— Прости меня, я вижу, тебя тревожит это имя, я больше не стану его произносить… так вот, чтобы не утомлять тебя, я сразу расскажу, чем все кончилось: однажды, пережив тысячи приключений, герой вооружился ножом, проник в чрево Чудовища и начал там кромсать его внутренности. И он добрался до сердца и пронзил его, с те вот, и тогда Чудовище испустило страшный вопль и пало на колени, и под его собственной тяжестью не выдержали, затрещали все его кости, да-да, не выдержали и затрещали. Тут герой принялся прорубать проход, чтобы выбраться наружу, — рраз! рраз! — и едва он полоснул по огромному желудку — рраз! — как раздались тревожные крики тысяч людей, находившихся, как и он, внутри коровы: «Осторожней, тише, ты режешь по живому!» Наконец добрался он до самой кожи и — рраз! — проделал в ней широкую щель, и через эту щель один за другим вышли наружу все народы земли, а за ними солнце, луна и звезды, которые преспокойно заняли свои места на небе. Вот какую историю рассказывали детям моей деревни, — закончила она, утерев слезинку, родившуюся к самому концу повествования, — видишь, это всего лишь старая-престарая сказка…
— Слава богу, что она хорошо кончается, — задумчиво прошептал Жан-Малыш.
— Да будет тебе известно, добрый старец, что у всех наших сказок счастливый конец, не то что в жизни; а иначе зачем же их рассказывать? Но, по правде сказать, я проглотила конец моей истории, ибо с тем, «кого-я-не-назову», много еще всякого случилось, — сказала она, неожиданно рассмеявшись.
— Что ж с ним случилось, молю тебя, расскажи!
— Что ж, если хочешь знать правду, слушай: люди возненавидели героя как раз за то, что он вызволил их из чрева Чудовища. И вот однажды, когда за ним гнались недруги, он выбежал к глубокой реке и превратился в плоский камешек, ну знаешь, такой, что летит как на крыльях, если бросишь его по воде. Один из преследователей схватил этот камешек и с досады, что остался ни с чем, зашвырнул изо всех сил на другой берег реки, крикнув: вот так бы я его хватил, попадись он мне в руки!
— А дальше? — не унимался Жан-Малыш.
— А дальше камень снова стал человеком.
— Ну а потом?
— Ну а потом сказке конец, — весело сказала девушка переливчатым, как свисток с горошинкой, голосом.
И, недоверчиво тряхнув головой, будто только сейчас удивившись своему собеседнику, она воскликнула:
— Ты что же, дожил до седин и просишь сказок? Не лучше ли продолжить путь, если ты хочешь добраться до родины, о добрый странник?
— Мой путь? А есть ли он у меня, мой путь?
— Ты знаешь, — взволнованно заговорила она, — до тебя никто еще не выслушивал меня до конца, ты был живительным бальзамом для моей души, родниковой водой для пересохшего горла. Я древняя Тень и давно, очень давно скитаюсь под землей. Где я только не была, и много-много раз мне доводилось слышать о колдунье, которая знает все дороги Царства, и знает даже, как из него выбраться. Говорят, некоторые Скитальцы встречались с ней и к двум или трем она была благосклонна и указала им то, что они искали; но это страшная, ох какая страшная ведьма!..
— А как ее зовут, скажи мне ее имя! — вскричал взволнованный Жан-Малыш.
— Вижу я, почтенный старец, ты тоже исходил немало дорог, но нетерпение юности осталось при тебе. Как ее зовут? Говорят, у нее нет имени, ибо она родилась от демона и земной женщины, потому-то и осталась безымянной. Но иногда ее называют Длинногрудой Королевой, и, помнится мне, найти ее можно за этими вот горами, за которыми лежат другие горы, а за ними еще много гор, так много, как волн на море, как волос на голове…
Девушка поднялась на ноги, в невольном смущении прикрыв рот рукой, и, поднявшись на цыпочки, торжественно указала на тонкую чернильную полоску вдоль горизонта, на самом краю серого уныния равнины…
Стоя, она выглядела еще моложе, изящней и грациозней. Даже утиный профиль, как и длинная гибкая утиная шея, не портили ее. Почувствовав на себе восхищенный взгляд, девушка вспыхнула, заулыбалась, даже прошлась туда-сюда, круто поворачиваясь на цыпочках. Потом в смущении застыла, опять присела у погасшего костра и, степенно подняв брови, рассказала все, что знала о Длинногрудой Королеве, колдунье, могучей вершительнице судеб, которой известны все дороги Царства Теней. Мало кто отваживался постучать к ней в дверь, еще меньше было тех, к кому она оказалась благосклонна, ибо она лакома до человеческой крови. Главное — твердо знать, чего хочешь, и суметь этого добиться, а то пошла коза в лес, а волк тут как тут…
— Но ведь волков бояться — в лес не ходить, — подсказал Жан-Малыш. — Спасибо, милая девушка, спасибо за твою сказку, она будет мне путеводной звездой. А ты не хочешь ли пойти со мной, мой маленький цветочек, давай постучимся вместе в эту дверь!
— Нет-нет, — сказала она, испуганно отступив на шаг. — Мне не надо никакой двери, никакого пути…
— Неужели тебе все так опостылело?
— Нет, ведь я тебе уже говорила, — с каким-то непонятным упорством бросила она, — я вовсе не предалась отчаянию, я просто избрала одиночество… Настанет, обязательно настанет день, когда мне снова захочется пожить под солнцем, и кто знает, может, у меня, глупой козочки, еще будет своя весна с голубым небом и зеленой травкой…
— Да, да, этот день обязательно настанет, — угрюмо повторил ее слова Жан-Малыш, — а пока он не настал, что собираешься ты делать одна в кромешной тьме?
— А пока, — сказала она, — что бы ни случилось, пусть все будет к лучшему…
Прошла вечность, другая вечность, а потом еще и еще одна, позади остались горы, другие горы, а потом еще и еще одни горы, и, как волны на море, бесконечно сменяли друг друга разные народы. А Жан-Малыш все шел и шел вперед под каменным небом, и, будто пригоршни сыпучего песка, скользили сквозь его пальцы племена человеческие, и люди представлялись ему крохотными, неотличимыми одна от другой песчинками, а ведь каждая судьба по-своему светила в сумеречном мире, хранила нечто единственное, неповторимое. С тех пор как он повстречал одинокую девушку с утиным клювом, которой уже не хотелось искать свой путь и суждено было скитаться, быть может, до истечения всех времен, ту самую, что решила не предаваться отчаянию, Жана-Малыша больше не тяготили вечности, теперь он уже не боялся их, находил им место в своей душе и упорно шел вперед…
Память о девушке освещала ему путь, будто солнце: порой разум его погружался во тьму, растворялся в том, что было, есть и будет, но стоило ему вспомнить ее прелестное детское лукавое личико, как он тотчас переносился на Гваделупу, в Лог-Зомби; он помнил теперь каждый камешек, каждое деревце, каждую живую душу этой деревеньки, помнил и знал лучше, чем тогда, когда ходил по родной земле…
И настал день, когда, согласно предсказанию девушки, он оказался перед горной грядой, вершины которой упирались в каменную небесную твердь, замыкая Царство Теней сверху и снизу. Он долго, еще одну вечность, искал, пока не нашел расщелину, ведущую по ту сторону Царства. У подножья громоздились полуразваленные скалистые выступы, покрытые колючим кустарником и большими скорбными, жухлыми цветами, походившими на клочья седых волос. Посреди этого унылого места вилась тропа. Она привела его к плотно зажатой скалами пещере, в которой было светлее, чем снаружи. Пещера эта завершалась узким лазом, а за ним вдруг открылся просторный, освещенный пламенем костра зал. У очага сидела голая, невиданно худая старуха, настоящий скелет из черных костей, и ее плоские длинные груди ниспадали до самого низа живота, словно сухие листья табака. Она держала обеими руками длинную палку и помешивала ею в огромном глиняном котле, над ней гудели тучи мух, на ее лбу кишели мерзкие вши, которые ползли по щекам к подбородку, а потом опять кидались вверх, чтобы укрыться в сальных лохмах. Когда Жан-Малыш подошел ближе, она подняла острый подбородок и плаксиво проронила:
— Ох, ох, ох, бедолага неприкаянный, что надо ему здесь, на самом краю света? Неужто он не знает, что лучше не совать руку слону в задницу, а то не миновать беды — скажем, встанет слон, вот и виси у него под хвостом…
Она покачала головой взад-вперед, потом из стороны в сторону, будто выражая сочувствие гостю, которому грозила страшная участь.
— Неужто он не знает, что вступить в мое Царство легко, а вот выбраться из него трудненько?
На что наш герой, почтительно обнажив плечо и спокойно, весело улыбнувшись, промолвил:
— О моя Королева, этот бедолага давным-давно ничего, ничегошеньки не знает… Давным-давно бродит он по этому необозримому миру в поисках пути, тропы, хоть какого-нибудь следа дороги, ведущей на его родину; а знай он дорогу, разве пришел бы он сюда, на край света?
— Да уж, — усмехнулась старуха, — знал бы он дорогу, не посмел бы перейти через последний хребет…
