Баяру Жигмытову
В день скорби смеялась мама,
И рыжее солнце смеялось
В окладе тяжелой рамы.
И мальчик смеялся с ними.
В день скорби смеялись березы,
Потряхивая ветвями
И иней роняя звездный.
И мальчик смеялся с ними.
В день скорби письмо сосновым
Запахом сердце пробило, —
Соседка смеялась снова.
И мальчик смеялся с нею.
В день скорби голубь с фронтона
Упал в бездонное небо,
И со счастливым стоном
Голубка за ним летела.
В день скорби в округе нашей
Вдруг расцвели на балконах
Синие песни и марши
С зеленым гитарным всплеском.
В день скорби черви поэзии
Затеяли праздник метафор.
И друг мой, вернувшись от Лесбии,
Восторженно записал:
«Сегодня я видел Пушкина,
Он, братски обняв Вампилова,
Февральские посвисты слушал
На берегу Ангары.
Их лица светились матово,
А из фундаменталки
К ним выскочила Ахматова,
Как юная лань легка»…
В ожидании совещания в Мадриде
Доживу ли до солнечных дней,
Не потрафив суровой обиде.
В преисподней – котельной моей
Старый Франц говорит о Мадриде.
Доживу ли? Эстонец, поправ
Боль житейскую долготерпеньем,
Рассуждает о сущности прав
Накануне и после Успенья.
Что он помнит, дремучий мужик,
Хлебороб и солдат поневоле,
Об иной – человеческой – доле,
От которой отвык.
О, жестокое племя людей,
Пожалей ты быка на корриде.
В преисподней – котельной моей
Старый Франц говорит о Мадриде.
Скоро проселки, сума…
Льву Тимофееву
Был я безудержно смел,
Вторил громам в поднебесье,
Сирые избы предместья
Песней тревожить умел.
Но миновала пора,
Обочь колодца поникли
Плети сухой повилики.
Я ухожу со двора,
Где бушевала весна,
Лето цвело – колосилось,
Девкой дебелой носилась
Осень, хмельна и красна.
Скоро проселки, сума,
Жизни слепое усердие.
Белый платок милосердия
Пермская вяжет зима.
Памяти белоруса Н.
Девочка, ровесница его, смеется и поет.
И он слушает ее голос. Идут годы.
Она смеется глуше и все реже поет.
И наконец голос ее растворяется в хвойных лесах.
Может быть, она уехала или – Боже, Всеблагой,
не допусти этого – умерла?
Но однажды тонкий голосок вывел мелодию.
Он узнал мотив, забытый почти.
Он вслушался. И встрепенулась душа его:
та девочка вышла замуж, родила дочь;
и росток песни из слабой гортани
так живо напомнил ему изжитое в памяти.
Он рванулся навстречу песне, но терновая изгородь
остановила его. И он упал замертво.
Валентине Кузнецовой-Ямпольской
Вершит за решеткой окна прихотливый полет
Вещунья-синица по лону небесного ситца.
Опять я услышал – пречистый твой голос поет
У полуразбитой урийской криницы.
В простуженном горле колодца журчанье цепи,
К живой бы воды окоему припасть и напиться.
Смотрю я прощально в славянские очи Твои
У полуразбитой урийской криницы.
Звезды отгоревшей неясный из прошлого свет
Безгрешно и ясно в колодезном срубе на миг отразится.
Судьбы ли, зари ли вечерней моей опадает малиновый цвет
Над полуразбитой урийской криницей.
Г. Ф., латышскому поэту
Я молчанья печать
Не в кармане несу, а в предсердье.
Будем, Гунар, молчать,
Не расчитывая на милосердье.
Будем, Гунар, таить
Упованье на ведро и лето.
И повяжет незримая нить
Обреченных поэтов.
Так, заслыша в высоком лесу
Пил стальных ножевое злословье,
Кедр тихонько обнимет сосну
И приникнет к ее изголовью.
Песенка для пьесы «Урийская дидактика»
Ах, это явь иль обман…
Не осуди их, Всевышний.
Старого кедра роман
С юной японскою вишней.
Юная вишня робка,
Но в непогоду и вьюгу
Сильная кедра рука
Оберегает подругу.
Этих возвышенных чувств
Необъяснимо явленье.
Вот почему в отдаленье
Заговор зреет стоуст.
Как, говорят, он посмел
Нежных запястий коснуться,
Не испросив у настурций
Права на лучший удел.
Не поклонившись сосне,
С ней он безумствовал ране,
Терпкую влагу в стакане
С нею делил по весне.
У одиноких ракит
Он не припал на колена.
Быть же ему убиенным,
Коль на своем он стоит…
И увели палачи,
Серые, мрачные вязы.
Где ты, мой зеленоглазый? —
Слышалось долго в ночи.
6. Урийская дидактика.
Сцены
У каждого свое время. Вам не приходило это на ум? Один живет в текущем дне и не помнит о том, что текущему дню предшествовали дни, в которые сошлись на траве родители и создали его для этой скучной или праздничной маяты. Другой живет прошлым и в прошлом. Третий живет, как ни странно, будущим.
Все они – присутствуя, отсутствуют. Мы зовем их куда-то, а их нет. Есть материальная субстанция, исполняющая механическую (физиологическую, химическую, внесмысловую) работу. Мы приглашаем их на какую-то перестройку и сулим им некую гласность – больше того – демократию, а они отсутствуют. Литература создала уже этот тип, я имею ввиду гениально написанного Зилова.
Но есть люди, которые настоящее прозревают из прошлого, это ностальгический тип. Есть, наконец, такие, кто умеет из будущего видеть настоящий день; этим живется чрезвычайно интересно.
Здесь будет рассказано о человеке, который предпринял попытку сохранить исторически текущее время в эпоху безвременья. Ну, финал вы предощущаете, я не буду говорить о финале.
Действующие лица этой комедии… Впрочем, я не до конца вижу их ряд, поэтому начнем без перечня, а там будет видно.
* * *
Дом в саду. Окна настежь. Полка с книгами. Портрет бородатого человека с усталым лицом. Стол. На чистой скатерти груши. Деревянная кровать, заправленная синеньким покрывалом. Все бедновато, но пристойно. Скрипит дверь. Входит садовник. Это неприбранный мужчина лет 40-45-ти. Голос его ясен и внушает подозрения, что хозяин голоса молод, но запустил себя.
САДОВНИК. Упаду до лучшего часа (стягивает легкую рабочую куртку). Сбесилось небо, дышать нечем. А впрочем (размышляет) пойду искупаюсь. И упаду.
Берет полотенце, уходит. В окно слышно как начинает падать вода. Скрипит дверь.
ПИВАКОВА. Я войду, да? (прислушивается). Граждане, отзовитесь! (прислушивается). Я вошла! (прислушивается и идет к открытым окнам, выглядывает). Ой!
Голос Садовника. Я купаюсь. Я один в доме и на дворе. Вы можете подождать меня?
ПИВАКОВА (косится в окно и норовит подглядеть). Могу. Я Пивакова, вы должны знать Ольгу Пивакову.
САДОВНИК (сквозь плеск воды). Да, я знаю вас. Вы тучная, пожилая, одинокая женщина.
ПИВАКОВА (оглядывая себя несколько поспешно). Ну, положим, склонная к полноте, а не тучная. И совершенно отнюдь не пожилая (выступает по комнате горделиво). И вовсе не одинокая. Вас дезинформировали. Журналисты лживый народ. Я категорически не одинокая.
Голос САДОВНИКА (отдувающийся). Ко мне приходят только одинокие.
ПИВАКОВА (с женским интересом рассматривая портрет человека на стене, и отвечая этому человеку). Я пришла к вам не поэтому. И я тороплюсь.
Голос САДОВНИКА. Я не приглашал вас, голуба. А спешить мне некуда. Мой поезд ушел.
ПИВАКОВА (надкусывая грушу). Какая дрянь!
Голос САДОВНИКА. Вы еще не раскусили меня, а уже ругаетесь. Я выгоню вас.
Плеск воды затихает. Слышно, как садовник идет в дом. Пивакова прихорашивается. Садовник с полотенцем на плече.
ПИВАКОВА. Вы товарищ Посконин? Категорически здравствуйте, Федор Иванович.
САДОВНИК (деликатно). Здравствуйте. Как вас по имени-отчеству?
ПИВАКОВА. Ольга, просто Ольга.
САДОВНИК (упорно). А по батюшке?
ПИВАКОВА. Я же сказала, Ольга. Можно Оля. Вы меня знаете. Я из редакции областного радио.
САДОВНИК. О, разумеется, я знаю вас. Вас все знают.
ПИВАКОВА. Вот видите, а грозились прогнать.
САДОВНИК. Я и прогоню. Вы пришли сказать какую-то гадость.
ПИВАКОВА. И не угадали! Вашу повесть рвут из рук. Можно, я закурю?
САДОВНИК. Ну-с, и что дальше?
Здесь он, скучая, зевнет. Ему понятен приход этой дамы.
