Натянув брюки и новую белую рубашку, Чон До босиком направился к комнате доктора Сона, где обнаружил лишь уложенный чемодан возле кровати.
На кухне тоже никого не было, как и в гостиной.
Чон До нашел его во дворе, в беседке, сидящим за деревянным столом. Дул полуночный ветер. Облака проносились на фоне новой луны. Доктор Сон снова переоделся в костюм и галстук.
– Ко мне приходила женщина из ЦРУ, – сказал Чон До.
Доктор Сон не ответил. Он уставился на кострище – угли все еще теплились, и когда ветер подхватил свежий пепел, они вспыхнули.
– Знаете, о чем она спросила? Чувствую ли я себя свободным.
На столе лежала ковбойская шляпа доктора Сона, он придерживал ее рукой, чтобы не улетела.
– И что ты ответил нашей отважной американке? – поинтересовался он.
– Правду, – ответил Чон До.
Доктор Сон кивнул.
Его лицо с тяжелыми полуопущенными веками казалось одутловатым.
– Удачно поговорили? – спросил его Чон До. – Вы получили то, что хотели? Что бы это ни было.
– Получил ли я то, что хотел? – задумался доктор Сон. – У меня машина, водитель, квартира в Моранбоне[15]. Моя жена, когда я получил ее, светилась любовью. Я видел белые ночи в Петербурге и гулял по Запретному городу. Читал лекции в университете Ким Ир Сена. Я мчался на гидроцикле с Великим Руководителем по ледяному горному озеру и слышал, как десять тысяч женщин пели хором на фестивале «Ариран». И вот теперь я отведал техасское барбекю.
От таких разговоров у Чон До мороз прошел по коже.
– Вы хотите что-то сказать мне, доктор Сон? – спросил он.
Тот теребил шляпу.
– Я пережил всех, – вздохнул он. – Своих коллег, друзей – их отправили в колонии, на рудники, а некоторые просто погибли. Столько трудностей мы вынесли. Все эти проблемы и неприятности. Но я еще здесь, старый доктор Сон. – Он по-отечески потрепал Чон До по колену. – Неплохо для того, кто осиротел во время войны.
Чон До все еще казалось, что он во сне, что ему говорят что-то важное на языке, который он почти научился понимать. Он взглянул на собаку, которая вышла вслед за ним и теперь наблюдала издалека. Ветер ерошил собачью шерсть, словно меняя ее рисунок.
– В эту минуту, – произнес доктор Сон, – солнце высоко поднялось над Пхеньяном – все же мы должны постараться немного поспать. Он встал, водрузил шляпу на голову и направился к дому своей торжественной походкой, добавив: «В фильмах про Техас это называют “подремать”».
* * *
Утром обошлось без бурных прощаний. Пилар уложила в корзину маффины и фрукты в дорогу, и все собрались перед домом, где Сенатор и Томми припарковали машины. Доктор Сон перевел прощальные пожелания министра, в которых он приглашал их всех посетить его в скором времени в Пхеньяне, особенно Пилар, которой будет нелегко покинуть рай для рабочих, если она вообще покинет его.
Доктор Сон лишь поклонился всем на прощанье.
Чон До подошел к Ванде. На ней был спортивный топ, облегающий грудь и плечи. Распущенные впервые с их встречи волосы обрамляли ее лицо.
– В добрый путь, – сказал он ей. – Так прощаются у вас в Техасе, да?
– Да, – улыбнулась она. – А вы знаете ответ? «Пока снова не встретимся».
Жена Сенатора держала на руках щенка, поглаживая мягкие складки его кожи.
Она задумчиво смотрела на Чон До долгим взглядом.
– Спасибо, что обработали мою рану, – поблагодарил он ее.
– Я дала клятву, – пояснила она, – помогать всем, нуждающимся во врачебной помощи.
– Я знаю, вы не поверили моему рассказу, – сказал он.
– Я верю, что вы приехали из страны страданий, – произнесла она размеренным глубоким голосом, как тогда, когда говорила о Библии. – Еще я верю, что ваша жена хорошая женщина, ей просто нужен друг. Но все говорят, что мне нельзя стать ей таким другом. – Она поцеловала щенка и протянула его Чон До. – Это все, что я могу для нее сделать.
– Проникновенно, – улыбнулся доктор Сон. – К сожалению, собаки незаконны в Пхеньяне.
Женщин всунула щенка в руки Чон До.
– Не слушайте его и его правила, – сказала она. – Подумайте о своей жене. Найдите способ.
Чон До принял собаку.
– Катахула – пастушья собака, – пояснила она. – Поэтому, когда щенок сердится на хозяина, он кусает его за пятку. А когда хочет показать свою любовь, тоже кусает за пятку.
– Мы опаздываем на самолет, – поторопил их доктор Сон.
– Мы зовем его Пятнышком, – сказала жена Сенатора. – Но вы можете дать ему любое имя.
– Пятнышко?
– Да, – подтвердила она. – Видите пятнышко у него на бедре? Похоже на клеймо.
– Клеймо?
– Клеймо – это отметина, показывающая, что что-то навсегда принадлежит вам.
– Как татуировка?
Она кивнула:
– Как татуировка.
– Значит, пусть будет Пятнышко.
Министр направился было к «Тандерберду», но Сенатор остановил его.
– Нет, – сказал сенатор, показывая на Чон До. – Он.
Чон До взглянул на Ванду, которая пожала плечами. Томми стоял, скрестив руки на груди и довольно улыбаясь.
Чон До занял место рядом с водителем. Сенатор сел за руль, их плечи почти соприкасались, и они медленно двинулись по дороге, посыпанной гравием.
– Мы думали, болтун манипулирует тупицей, – сказал Сенатор, покачав головой. – Оказывается, что вы – тот, кто нам нужен. Вы никогда не угомонитесь, да? Контролируете его всеми этими «да» и «нет» в конце фраз. Думаете, мы такие тупые? Знаю, страна у вас отсталая, и вы вечно оправдываетесь тем, что вас могут бросить в лагерь. Но все это время притворяться никем? Зачем рассказывать эту абсурдную историю про акул? И вообще – чем занимается Министр тюремных шахт?
Акцент Сенатора усиливался, пока он говорил, и хотя Чон До разобрал не все слова, он прекрасно понял, о чем идет речь.
– Я могу объяснить, – предложил Чон До.
– О, конечно, я слушаю, – согласился Сенатор.
– Это верно, – начал Чон До. – Министр – на самом деле не министр.
– Кто же он?
– Шофер доктора Сона.
Сенатор недоверчиво рассмеялся.
– Господи Иисусе, – произнес он. – Вы даже не задумываетесь над тем, честно это или нет? Не хотите, чтобы мы обыскивали ваши корабли, желаете обсудить это. Мы садимся вместе за стол. Предлагаем вам прекратить использовать рыболовные суда для перевозки ракет «Тэпходон», фальшивой валюты, героина и так далее. И мы приходим к соглашению. А оказывается, я трачу время на лопухов, пока вы – что, присматриваетесь?
– Если бы вы беседовали со мной, – сказал Чон До, хотя сам не знал, что говорит, – чего бы вы попросили?
– Чего бы я попросил? – удивился Сенатор. – Я так и не услышал того, что вы предлагаете. Нам нужно что-то надежное, что можно было бы повесить над камином. И ценное к тому же. Все должны знать, что это дорого обошлось вашему лидеру.
– За это вы дали бы нам то, чего мы хотим?
– Корабли? Конечно, мы могли бы закрыть на них глаза, но зачем? На каждом из них творится беспредел и каждый напрашивается на неприятности. А вот игрушка Великого Руководителя, – присвистнул Сенатор, – это совсем другое дело. Для того чтобы вернуть ее, мы могли бы запросто помочиться на вишневое дерево премьер-министра Японии.
– Но вы признаете, – допытывался Чон До, – что она принадлежит Великому Руководителю, а вы удерживаете его собственность?
– Переговоры окончены, – ответил сенатор. – Они прошли вчера и ни к чему не привели.
Он снял ногу с педали газа. – Хотя нам с вами надо еще кое-что обсудить, командир, – сказал Сенатор, сворачивая на обочину. – Это не связано с переговорами и с теми играми, которые вы ведете.
«Мустанг» остановился рядом с ними. Высунувшись в окно, Ванда спросила:
– У вас все в порядке, мальчики?
– Просто надо кое-что разъяснить, – успокоил ее Сенатор. – Не ждите нас, мы догоним.
Ванда хлопнула рукой по кузову «Мустанга», и Томми поехал дальше. Чон До успел взглянуть на доктора Сона на заднем сиденье, но не понял, что выражал его прищуренный взгляд – страх или предательство.
– Вот что, – произнес Сенатор, глядя прямо в глаза Чон До. – Ванда сказала, что на вашем счету не одно преступление, ваше дело запятнано кровью. Я пригласил вас в свой дом. Вы спали в моей кровати, общались с моими близкими, вы – убийца. Говорят, жизнь ничего не стоит там, откуда вы родом, но все эти люди, которых вы видели, они очень много значат для меня. Я уже имел дело с убийцами. И в следующий раз буду иметь дело только с вами. Но такие дела не ведутся без предупреждения, такие люди не ужинают с вашей женой, притворяясь кем-то другим. Итак, Командир Га, можете передать мои слова прямо Великому Руководителю, и я не изменю решения. Скажите ему, что такие вещи здесь не приветствуются. Скажите, мы не пощадим ни одно судно. Скажите ему, что он никогда больше не увидит свою драгоценную игрушку – может попрощаться с ней навсегда.
