— Что с Марией? — глухим голосом произнес Роланд.
— Не знаю.
Они тупо смотрели по сторонам и чувствовали себя совершенно беспомощными. Небо продолжало светлеть, скоро взойдет солнце. На реке было тихо. Еще можно успеть переправиться.
— Вы считаете, пора на ту сторону?
— Речь не только о нас.
— О безопасности лагеря. Хорошо. Плывите, — сказал Роланд.
— А ты? — спросил Джон.
— У вас, господин Савари, никаких шансов отыскать ее. Уж если кому и удастся выбраться из этого Содома, то только вашей жене, но одной. Здесь она ориентируется лучше нас всех. Мы можем только гадать, где она.
Роланд окинул взглядом набережную. В северном направлении ехал молоковоз.
— Учреждению и больницам молоко полагается и в праздники? — спросил он.
Джон кивнул.
— Хорошо. Это то, что нужно, — заключил Роланд. — Ты пойдешь со мной? Хотя бы еще раз?
— О чем ты?
— Ты ведь умеешь водить машину, верно?
— О, — воскликнул Джон. — Пойдем все, Роуви. Только оставим кого-нибудь приглядеть за лодкой.
Джон прыгнул в лодку, вернулся с продолговатым свертком и протянул его Амуну. Тот с некоторым недоумением обнаружил под бумагой винтовку.
— На всякий случай, — пояснил Джон. — Вы у нас лучший стрелок.
Праздник кончился. Повсюду валялись какие-то обертки, бумажные стаканчики, растоптанные цветы, увядшие ветки. Кое-где торчали полицейские, но их машин уже не было видно. Все тихо. Никаких происшествий. Можно опять бродить по всему городу. Он словно вымер, нигде ни единого прохожего. А наверху по-утреннему пустое небо. Ясное и неподвижное. День обещал быть жарким и безоблачным.
Они очень медленно ехали на молоковозе. Водитель лежал сзади, возле бидонов, связанный и с кляпом во рту. На востоке оранжево-желтоватым диском вставало солнце, крыши домов золотились первыми лучами, площадь перед собором была совершенно безлюдна. Только у балагана маячил полицейский.
Мария проснулась. Она лежала в конце темного вестибюля, откуда начиналась лестница в подвал. Мария озадаченно оглядела себя. На ней был костюм арлекина, но она не помнила, чтобы надевала его, не помнила и каким образом очутилась здесь. Этот костюм, зеленый парик, голубой в белую шашечку кафель пола — все казалось странным. Мария встала. Теперь она поняла, откуда сюда льется свет. Он падал из высокого узкого оконца над входной дверью, проходя сквозь цветные стекла. Должно быть, уже раннее утро.
«Ах да, праздник. Дома всегда назначали кого-нибудь делать уборку после праздника. Приходилось подбирать цветы, гирлянды, фонарики и рассортировывать все, что еще могло пригодиться. Обычно это делали женщины, чаще вдвоем.
Появился привратник.
— Боже мой! — воскликнул он. — Я что, запер вас тут вчера? Ну извините. Надо было мне смотреть получше.
Он отпер ворота. Мария вышла на свежий воздух и оглядела площадь. Да, тут есть что убирать. Работы хоть отбавляй. И Марии вдруг захотелось, чтобы рядом была Тереза или кто-нибудь еще. Она наклонилась и стала подбирать бумажки. Мимо прошел полицейский. Она затолкала бумагу в урну, стоявшую на краю площади. Неподалеку проехал молоковоз. Город должен быть чистым. Это прежде всего. Бумага так легко загорается. Мария направилась к балагану и подняла рассыпанные возле него бумажные стаканчики. Женщины всегда занимались уборкой, а в летнее время шли после этого купаться в реке. Вымыться нужно было основательно, так, чтобы кожа на руках горела. Возвращаться в деревню полагалось с чистыми руками. А как появиться на людях со стертыми до крови руками? Трудное это было дело — держать руки в чистоте. А через несколько дней ей пришлось уехать в эту чужую страну. Мария присела. А когда в голове пустота, тогда вообще ничего не нужно. Можно просто сидеть на земле, смотреть в небо вслед птичьим стаям, и никаких тебе тревог. Но нельзя мечтательно смотреть на небо, сидя на асфальте. Ждут ли все еще ее возвращения? Хорошо, конечно, чувствовать твердую почву под ногами, но нельзя отправляться в чужую страну, никого не любя. Всегда должен быть такой человек, даже если он не отвечает на твои чувства. Нет, все-таки хотелось бы немного взаимности, а то уж совсем пусто на душе. Пускай только надежда на любовь, хотя надежда тоже требует много сил. И ее сохраняют, пока не…
Мария встала и вновь принялась убирать мусор. Молоковоз остановился у супермаркета.
— Что она делает? — в отчаянии воскликнул Джон. — Уж не собирается ли она вылизать всю площадь?
Полицейский продолжал обход.
— У нас чистый город, не правда ли? — сказала Мария. — И все стараются поддерживать в нем чистоту. Мы не только веселимся по праздничкам, но и внутри очищаемся. У нас есть такие огромные печи, в которых сгорит все.
— Подождем, когда полицейский отойдет подальше, — сказал Амун. Он приоткрыл дверцу машины. Полицейский стоял рядом с Марией и о чем-то болтал с ней.
Джон барабанил костяшками пальцев по баранке. Почему бы этому типу не идти своей дорогой? Давно бы уже мог убраться отсюда.
Амун выпрыгнул из машины.
— Езжайте скорее, пока он не заметил, что мы тут стоим и не разгружаемся.
Джон включил мотор.
— Хорошо, сделаем круг.
Роланд смотрел на Марию, она стояла в центре площади, и маскарадный костюм делал ее какой-то маленькой и нереальной. Он услышал, как застучал двигатель, и здания поплыли навстречу. В этот момент раздался хлопок. Наверно, просто-напросто зажигание не в порядке. Мария вздрогнула, не успев завершить какой-то жест, выпрямилась и прижала правую руку к груди. Она касалась ладонью того места, где ощущался стук сердца и где было больно. Потом она увидела кровь на руке. Между пальцами выступили алые капли. Крови было очень много. Ноги подкосились, она упала на колени и уперлась руками в асфальт. Затем прижала к груди обе ладони, но кровь все сочилась. Полицейский наконец-то осознал, что произошло, и дал сигнал тревоги. Почти тут же из соседних домов выскочило несколько черных мундиров.
Роланд видел все это, и ему казалось, что его преследует неотвязный кошмар. На его глазах не раз умирали люди. Это всегда страшно. Медленное оседание, вернее, падение на колени. Вот Марию качнуло в сторону, и она опрокинулась на спину. Полицейский склонился над Марией.
Она почувствовала, как на лицо упала чья-то тень.
— Роланд?
— Это ваш муж? Мы сейчас же известим его.
— Известите?
Чтобы разобрать слова, полицейскому пришлось приблизить ухо к самым губам умирающей. Он стал на колени, стащил с себя китель и подложил его Марии под голову. Должна была подъехать «скорая». Вот послышалась сирена.
— Господи, она же умирает, — ужаснулся он. — Она умирает?
Роланд хотел выпрыгнуть из машины, но Амун оказался проворнее. Удар был неожиданным и метким. Роланд согнулся, будто надломленный. Амун подхватил его и затолкал обратно, в кабину.
— Езжайте скорее, Бога ради, езжайте! — крикнул он Джону. — Езжайте и не оглядывайтесь.
Джон словно не слышал его.
— Езжайте, Джон. Я останусь здесь. Когда переправитесь, лодку утопите. Меня ждать не надо.
Словно в забытьи, Джон нажал на газ. Амун с винтовкой побежал к главному входу в собор и залег там, изготовившись к бою. Он проводил глазами отъезжающий молоковоз. Почти одновременно на место прибыли машина скорой помощи и черный лимузин.
— Вот и помощь подоспела, — сказал полицейский. — Сожмите покрепче зубы и держитесь. Они знают свое дело.
— Роланд…
— Он наверняка будет здесь.
Мария улыбнулась. Боль показалась вдруг не такой страшной. Мария уже почти не чувствовала ее.
— Я дождусь, — сказала она. — Я еще наверняка поживу.
Ей надо выстоять. Туннель почти готов, и можно уйти в другую страну, вместе с Роландом. Она чувствовала себя вполне сносно, только видеть больше не могла. Глаза застилали какие-то темные пятна. Она должна выстоять. И отправиться в другую страну. Это прекрасная страна.
— Какой сегодня день погожий, — в растерянности пробормотал полицейский. — Крепитесь, пожалуйста, не сдавайтесь.
Скулы Марии вдруг покрылись восковой бледностью.
— Да, — тихо произнесла она.
Амун увидел, как из лимузина выходит человек и приближается к Марии.
— Говорила она что-нибудь? — спросил обербригадефюрер.
Полицейский молча покачал головой. К ним подошел один из высоких чинов Госбезопасности.
— Она почти улизнула от нас. Только я собрался снять своих людей, как она появилась из парадного.
Обербригадефюрер посмотрел на Марию, потом на офицера Госбезопасности.
— Ваш приказ?
Тот кивнул.
— В отличие от вас я никогда не верил в ее смерть.
— Она умерла?
Полицейский наклонился и пощупал пульс.
— Да, — подтвердил он.
