— бра. Занавеси на окнах тяжелые, плюшевые, как в театре. Через балконную дверь на морском горизонте видна полосочка уже почти догоревшего заката. Честно говоря, даже сердце защемило: живут же люди!
— Георгий Александрович, а не скучно одному-то в таких хоромах?
— Во-первых, если не на публике, то зовите меня просто Георгием, хорошо? А во-вторых, я не один, а с вами. — И он с хитрецой так улыбнулся.
— Ну, хорошо, Георгий, я имею в виду, вы здесь отдыхаете один, без друзей…
— Ну, даже и от хороших друзей иногда нужно отдохнуть…
Я стала его расспрашивать, как он проводит время, почему его иногда не видно на пляже, а вечером он никогда не появляется на танцах.
— Ну, на танцах мне делать нечего, только стенки подпирать, а я это дело не люблю…
— Ну, почему же стенку-то подпирать: вы мужчина видный, с вами любая за честь сочтет потанцевать….
— Ну, спасибо, Екатерина, за комплимент. А на пляж я хожу, но не провожу там день-деньской — скучно! Иногда, когда все жарятся на пляже, я прошу, мне открыть клуб и играю там на пианино. Вот приходите как-нибудь послушать. Я очень люблю Шопена и много из него знаю. Вам он нравится?
— Георгий, и вы, если не на людях, говорите мне "ты".
Мне будет и удобнее, и приятнее, ладно?
— Хорошо, Катя, договорились. Вот у нас с тобой и первый заговор произошел! — Улыбнулся он. — Ну, а ты-то Шопена любишь?
— Да, я люблю "Лунную сонату"…
— Ну "Лунная" — это, правда, Бетховена… Но я могу тебе и ее сыграть, правда, только первую часть. Я очень ее люблю, "Лунную"! Давно уж ее не играл, ну, да простишь мне некоторые огрехи…
Он подошел к столу, взял бутылку вина, откупорил ее и налил в два тонких чайных стакана примерно по четверти. Один из стаканов он подал мне.
— Ой, как много!
— А ты пей потихонечку, смакуй. Вино легкое, как виноградный сок. Не бойся!
Я начала потягивать вино. Оно мне очень понравилось. До этого я пила только портвейн, да и то рюмку, максимум две за вечер, а кислятину эту, что красную, что белую — терпеть не могла. Это вино было, действительно, совершенно иного рода. Оно было и сладковатое и терпкое, пилось легко. Я и не заметила, как постепенно опустошила свой стакан.
— Ну, что, понравилось? Я же говорил! Давай еще немножко подолью. Ты не стесняйся! Мои друзья знают мою слабость к хорошим винам: мне по одной бутылке не присылают. Так что если не хватит — откроем еще одну!
— Ну, что вы, Георгий, нам и этой не осилить.
Я заметила, что несколько раз видела его с мольбертом. Он ответил, что немного рисует для души. Рисунки у него чисто любительские, но рисование доставляет ему большое наслаждение. Он показал мне несколько своих акварелей. Я узнавала места и даже догадывалась с какой точки он делал рисунок. Мне они показались очень хорошими. Были среди рисунков и несколько обнаженных женских фигур.
— А кто вам позировал?
— А зачем? У меня все держится в голове! А с натуры я делал зарисовки только моей жены.
Я сразу вспомнила Илью, как он рисовал меня обнаженную, вовсе и не раздевая меня. Но то, что можно вот так нарисовать по памяти, меня поразило. Мы продолжали пить за нашей беседой, и тут я заметила, что Георгий достал из-под стола вторую бутылку и откупорил ее. Неужели мы уже одну бутылку так незаметно выпили?
— Георгий, а жена у вас очень молодая? — Как-то невпопад спросила я.
— Нет, мы с ней почти одногодки. Но за свои пятьдесят лет я повидал немало красивых женщин. А забыть красивую женщину трудно!
— А какие женщины вам нравятся больше всего?
— Вопрос трудный для ответа. Ведь женщина — это не манекен для ношения нарядов. Иная и не так красива, но интеллигентна, интересна и умна… У меня отношение к женщине — это прежде всего отношение к личности. Но конечно, сначала обращаешь внимание на лицо, фигуру, походку… Тут уж ничего не поделать — как говорится, половые инстинкты срабатывают.
— А какого возраста женщины интереснее всего?
— Ну, Екатерина, ты мне прямо интервью устроила!.. Ну, что ж отвечу: больше всего люблю я женщин твоего, бальзаковского возраста: вы уже все знаете и все умеете, а в то же время, еще так свежи и привлекательны! Ну, чего смутилась?
Тут меня, что называется, понесло! Я совсем потеряла голову. Этот мужчина действовал на меня опьяняюще! От него веяло такой удивительной силой, уверенностью и в то же время таким обаянием, что я стала терять голову.
— А я вам нравлюсь? — Вдруг совершенно неожиданно для себя спросила я его.
— Прежде, чем ответить на твой вопрос, я спрошу тебя:
а я тебе нравлюсь?
— Очень!
— Ну, и ты мне нравишься очень, Екатерина. Был бы помоложе, да был бы один — не задумываясь предложил бы тебе и руку, и сердце, и полный пансион, но потом бы запер в
хрустальный замок и никому-никому не давал бы даже одним глазком на тебя взглянуть!
У меня захватило дух. Меня бросило в краску. Я чувствовала, что теряю над собой контроль и начинаю сходить с ума. Мелькнули мысли о Михаиле, о Павле, но тут же ушли… "Пляжный роман"? Да плевать! Такое случается раз в жизни. А вдруг что-нибудь серьезное? На этом мои мысли окончательно запутались…
Я встала со стула и подошла к нему… О том, что было потом, у меня осталось очень расплывчатое воспоминание. Я вознеслась от какого-то одурманивающего восторга буквально на седьмое небо. Я была счастлива, как никогда. Такого не было даже с Ильей!
Потом Георгий проводил меня к танцплощадке к моим друзьям. Как раз, когда мы подходили, раздалась завершающая Утесовская песенка, которую всегда почему-то играли напоследок на танцплощадках и катках по всей стране:
"…Доброй вам ночи, вспоминайте нас…" Тропинка с танцплощадки к корпусам санатория была единственная. Мы с Георгием встали сбоку и ждали, когда подойдут "мои пажи", как он их назвал. Вот они и появились своей дружной компанией.
— Ну, вручаю вам вашу красавицу в целости и сохранности. — Сказал им Георгий. — А я сегодня ее совратил: дал я ей попробовать чуть-чуть настоящего грузинского кинзмараули. Ну как, Катерина, вкусное было винцо?
— Очень! Я такого еще никогда не пила! — И я взглянула на Георгия с улыбкой, понятной только ему. — Спасибо, Георгий Александрович!
До корпуса мы шли все вместе. Мои мальчики слушали, как генерал, рассказывал им эпизод, произошедший во время предыдущей смены. Был тогда один Герой Советского Союза, который на пляже загорал, прислюнявив к груди вырезанную из газеты звездочку. "Зачем это делаешь?"
— Спросил Георгий. "А чтобы всем даже на пляже видно было, что я Герой Советского Союза!" "А-а-а…" — Сказал Георгий, взял у того газету, оторвал две полосы и прикрепил
сбоку к своим ногам: "Хорошая идея! Я вот тоже хочу, чтобы мои генеральские лампасы тоже мог каждый видеть на пляже!" Ребята от хохота держались за животы. А я шла и все больше влюблялась в Георгия…
Ксения. 1945, 15 августа
Сегодня к нам в гости приходили друзья Павла из
академии, с которыми он ездил на Кавказ: Виктор Захаров, Олег Орлов, и Револьт Трахтенберг. Как сказала Катя, когда они вошли: "Знакомьтесь, это мои верные пажи!" Она и правда, вела себя будто королева, приказывала направо и налево, целовала их в щечки. Прямо, то ли мамочка для них, то ли старшая сестра!
Все трое обратили внимание на меня и стали со мной заговаривать о разных вещах, острили, каламбурили. Все они моего возраста, моложе Павла лет на шесть. Они пошли в академию прямо после средней школы. Павла они все очень уважают за то, что он воевал.
К концу вечера Катерина осталась без внимания
"пажей" и, по-моему, даже немного расстроилась и немного фырчала на меня. Но ведь я же здесь не при чем: они сами выбрали меня для своих разговоров. Катя занялась какими-то разговорами с Павлом.
Ну, что сказать о ребятах? Когда мы первый раз встретились взглядами с Виктором, я почувствовала, что у меня ёкнуло сердце. Он очень симпатичный, похож на Маяковского: такое же умное и волевое лицо. Олег Орлов мне тоже понравился: такой тонкий, ироничный, галантный. Револьт, или "Рёва", как зовут его ребята, умный, но какой-то высокомерный, все у него идиоты. Он напомнил мне Джингля из "Пиквикского клуба", хотя он, видимо, не мошенник.
Потом пришел с работы Миша. Ребята стушевались, заторопились уходить, но он их не отпустил. Мама пошла на общую кухню на этаже, поставила чайник. Попили чай "с таком", практически даже без сахара. Но разве это важно! Миша молодец, он умеет общаться с людьми. Катька как-то заметила, что ему все равно, с кем общаться: с дворником он
дворник, с профессором — профессор. А по-моему, это неверно: Миша просто всегда остается самим собой, умея общаться на равных с любыми людьми.
