Граф сильным голосом поблагодарил за приглашение. И заговорил просто, но с затаенной важностью. Напомнил, что он Председатель Конгресса соотечественников за рубежом. Что тысячи людей мечтают вернуться в Россию без коммунистов. Встает вопрос о работе на родине, о зарплате, квартире, о социальных гарантиях. Чувствовалось, что граф собирается серьезно поговорить…
Фиру словно подмывало. Смятение певицы импульсивно передавалось ей, Фире Бершадской. Она так сжала пальцы, что скрипнули подлокотники кресла…
— Уймись! — прошептал Зальцман ей на ухо. — Успокойся!
Граф, собираясь с мыслями, поднес ко лбу платок. Этим мгновенно воспользовалась вторая гостья.
— Петр Петрович, дорогой, — всплеснула руками Ксения Юсупова, — мне дома, в Афинах, так и не удалось попасть на концерт Любови Юрьевны… Я прямо дрожу от нетерпения…
— Да, да, — по-детски, смутился граф. — Извините…
Княгиня шагнула к певице, обняла ее и поцеловала.
Вдвоем, стоя рядом, они оказались удивительно похожими — стройностью фигур, цветом волос, прической, чертами лица. Даже как-то сгладилась разница в возрасте…
Фира окинула Зальцмана торжествующим взглядом.
— Общаться с тобой, Фирка, — буркнул Зальцман, — все равно что гулять в хорошую погоду… по минному полю.
Отделанные под мрамор стены банкетного зала, казалось, из последних сил сдерживали людское половодье. А гигантский П-образный стол виделся красочным плотом, что пытается всплыть над этим цветастым морем. Всплыть не удавалось — плот притапливали руки гостей, что тянулись к его манящему грузу, в центре которого возлежал, чуть ли не с метр, осетр. А вокруг его царственного лежбища роилось превеликое множество самой фантастической вкуснятины. От черной и красной икры до разнообразнейшей выпечки, название которой можно было восстановить лишь с помощью книженции «О вкусной и здоровой пищи» за 1953 год, с эпиграфом из самого Иосифа Сталина. И таких осетровых лежбищ Фира насчитала штук пять по периметру стола.
— Ничего себе! — сказала она Зальцману. — Только приняли решение о бартере со шведами и финнами, как уже…
Они стояли у входа в зал, примериваясь, как ловчее пристроиться к праздничному столу.
— Не надо было бегать звонить своему отцу, — Зальцман с досадой вглядывался в дальний конец зала.
Там стоял мэр в окружении гостей. И он, как советник мэра, должен бы быть поблизости.
— Не переживай, — проговорила Фира, — больше будут ценить.
Зальцман усмехнулся. Колкие слова Фиры были несправедливы. Кто, как не он, из ближайшего окружения мэра, вел себя независимо в принципиальных вопросах. Именно поэтому мэр держал его при себе, а не ставил во главе какого-нибудь комитета. С чем Зальцман, при своих способностях, наверняка бы неплохо справился. Но в данный момент он по служебному представлению обязан находиться в пределах досягаемости своего начальника, вне зависимости от обстоятельств. Еще он считал, что дерзкое поведение Фиры на людях порой выглядит неприлично. Неспроста мама говорила: «Ох, и натерпишься ты с ней, Шурик, помянешь мое слово». А отец поддерживающе помалкивал. Зальцман, признавая правоту родителей, ничего не мог с собой поделать. Еще со студенческой скамьи Фира овладела его мужской чувственностью, а это не подвластно сознанию…
Вот и сейчас. Он продирался за ней в людском месиве банкетного зала, будто влекомый магнитом: едва уловимым запахом тела, знакомого ему до мельчайших подробностей, звучанием голоса в минуты близости, так непохожим на интонации в обычном общении. Состояние, подобное властному наркотическому одурению. С того момента, когда на первом курсе «техноложки» Фира подошла к нему и спросила: «Слушай, Зальцман, наверное, ты и впрямь вундеркинд, если тебя сюда приняли?» — и он ей ответил тем же вопросом. С того момента он, долговязый очкарик и умница, оказался у нее в плену…
Фира прихватила чистую тарелку и двинулась вдоль плотной шеренги гостей, подыскивая местечко у стола. Ей повезло. Артист Илюша Олейников, ее давний знакомый, шагнул назад, увлекая за собой жену. Заметив Фиру, он забавно передернул пышными черными усами и указал на свободную брешь. Чем Фира и воспользовалась. Нашлась щель и для Зальцмана…
— Что тебе положить? — Фира окинула безбрежный стол.
— Не знаю, — промямлил Зальцман, — ничего неохота… Хорошая музыка.
Фира озадаченно подняла голову и взглянула на балкон, с которого квартет исполнял что-то тягучее.
— Попробуйте заливное из стерляди, Ирина Наумовна, — посоветовал вкрадчивый мужской голос справа, — пальчики оближете… Разрешите?!
Фира скосила глаза и узрела незнакомца, уступившего ей кресло в зале. Как он оказался сейчас соседом по столу, непонятно. Ведь рядом с четой Олейниковых стояла какая-то дама. Или Фире показалось… Мужчина властно заполучил ее тарелку, потянулся к середине стола и выудил бледно-розовое желе в золотистой формочке.
— Пальчики оближете, — повторил мужчина. — Еще советую пирожки с бараниной…
— А пальчики оближу? — уточнила Фира, принимая свою тарелку.
— Оближете, — мужчина потянулся к разворошенному блюду с пирожками.
— А ты? Оближешь пальчики? — Фира обернулась к Зальцману. — Или будешь слушать музыку?
— Извини. Я пойду к ребятам, — буркнул Зальцман и направился в конец зала.
Фира пожала плечами. Желе со стерлядью действительно оказалось вкусным.
Нежно обволакивало горло прохладой. С горчинкой рыбного мяса и неожиданным привкусом имбиря.
А пирожки с хрустящей корочкой вообще были великолепными…
— Представляете, Ирина Наумовна… если бы эти «Рождественские сезоны» показали по телевизору?! — общительно хохотнул мужчина. — Вряд ли бы ваш Смольный дотянул до Нового года. В кирпич разнесли бы! А между тем тут пасутся ребята из телевидения, сам видел.
Фира молча собрала в тарелку еще немного еды и отошла от стола к подоконнику.
Из людской мешанины взгляд выхватывал знакомые лица. Известные артисты, журналисты… Даже священник, как есть — в мантии, с тяжелым крестом на груди, разговаривает с пожилой дамой. Кто-то из знакомых кланялся Фире подчеркнуто дружелюбно, кто-то отводил глаза, словно стесняясь за роскошь зала. Да и сама Фира, признаться, испытывала неловкость…
Боковым зрением она заметила своего соседа по столу, с двумя бокалами в руках. Тот явно направлялся к ней. Это уже раздражало…
— Не желаете ополоснуть горло, Ирина Наумовна, — проговорил мужчина, — замечательный коньячок. Французский. Из подвалов королей.
— Ну уж, слишком, — сухо ответила Фира.
— Я не шучу. Вот написано, правда, по-французски, — явно ерничал незнакомец. Тонкая полоска седых усиков растягивалась над узкими губами.
— Не люблю коньяк, — без улыбки ответила Фира и, как обычно, добавила без обиняков: — Скажите, подобная галантность — ваша натура? Или вы на что-то рассчитываете?!
Смуглое лицо незнакомца отразило растерянность. На мгновение…
— Что вы, что вы… — произнес он.
— Я всего лишь мелкая сошка из Управления по кадрам. Имею власть только над уборщицами и над…
— Александром Борисовичем, — вставил незнакомец, обретя самообладание. И, достойно выдержав изумленный взгляд черных Фириных глаз, добавил: — Жаль, что он ушел. У меня есть к нему одно неплохое предложение. Кстати, оно может заинтересовать и вас, Ирина Наумовна… Меня зовут Станислав Алексеевич.
Он повертел пальцами ножку бокала и поставил его на подоконник. Пригубил коньяк из второго бокала и оглянулся. И Фира, невольно оглянувшись, заметила поблизости двоих рослых парней, один из которых уступил ей кресло. Парни как-то оттесняли ближайших гостей…
— Мальчики со мной, — обронил Станислав Алексеевич. — Так вот, Ирина Наумовна… В Забайкалье есть богатейшие залежи меди и других ископаемых. Так называемое Удоканское месторождение. Многие разработки позакрывались, рабочие разбежались, держится только администрация. И то не везде…
— Не понимаю, о чем вы, — сдерживалась Фира.
— Появился шанс неплохо вложить деньги, — продолжал Станислав Алексеевич. — Я, на правах концессии, прикупил две трети одного перспективного участка. Вернул рабочих, наладил производство… Могу предложить концессию на треть этого участка за весьма скромную сумму.
— Кому? Мне?! — Фира обескураженно пожала плечами.
— Или, скажем, Зальцману, — Станислав Алексеевич пригубил коньяк. — На мой взгляд, Александр Борисович неплохая кандидатура. Теневая, не очень публичная персона. Умница. Со связями… Молодой… Самое его время… Собственно говоря, я и пришел на этот «пир во время чумы» из-за Александра Борисовича, поговорить в неформальной обстановке. А потом решил — лучше через вас… Да и деньги-то нужны смешные. Тысяч пятнадцать-двадцать долларов.
