К часу дня мы собрались на холме и открыли корзинки для пикника. Утренний туман растаял, свет был густой, влажный — в духе Констебля. Каро улеглась прямо на мох, закинула руки за голову с видом человека, получившего свою норму физической нагрузки, глотнула бренди, передала флягу Роджеру. В целом казалось, художник-самоучка взялся написать языческую жанровую сцену в соответствии с собственными представлениями о таковых.
Коллингвуд обозрел залитые солнцем окрестности и подытожил:
— Славный денек.
Потом, уже в сумерках, в библиотеке, Коллингвуд счел, что фразе не повредит легкая корректировка. Они с Роджером и Кейвом, все еще в охотничьих костюмах, сидели вокруг Дианы, разливавшей чай.
— Славный выдался денек, — сообщил Коллингвуд.
На самом деле денек казался ему далеко не таким славным, как ранее, на холме, — правда, чтобы выявить сей факт, нужен был толкователь коллингвудовских диалогов. За несколько часов разница в весе ягдташей существенно увеличилась. К моменту возвращения Коллингвуд с Роджером были мрачнее туч. Коллингвуд валил вину на Роджера.
— А вы, Кейв, в отличной форме, — с мужественной прямотой и завуалированным упреком заметил Коллингвуд.
Монти Кейв отвечал вежливо, нечленораздельно, безучастно.
— Мистер Кейв целый день молодцом! — Артур обращался непосредственно к Монти. — Давайте, — продолжал он, — завтра вдвоем постреляем. Вот прямо с утра и начнем.
Коллингвуд не сводил с них глаз. Он одобрял старания «отвлечь Монти от тяжелых мыслей». Он вообще одобряет молодых джентльменов, не чурающихся общества джентльменов, умудренных опытом. Особенно же одобряет перспективных, состоятельных молодых джентльменов. Хлебнул виски вместо чая, вытянул ноги в гетрах, испустил продуманный вздох и обернулся к хозяйке.
— Должен заметить, Диана, денек выдался славный.
Прибыла почта. Диана и Коллингвуд оба заворчали, как привыкли еще в двадцатые, когда Коллингвуд получил свой первый портфель, а основным занятием Дианы, как жены политика, стало проведение светских приемов. Мы с Маргарет как раз вышли во внутренний дворик. Синели сумерки; мягко подкатила правительственная машина. Из нее появился секретарь с привычным красным прямоугольником министерского портфеля. Мы последовали за ним в дом. Портфель предназначался Монти Кейву. Через несколько минут еще два секретаря через бассетский холл внесли еще два таких же портфеля — для Коллингвуда и для Роджера Квейфа.
В библиотеке Диана, посвежевшая, отдохнувшая, поставившая точку в своем дурном настроении, наблюдала с улыбкой, как на трех парах обтянутых бриджами коленей открываются три красных портфеля.
— Пожалуй, следует перенести ужин на девять, верно, Реджи?
— Боюсь, даже не следует, а придется, — отвечал Коллингвуд мрачно и довольно резко. Впрочем, он (как и Диана) никогда не умел скрыть удовольствия оттого, что является центром внимания, — удовольствие лезло точно шило из мешка.
Диана живо отдала прислуге новые команды: ужин отложить, напитки принести в комнаты, отведенные господам министрам. Вскоре Коллингвуд уже поднимался по широкой лестнице шагом человека, обремененного тяжкой ношей. За ним следовали Роджер и Монти Кейв. Я не был зван; к себе в комнату тоже попал не сразу. Пока я переодевался, Маргарет, смеясь, через открытую дверь требовала научного объяснения недавнему ритуалу. Неужели все сильные мира сего так себя ведут? Почему? Наверно, потому, отвечал я, что иначе они бы не смогли добиться власти, наслаждаться властью, удерживать власть.
Тут раздался стук в дверь. На пороге стоял лакей с конвертом на мое имя. Почерк был Коллингвуда — уверенный и старомодный, эдвардианский какой-то. В конверте оказался листок писчей бумаги с бассетскими виньетками, почти весь заполненный рукой Коллингвуда. Ну и буквы — будто грамотный слон объявился. «Буду очень признателен, если вы уделите мне несколько минут. Весьма желательно и полезно для дела, если вы придете незамедлительно» — вот что было в письме.
Ни слова не говоря, я показал письмо Маргарет и вышел под ее смех.
В комнате, отведенной Коллингвуду, кстати, самой большой в доме, на столе лежали открытые портфели. Внушительная кровать с пологом была завалена документами. Все трое — Коллингвуд, Роджер и Кейв — еще не сняли охотничьих костюмов — правда, Коллингвуд успел освободиться от куртки. Он сидел на кровати, Роджер с Кейвом — в креслах, в непосредственной близости. Все пили.
— А вот и вы, — прокомментировал Коллингвуд. — Нам нужно кое-что уладить.
Роджер сообщил, что ими сегодня получена некая официальная бумага.
— Полагаю, — обратился он к Коллингвуду, — Элиоту можно взглянуть? Все равно в понедельник ему в кабинет доставят.
Коллингвуд кивнул.
Я бегло просмотрел документ. Всего две страницы, напечатаны с тройным интервалом, на машинке с крупным шрифтом — из тех, что будто специально изобретены для престарелых и дальнозорких. От министра труда. Содержание следующее: на случай, если вдруг изменится военная политика Великобритании, он, министр, хотел бы прояснить свою позицию. А позиция его такова: внезапное прекращение производства оружия, даже остановка работ по какому-то одному проекту, например «…», будет означать потерю места для семи тысяч человек, три тысячи из которых — высококвалифицированные рабочие. С их узкой специализацией дальнейшее трудоустройство крайне сложно. И это не лучшим образом скажется на профессиональной репутации министра труда. Дальнейшие фундаментальные изменения в оборонной политике повлекут безработицу катастрофических масштабов. Иными словами, изменения в оборонной политике должны быть плавными, в противном случае они неприемлемы.
Что ж, заявление официальное, дальновидное, резонное. Однако все присутствующие знали: основной смысл кроется между строк. Близорукость, иначе не скажешь, причем близорукость по доверенности. Конечно, не сам министр труда бросает пробные камни относительно намерений Роджера, нет — за министром стоит энное количество заинтересованных лиц, до сих пор остававшихся в тени. Кто это? Армия? Флот? Крупные фирмы? Мы не знали, только догадки строили.
— Он под давлением, — уронил Коллингвуд.
— Как я уже говорил, — Роджер откинулся на спинку кресла, — тут и переусердствовать недолго.
Он казался уверенным, способным дать отпор, скрывающим некие козыри. Коллингвуд повернул к Роджеру породистую голову, стал молча смотреть на него. Я сделал вывод, что аргументов Коллингвуд не имеет.
— Совершенно с вами согласен, Квейф: комитет, — он говорил об «особом» комитете по оборонной политике — я уже слышал о нем от Роуза, — должен собраться завтра, в крайнем случае во вторник. Тут-то ваша помощь и понадобится. — Коллингвуд обернулся ко мне. Как всегда, он оставил впечатление человека конфузящегося, но на этакий пустяк внимания не обращающего. В Бассете Коллингвуда называют исключительно «Реджи», однако у него язык не поворачивается обратиться к коллегам по кабинету министров иначе как «мистер Квейф» и «мистер Кейв». Вот и сейчас он с великим трудом отказался от «мистеров» и выдавил «Квейф» и «Кейв». На меня подобная фамильярность не распространялась по определению, хотя мы только в Бассете встречались добрую дюжину раз.
Коллингвуд предполагал, что я буду в полном его распоряжении, когда дойдет до дела.
Комитет необходимо созвать до следующих выходных. Дуглас Осболдистон — секретарь, вот пусть и займется. Не позвоню ли я ему, желательно до ужина?
Сказано было в высшей степени вежливо. Меня ни в коей мере не поймали на слове. И все же в следующие десять минут я понял, или решил, что понял, как Коллингвуд удерживает власть. До моего прихода они обсуждали три крупнейшие фирмы — какую пользу из них можно извлечь? Роджер с Кейвом, точно настоящие американцы, говорили о «группах давления», или «лобби».
— Хорошо, что они не заодно, — заметил Роджер, — иначе опасность приобрела бы совсем другие масштабы. Атак мы не даем им скооперироваться. Да не оскудеет правительство контрактами. Для отдельных наших друзей сам этот факт уже имеет глубокий смысл.
Рядом с Роджером Монти выглядел обрюзгшим, вялым — почти стариком. Впрочем, он уже принял вызов министра труда — и сугубо кейвианский издевательский тон. Кейв снова попал в свою стихию.
— Не вижу ни единого лоббиста, который имел бы хоть сколько-нибудь существенное влияние. Должен, однако, сделать парочку уточнений. Во-первых, правительству следует определиться. Во-вторых, какой бы банальностью мое заявление ни казалось, всякое лобби имеет вес лишь в случае, если учитывает не только и не столько свои интересы. Иными словами, если печется не только и не столько о том, как бы самому погреть руки.
— Вполне справедливо, — отреагировал Роджер.
