Но дальше у меня не получилось, и я оставил как есть, только эти два слова на листе белой бумаги: «Дорогая Миа».
Встал. Дотронулся до ее пальто, висящего на спинке стула, и ушел.
Из коридора мне была видна Мур. Она сидела в кресле лицом к пустому серому дивану, по бокам которого два кресла в комплект к нему. В одном из них мистер аль-Мади, положив левую ногу на правое колено, и мне видна истертая подошва его ботинка. Я вхожу, и при виде меня улыбка застывает у него на лице.
Лицом к нему в кресле сидит Пол Спенсер.
Мур поворачивается ко мне, будто бы с чрезмерным удивлением. Похоже, я совершил ошибку. Возможно, они передумали. Мгновение я испытываю облегчение, но не успеваю заговорить, расслабиться, согласиться с этим, как она сухо произносит;
— Входите, Уилл.
Я сажусь на оставленное для меня место — на низкий диван. Новый комплект, что ли. Я его не помню.
Пол Спенсер сидит, потирая бороду. Мур смотрит на меня, на ней бежевый костюм. Держится она скованно, сидит, положив ногу на ногу. В окне за ней я вижу парковку. Уезжают последние автобусы. Сидящий справа от меня Омар аль-Мади изменил позу и слегка повернулся ко мне в своем кресле.
С участившимся дыханием я сажусь на край дивана. Чувствую, как кровь медленно пульсирует в венах. Я весь внимание. Странное ощущение, граничащее, на секунду думаю я, с радостью.
— Уилл, — говорит она. — Мне бы хотелось задать вам вопрос.
Я киваю.
— Буду откровенна. Полагаю, вы знаете, в чем дело, и этот вопрос не станет для вас неожиданностью. — Она смотрит по сторонам, сначала на аль-Мади, потом на Пола Спенсера, затем снова на меня. — Уилл… Вы состоите или когда-либо состояли в неподобающих отношениях с ученицей этой школы?
Я сижу неподвижно. Ничего не отвечаю. Только перевожу взгляд с ее рта на стеклянный стол передо мной.
Я жду. Ощущаю биение своего сердца. Представляю кровь, циркулирующую по моему телу. Сколько бы раз я об этом ни думал, никогда не обдумывал свой ответ.
Я сосредоточиваюсь на отражении потолочной лампы в стекле. Она словно делается ярче и приобретает глубину и текстуру. Не знаю, сколько времени я так сижу.
— Уилл, — вступает Пол Спенсер.
— Нет, — отвечаю я и быстро смотрю на него. Мне кажется, он разочарован во мне. Похоже, он надеялся хотя бы на честность.
Мистер аль-Мади опускает левую ногу на пол и садится прямо, словно собирается заговорить. Но голос подает Мур:
— У нас есть свидетельства. От других учеников.
Голос у нее дрожит. Говорит она спокойно, но за неторопливой сдержанностью скрывается ярость. Я знаю, она меня ненавидит, считает злодеем, который надругался над юной женщиной. Я лицемер и лжец. Насильник детей.
— Уилл. — Это снова Пол Спенсер, на этот раз мягче: так хороший отец может убеждать сына перестать плакать, вернуться в игру, прекратить лгать и сказать правду.
— Да, — говорю я и смотрю на него. — Да…
— А… — изрекает аль-Мади, кивает и ставит обе ноги на пол. — Да.
— Хорошо, — говорит Мур. — Вы уволены. Лучше всего для вас, для Мари и для нас, Уилл, чтобы вы ушли в конце школьного дня, как вы сделали бы это в обычных обстоятельствах. А завтра вы сюда не вернетесь.
— Уилл, — опять обращается ко мне Спенсер.
Я смотрю на него.
— Вы совершили ужасный поступок. Вы должны это понимать. Школе… школе понадобится много времени, чтобы прийти в себя. Вы очень многим здесь нравились. Но вы и так это знаете. — Он качает головой.
Я молчу.
Через мгновение Мур открывает белую папку.
— Уилл. — Она вынимает лист бумаги. Кладет его на стол.
Я пристально смотрю, как он ложится на стекло.
— Это исключает вас из этой школы. Официально. Подпишите, и все закончится, а начиная с завтрашнего дня вы уже здесь не работаете, — говорит аль-Мади, наклоняясь вперед и вглядываясь в текст, словно желая убедиться, что это нужный документ. Из кармана пиджака он вынимает золотую ручку от Картье и кладет на стол. — Подпишитесь и вы свободны, мистер Силвер.
Я обматываю вокруг кулака ремень своей сумки, чтобы было за что держаться.
— Вы должны понимать, что совершили преступление, Уилл. Хотите ли вы что-нибудь сказать? — спрашивает Мур, качая головой.
Я смотрю на нее и чувствую, что тону.
Я хочу сказать что-нибудь о Мари — о ее прохладной коже, пахнущей ночью, о том, как она выглядит в полумраке зимнего утра, какая она смелая, но понимаю, что лишь разозлю их еще больше.
Я открываю сумку и достаю пластмассовую шариковую ручку. Отталкиваю золотую ручку в сторону. Она со стуком катится по стеклу. Подписываю бумагу. Мур возвращает ее в папку.
Все они, кажется, вздыхают с облегчением.
Аль-Мади забирает свою ручку. Я оставляю свою на столе.
Аль-Мади не унимается:
— Мистер Силвер, один вопрос, если позволите.
Впервые с момента моего появления в этой комнате я встречаюсь с ним взглядом.
— Мне интересно… возможно, я не понимаю… Это правда, что вы не сожалеете о своем поступке? В душе. Вы раскаиваетесь? Я имею в виду, по существу. Вы сожалеете о том, что натворили? Или вы абсолютно безнадежны? Вы понимаете, что совершили преступление?
Я сильнее обмотал ремень вокруг ладони. Мгновение смотрю ему в глаза, а затем поворачиваюсь к Полу Спенсеру. Я с изумлением вижу, что и он смотрит на меня с надеждой, как будто тоже хочет услышать ответ на тот же вопрос.
Все они внимательно на меня смотрят.
Я встаю, и меня поражает, насколько по-другому я чувствую себя стоя и глядя на них сверху вниз. Мне кажется, в глазах Мур мелькает страх, и до меня доходит, что она тревожится, не брошусь ли я на них с кулаками.
Они смотрят на меня со всех сторон, и я покидаю их.
Я иду по коридору, пересекаю вестибюль, выхожу за ворота. Дневной свет почти угас. Луна висит в холодном вечернем небе ярким полумесяцем, и я почему-то чувствую себя способным снова начать жить. Я останавливаюсь в конце знакомой улицы. Оборачиваюсь назад, в сторону школы, а потом смотрю вверх, на рождественскую иллюминацию над перекрестком. Затем я поднимаю взгляд еще выше. Выше бледных электрических огней, в темнеющее небо.
Выражение признательности
Паскалю Бреве, чьи любовь, благородство, элегантность и мужество многие годы помогали мне выживать.
Мерритт Тирс и Дороти Ройл, стойким друзьям и читателям, великодушие и талант которых поражают меня.
Джону Брокетту, Эрику Лидекеру, Греттен Вагнер, Джеймсу Тули, Джону Макналти, Гранту Розенбергу, Лианне Хэлфон, Джейн Льюти, Энди Шиско, Джону Хайнцу, Эллен Адамс, Мартине Бачигалупо, Адриано Валерио, Сангми Ла, а также Энтони Марра и Аяне Матис за их неустанную поддержку и доброту.
Эрику Симонофф за терпение, мудрость и великодушие, а также за отказ махнуть на меня рукой.
Элис Себолд за ее страстность и непоколебимую веру. Читатель и редактор моей мечты.
Джону Бернему Шварцу — наставнику и другу.
Бобу Броку, Полу Хурнбеку, Этану Кэнину и Аллану Герганусу — четырем важным для меня учителям.
Тому Дженксу, который был первым.
Благодарю также Сюзанну Мур, Наоми Шихаб Най, библиотеку Мазарини, Алике Тёрнер, Зияда Муссалама, Клер Певерелли, семью Байлз, Софи Маарлевельд, Элизабет Хоффман, Дойена Кима, Фернандо Лапосса, Майкла Рейнолдса, Хизер Бенско, Брэда Листи, Стивена Янгера, Елену Калабрезе, Люка Янгера, Боба Гудкинда, Дэвида Барнса, кабаре «Попьюлер» и секцию писателей Айовы.
Да (фр.). — Здесь и далее примеч. пер.
Очень красиво (фр.).
У меня (фр.).
Военная база ВВС США на территории Германии.
Анри! Три «Потрясающих оргазма», три (фр.).
Зд.: Черт! (фр.)
Здравствуй, мама (фр.).
Мужская длинная широкая туникообразная рубаха у народов Западной Африки.
Рис с рыбой, сенегальское блюдо.
перстень с печаткой (фр.).
Хлеб с изюмом (фр.).
Персонажи романа американского писателя Джона Стейнбека «Гроздья гнева» (1939).
Морской язык, обжаренный в муке (фр.).
я тоже (фр.).
Но почему? (фр.)
