические дни августа прошлого года. В дни государственного переворота. Именно тогда Сашка Зальцман и привлек внимание мэра. Как и кое-кто из тех молодых людей, что сопровождали сейчас мэра…
Тут был и высокий, сутуловатый финансовый начальник Алеша Кудрин. И его приятель-единомышленник Миша Маневич — черноволосый и усатый, точно цыган, он ведал сложнейшим комитетом по управлению городским имуществом (КУГИ). Был и Володя Путин, невысокого роста, молчаливый крепыш, с цепкими серыми глазами, смещенными к удлиненному носу — правая рука мэра. Он ведал внешними связями мэрии. Сорокалетний Володя был постарше большинства своих коллег, товарищей из «гнезда Собчакова», те пребывали в районе тридцати лет, в самом созидательном возрасте…
Когда Фире, в служебном порядке, приходилось обращаться к кому-нибудь из этих ребят по имени-отчеству, у нее словно деревенел язык. Особенно, к Александру Борисовичу Зальцману. Хотя многие знали об их отношениях…
Появление мэра со своей дружиной удачно совпало с паузой между романсами Казарновской. В услужливую воронку в плотном ряду гостей устремился мэр. А следом и дружина, которую замыкали Дима Мезенцев, глава Комитета по печати, и помощник мэра Зальцман. Глазастый Дима заметил Фиру и шепнул своему спутнику.
— Ирина Наумовна! — Зальцман шагнул к Фире, протянул руку и повлек ее за собой.
Узким проходом между стульями, они направлялись к первым, зарезервированным рядам. Мило бормоча извинении и приветствуя знакомых, мэр шел на встречу хозяину праздника, толстяку-банкиру, придерживая за локти статного пожилого мужчину и моложавую особу в темном платье и с крупными бусами на шее. Кирилл Смирнов с мягкой улыбкой покачал головой. Мол, понимаю, понимаю, государственные заботы…
— Но тем не менее половина вас уже здесь, — проговорил банкир, кивая в сторону семейства мэра — супруги и дочери.
— Не половина, а две трети, — подхватил мэр и потрепал дочь по льняной головке.
Та исподлобья стрельнула глазенками на отца, коря за опоздание…
— Извиняюсь, извиняюсь, — бормотал мэр, шутливо обращаясь к дочери, — дела, понимаешь.
В зале засмеялись. Жена мэра — в нарядном розовом платье и накинутой на плечи пелерине — наклонилась к дочери и что-то сказала. Девочка еще больше надулась и локотком ткнула бок матери. Та укоризненно покачала головой.
Фире нравилась супруга мэра своим независимым, порой дерзким поведением. Необычным гардеробом и особенно шляпками. «Она прониклась духом эксперимента с „пилотным отрядом“: сбросить прошлое ханжество, — как-то заметил Зальцман. — У вас в характере много общего». Фира тогда молча согласилась и сейчас нет-нет да поглядывала на супругу мэра с заинтересованным любопытством…
Тем временем мэр, с подкупающей интеллигентной простотой, обратился к гостям праздника. Он говорил, что город, как и вся страна, переживает непростые дни — слишком тяжелое наследство оставил прежний строй. Особенно сложно с продовольствием. И сегодня на заседании правительства города было заслушано сообщение Комитета по внешним связям о достигнутом соглашении между Петербургом и рядом северных соседей о срочной поставке продовольствия. По бартеру. За лес, за нефтепродукты. А не за картины Эрмитажа, которыми торговал тот, чье имя некогда обвалилось на наш великий город. Так что голода, как пророчили коммунистические кликуши, не будет. Продовольствие начнет поступать уже на следующей неделе…
По залу прокатился вздох облегчения, словно каждый из присутствующих только вышел из Елисеевского магазина, заваленного одними банками с морской капустой…
— Когда тетя будет петь? — капризно спросила дочка мэра, пользуясь оживлением в зале.
Прославленная певица стояла у рояля, в смятении переглядываясь с концертмейстером. Она привыкла к поклонению слушателей, к восхищению ее замечательным сопрано. И вдруг, в самые минуты экстаза, ее отшвырнули, как девчонку из хора…
— Просим, просим! — выкрикнула Фира.
Зальцман с паническим порицанием взглянул на свою подругу. Но через мгновение толстяк-банкир, а следом и весь зал, поддержали Фиру в едином порыве…
— Трус! — тихо прошипела Фира, наклонясь к Зальцману. — Подхалим!
Зальцман ссутулился и втянул себя в глубину кресла.
Мэр подошел к певице, поцеловал ей руку, обнял за плечи и подвел к краю помоста. Вдвоем они смотрелись замечательно — красивая, молодая, в атласном; концертном платье знаменитость, и мэр, стройный, моложавый, в безукоризненном костюме, с ярким галстуком на белоснежной сорочке. Даже не верилось, что он чуть ли не сутки прозаседал на совещании.
Зал зааплодировал… Мэр поднял руку, попросил еще минуту внимания и предоставил слово основоположнику первого коммерческого банка Петербурга. Кирилл вышел на помост, отчего просторный помост сразу просел и сузился до размеров мышеловки. Что вызвало веселье гостей… Банкир добродушно раскинул руки, мол, ничего не поделаешь — каков есть, таков есть. И, переждав, обратился к залу… «Согласно традиции „сезонов“, — сказал он, — „Астробанк“ приглашает в Петербург представителей знаменитых в прошлом фамилий России. Вот и сегодня мы рады видеть на своем празднике княгиню Ксению Николаевну Юсупову и графа Петра Петровича Шереметева…» И Кирилл с почтением пригласил гостей на помост.
Фира переводила взгляд с элегантной улыбчивой княгини и сухопарого, по-рыцарски стройного графа на певицу. Лицо Казарновской — с красиво прочерченными бровями и вздернутым носиком — выражало обиду и смятение. Вероятно, впервые за еще короткую, но блистательную карьеру она испытывала чувство, близкое к предательству по отношению к себе.
Граф сильным голосом поблагодарил за приглашение. И заговорил просто, но с затаенной важностью. Напомнил, что он Председатель Конгресса соотечественников за рубежом. Что тысячи людей мечтают вернуться в Россию без коммунистов. Встает вопрос о работе на родине, о зарплате, квартире, о социальных гарантиях. Чувствовалось, что граф собирается серьезно поговорить…
Фиру словно подмывало. Смятение певицы импульсивно передавалось ей, Фире Бершадской. Она так сжала пальцы, что скрипнули подлокотники кресла…
