Олег никогда не любил балет. Обычно действие на сцене напоминало ему гигантскую заводную игрушку со множеством женских фигурок на пуантах и в пачках и мужских в бесстыдных трико. Перетруженные ноги балерин, их размалеванные лица не вызывали у него восхищения или сексуального интереса, а только мысли о дрессировке, навеянные знаниями о том, как долог и физически труден путь этих каторжников из «Лебединого озера». Однако на студенческом концерте Олег первые поразился пластике юного человеческого тела, его гармонии, подчиняющей себе музыку. Или, напротив, музыка диктовала телу головокружительные полеты? Не важно. Кто разбирается в причинах удовольствия, получая это самое удовольствие? Происходившее на сцене не завораживало, не вгоняло в транс, о котором взахлеб рассказывали балетные фанаты, напротив — будоражило, веселило. Выйдя на улицу после концерта, Олег показал Лере свои руки — красные ладони, отбитые в горячих аплодисментах. А Лера, рассмеявшись, в ответ протянула ему свои ладошки, такие же пылающие.
Их оценки увиденных фильмов или спектаклей всегда совпадали. Хотя если бы Олег изредка был внимательнее и не торопился первым высказать свое мнение, он заметил бы, что у слушавшей его Леры, происходит какая-то работа ума, переоценка увиденного. Она не подстраивалась под его заключения, просто считала Олега истиной в последней инстанции, до которой ей надо расти и расти.
Так бывает только в начальный, бутонный, период любви. С какой стороны ни глянь на распускающийся цветок — кругом красота. Услышь Олег сомнения Леры, ударился бы в аргументы, доказывал свою правоту. И в итоге радовался бы силе своего убеждения. Если бы заметил, что Лера молчаливо воспринимает каждое его замечание как аксиому, то гордился бы еще более. Лера, в свою очередь, переживала ни с чем несравнимое чувство абсолютной уникальности своего избранника. Олег гений, тут нет сомнений.
Перемены в обоих заметили сослуживцы и коллеги. Кроме некоей расслабленности, задумчивости и улыбок без повода, наблюдалось также наличие специфических, прежде неотмечаемых знаний. Олег давал советы женской части коллектива, как выбрать меховое изделие хорошего качества. Лера на примере норок и соболей объясняла швеям разницу между генотипом, фенотипом и геномом. На что директор их маленькой фабрики сказал, что Лере пора замуж.
Заведующая соседней лабораторией не поленилась притащить на работу свою новую песцовую шубу, подсунуть ее Олегу с просьбой определить, были песцы в весеннюю или осеннюю охоту пристрелены, и как скоро эта шуба облезет, не лучше ли сдать обратно в магазин. Олег от такой бесцеремонности вначале опешил, а потом сказал с умным видом, что песцы искусственно выращенные, программа линьки у них сдвинута, на ваш век хватит. Словом, наговорил сорок бочек арестантов.
Лера как-то призналась Олегу:
— Я теперь живу как летаю на волшебных качелях счастья. Утром я радостно убегаю из дома, потому что вечером встречусь с тобой. А когда мы расстаемся, то я лечу домой в предвкушении новых веселых открытий к Стеше и щенкам.
Стеша благополучно родила пять щенков. Слепые и беспомощные, либо сосущие маму, либо спящие, они до четырнадцати дней напоминали головастых крысят бежевого цвета. Но через две недели у них открылись глаза, окрепли ножки и появился интерес к окружающему миру. Щенки росли стремительно, Лера поражалась: с утра до вечера, за десять часов которые их не видела, возмужали на двести грамм и несколько сантиметров. Загородка с бортиком из фанеры, сооруженная папой Леры — место обитания Стеши и приплода, в котором менялись подстилки из старых газет, перестала выполнять функции тюремной стены. Щенки становились на задние лапы, клали мордашки на бортик и смотрели душераздирающе: выпустите, дайте волю! Загородку убрали, щенки получили свободу и начался, как говорил папа Леры, «беспредел архаровцев». Щенки носились по квартире и, естественно, справляли нужду когда и где захочется, по младенчеству — часто. Они грызли мебель, обои, штукатурку под обоями, неосторожно оставленную обувь в прихожей, в горшках с комнатными растениями разрывали землю, стопку маминых журналов по кулинарии превратили в груду бумажного мусора. За ними невозможно было уследить, приструнить одного-двух получалось, но пятерых сразу — не удавалось. Наозорничав, щенки неслись к маме, устраивали под животом у Стеши борьбу за самый молоконосный сосок.
— Такие маленькие, — говорила мама Леры, — а уже знают, что в первой слева сисе больше всего молока. Вот опять эта сися досталась Первашу.
— Этот не упустит! — с гордостью подтверждал Лерин папа, у которого Перваш — первый из родившихся щенков — ходил в любимчиках.
Дождавшись пока щенки насытятся, отпадут — теплой кучкой, переплетясь головками, лапками, хвостиками уснут — родители делили обязанности.
— Подотрешь, что нагадили? — спрашивала мама.
— Нет, ты убирай. Я Стешку выгуляю, а потом нам для архаровцев еще фарш в мясорубке прокрутить и творог сделать. Чтоб меня так в детстве кормили, как Лерка в своих Интернетах вычитала.
Вместо одного месяца Лера решила подрастить щенков до двух месяцев. Так лучше для их здоровья — приучить к заменяющему материнское молоко прикорму, чтобы будущие хозяева не испытывали трудностей, точнее — щенки не страдали от смены еды. Но это была отговорка — расставаться с архаровцами не хотелось. Нанося материальный ущерб квартире, они создавали в доме атмосферу постоянной безотчетной радости и умиления.
Лица родителей в те два щенячьих месяца поражали Леру. Ее папа и мама были людьми неулыбчивыми и несклонными к пустому веселью. А тут вдруг преобразились, помолодели. С другой стороны, все, что поражало, как лица родителей, в том Лерином состоянии любви-качелей было нормой. Потому что на вершине взлета качелей окружающее смотрится по-иному. И далекие-далекие картинки ползункового детства вдруг всплыли в Лериной памяти: молодая смеющаяся мама и папа, смешно изображающий медведя, нападающего на маму. И сама она, Лера… Ее забыли на горшке, сами в другой комнате скрылись. На горшке сидеть холодно, одиноко и скучно, металлическая окружность горшка уже больно впивается в тело. Лера плачет, а мама не идет… Потом уже никогда так не было. Потом родители всегда были рядом. Они бились за место под солнцем, за однокомнатную квартиру в панельной пятиэтажке. Эта борьба хуже кислоты — вытравит и смех, и мечты, закалит волю, но убьет радость бытия. Как оказалось — не навсегда убьет. Пять беспородных щенков-хулиганов через двадцать с лишним лет вдруг пробудят давно забытые чувства.
Им дали клички, потому что надо ведь как-то называть архаровцев, хозяйничающих в квартире. Это были временные имена, ведь настоящие только будущие хозяева вправе выбирать. Перваш, ясно, первым родившийся, самый сильный и крепкий. Он еще в утробе, как считал Лерин папа, всех братьев и сестер растолкал. Всего было три мальчика и две девочки. Получилось, что парней нарекал Лерин папа, а девочек — мама. От папы: Перваш, Лапоть и Дюдя. Лапоть получил прозвище за страсть грызть обувь, а Дюдей и в человеческом обиходе Лерин папа именовал тех, кто вечно стоит последним в очереди, пропуская тех, «кого якобы здесь стояло». Интеллигент Дюдя к миске с едой подходил последним. Девочку с белым пятнышком на лбу мама Леры назвала Звездуней, а самую последнюю и слабенькую — Куколкой. Она родилась едва дышащей, с малым весом, чуть больше воробушка, сил не хватало молоко сосать, братья и сестра лягались, отталкивая малышку от заветных сосцов. Поэтому Лера и ее мама следили, чтобы кроху не обижали. Отодрав от главного молочного крана Перваша (этот всегда найдет, куда присосаться), подносили слабосильную девочку.
Приговаривали:
— Кушай, Куколка. Вот умничка. Еще, еще. Устала? Кто тут лезет? Перваш, Лапоть, у вас свои источники, не претендуйте!
Обнаружив, что Куколку выталкивают на периферию из комка согревающих друг друга щенков, а Стеша, не смотря на упреки, в ус не дует, мама Леры стала брать Куколку к себе в постель, греть на груди и каждый час вскакивать, чтобы поднести малышку к Стешиным соскам. И через месяц Куколка выправилась, почти догнала Звездуню по весу, научилась огрызаться на хищных братьев. Особая забота о Куколке привела к тому, что ее решили оставить, не отдавать. Где одна собака, там и две. Расстаться с маленькой шалуньей было выше их сил.
Двух щенков, Лаптя и Звездуню, развернув широкую агитацию на работе, пристроила Лера. Подходил срок забирать алиментных Соколовских — интеллигента Дюдю и бандита Перваша. Олег не находил времени и мужества, чтобы открыться Соколовым. Большого воображения не требовалось, чтобы предугадать их реакцию.
Олег решил жениться. «Решил» — не правильная формулировка, потому что глагол предполагает выполнение последовательных логичных действий по решению задачи. А у Олега никакой логики не было.
