Зафиксированный на плоской каталке, Пак находился в нехарактерной для него неподвижности. Он привык действовать, двигаться, достигать результатов, добиваться целей. В жизни так много дел, которыми надо заниматься. Пак всегда считал праздные размышления пустой тратой времени. Теперь же его мозг, прикрытый железной маской, был свободен размышлять о чем угодно, позволять мыслям витать в облаках.
Сейчас он размышлял о восприятии и реальности. Подобно тому как он думал о невидимых лучах, разрушавших клеточные структуры в полости его черепа, так же размышлял он и о других невидимых аспектах жизни — невидимых, но очень важных для его бытия. Например, о любви. Он, конечно, знал, что они с женой любят друг друга. Если Пэт вдруг уйдет, его жизнь съежится, станет меньше. Она жизненно необходима для его полноценного, благополучного существования. Как и дети. Его мать умерла в прошлом году от инсульта, и Пак испытывал чувство невосполнимой потери, несмотря на то что все их общение сводилось к телефонным разговорам несколько раз в год. Но с матерью его связывали узы любви и привязанности, а теперь эти узы навсегда порваны.
Лежа каждую ночь в полумраке, Пак думал о разных вещах под музыку скрипичного концерта Моцарта ля-мажор. Эта музыка возносила его на невообразимые высоты духа. Музыка могла способствовать выбросу допамина, а значит, помочь скорейшему выздоровлению, рассуждал Пак. Вообще именно этот скрипичный концерт сыграл очень важную роль в его жизни. Он должен был играть эту пьесу на вступительных экзаменах в престижную музыкальную академию в Сеуле. Но не выдержал экзамен, похоронив надежды родителей на то, что сын станет музыкантом. Пак выбрал науку.
Он всегда мыслил прямолинейно. Вход и выход должны пропорционально коррелировать друг с другом. Если приложить больше усилий, то получится и более весомый результат. Жизнь можно разложить на множество простых алгебраических уравнений. Если из х следует у, то из 2х следует 2у. Следуя этой логике, можно получить любой желаемый результат. Пак был убежден, что трудовая этика является производной от этого убеждения; он придерживался ее в Корее, поднялся над своим скромным окружением, добился приема на медицинский факультет, а потом стал специалистом в самой престижной отрасли хирургии — в нейрохирургии. А в Америке он окончил резидентуру по нейрохирургии вторично.
Лежа на каталке и представляя себе, как невидимые лучи бомбардируют его мозг, Пак начал пересматривать свои принципы. Сама его жизнь следует по пути, не подчиняющемуся никакой логике. Его неспособность сыграть пьесу, написанную двести пятьдесят лет назад где-то в Германии, заставила сменить профессию. То, что он заболел раком, не было следствием каких-то его неправильных действий. Он ел здоровую пищу. Много ходил, сохраняя хорошую физическую форму. Он не подвергался действию известных ему канцерогенов. Еще вчера он жил одной жизнью, а сегодня вынужден жить совершенно иной. Произошла разительная перемена, но не в результате решения простой формулы.
Больные глиобластомой рассказывали ему о мгновенных переменах, происходивших в их жизни после начала болезни. Человек мог ехать по знакомому району, но в какой-то момент осознавал, что не знает, как вернуться домой. Человек мыл гараж, и в какую-то минуту левая половина тела переставала ему повиноваться. Человек говорил по телефону, и в какой-то момент вдруг осознавал, что теряет способность говорить.
В университете Пак изучал квантовую механику, но это не умеряло его скепсиса. Как может какая-то вещь в определенной ситуации стать совсем иной? Но теперь он стал меньше сомневаться в такой возможности. Может быть, жизнь все же не последовательность рубильников, которые можно включать и выключать, манипулируя ее течением? Он поднимался с каталки, когда аппарат переставал жужжать, не дослушав концерта. Сеансы были довольно короткими, но этого времени хватало на обдумывание вопросов, которые раньше просто не приходили ему в голову, и он чувствовал, что новые мысли вселяют в него бодрость.
Сидни в шортах и футболке стояла возле импровизированной сцены с надписью «Больница Челси» и ритмично пританцовывала на месте, чтобы не замерзнуть. Погода не баловала, температура была чуть выше нуля. Из огромных динамиков гремела «Мамма миа» в исполнении «АББА». Сидни Саксена стояла во главе группы бегунов, разминавшихся перед забегом. Песня закончилась, и диск-жокей потянулся к микрофону:
— Мамма миа, какой же сегодня собачий холод! Всем двигаться! Не спать, замерзнете! Прежде чем вы выстроитесь вдоль линии старта, я хочу передать микрофон Моргану Смиту. Он важная шишка в больнице Челси, а эта больница, да будет вам известно, спонсор нашего марафона. Похлопаем озябшими ручками Моргану Смиту!
Под жидкие аплодисменты Морган Смит взял у диджея микрофон:
— Спасибо! Меня зовут Морган Смит, и я — директор Центральной больницы Челси. От души приветствую всех собравшихся здесь. Больница Челси гордится тем, что имеет честь поддерживать этот марафон. Восьмой год на беговую дорожку выходят люди в футболках с надписью «Больница Челси». Должен сказать, что борьба будет жаркой, поэтому, несмотря на холод, берегитесь обезвоживания. На трассе расставлены пункты раздачи воды. Челси не оставит вас на всем пути от старта до финиша. Но это вообще стиль больницы, где есть все — от лучшего в мире отделения для новорожденных до гериатрической клиники.
Смит посмотрел на Сидни, и она махнула ему рукой, продолжая подпрыгивать на месте.
— Наше общество украшает молодая женщина-врач… — Смит прикрыл рукой микрофон и наклонился к Сидни. По лицу его было явно видно, что он забыл, как ее зовут.
— Сидни Саксена, — негромко подсказала она.
— Это доктор Сидни Саксена. Сейчас она расскажет вам, как можно спасти человеческую жизнь.
Смит снова наклонился со сцены и передал микрофон Сидни. Она подула на покрасневшие от холода руки и взяла микрофон:
— Всем привет! Я — доктор Сидни Саксена. Мы все пребываем в радостном волнении, сейчас начнется забег, и мы как следует разгоним застоявшуюся в жилах кровь. Вот что я хочу вам сказать: если вы вдруг увидите, что любимый человек, друг или незнакомец лежит на земле и не подает признаков жизни, то вы можете его спасти. Сделать это просто. Каждый может спасти человека. Не волнуйтесь насчет дыхания рот в рот. Оно не нужно. Хорошая новость, верно? Одно только ритмичное сжатие грудной клетки разгонит кровь, как бег, и позволит снабжать кислородом сердце и голову до тех пор, пока не подоспеет помощь.
Сидни хорошо помнила курсы спасателей на водах, где ее и других учеников старших классов учили сердечно-легочной реанимации. Помнила она и страх, что придется дышать рот в рот человеку, а не резиновой кукле — собственно обрубку, состоящему из головы и грудной клетки. Даже это было неприятно — с силой выдыхать воздух между бледными синтетическими губами, пахнувшими карболкой. Ужасны были эти искусственные голубые глаза без зрачков, устремленные в никуда.
Сидни посмотрела на толпу разминавшихся и болтавших между собой бегунов. Похоже, ее просто никто не слушает. Вдруг взгляд ее уперся в него — в Билла Макмануса. Он улыбнулся и приветливо кивнул. Вид у него был утомленный, но в шортах и футболке с длинными рукавами выглядел он более спортивно, чем в мятом белом халате.
— Итак, если вы, допустим, увидели человека, который вдруг перестал дышать, то первым делом позвоните по номеру 911. Потом посмотрите, нет ли поблизости дефибриллятора. Если нет, то приступайте к непрямому массажу сердца, чтобы кровь продолжала поступать в сердце и мозг. Найдите точку точно посередине между сосками и нажимайте на нее выпрямленными руками, положив одну ладонь на другую. — Сидни вытянула руки, показывая, как это делается. — И жмите, не стесняйтесь. Нажимать надо сильно. Работайте до пота. Делать это надо до тех пор, пока не приедет машина «скорой помощи».
Она огляделась. Макманус поднял руку. Сидни, едва сдерживая смех, проигнорировала коллегу.
— Ну, отлично. Наше героическое ожидание заканчивается. Удачного забега!
Раздались редкие хлопки.
Сидни осмотрелась, пытаясь понять, кому бы отдать микрофон. Диджей склонился над столом, уставленным звукоусиливающей электроникой, и с жадностью пожирал обсыпанный сахарной пудрой пончик. Заметив протянутый ему микрофон, он принялся стряхивать с рук пудру. За спиной Сидни послышался голос Макмануса.
— Вы меня не заметили, — сказал он, — а у меня был вопрос.
— Могу себе представить, что это был за вопрос, доктор Макманус. — Сидни сделала саркастическое ударение на слове «доктор» и неприметно улыбнулась.
— Я хотел спросить, можно ли одновременно дышать рот в рот.
Он лукаво улыбнулся, вокруг светло-голубых глаз появились лучики морщинок. Сидни удивленно покачала головой, невольно представив себе, что целуется с этим остряком. Странно, но эта мысль не показалась ей отталкивающей. Может быть, даже приятно — целоваться с этим Макманусом?
