При всех обстоятельствах эти племена оставались кочевниками-скотоводами. Они ели много мяса, носили одежду из шерсти и шелка, пили кобылье молоко. Их, сильных, умелых в ратном деле мужчин, называли бахадурами, знатных женщин — хатун, а предводителей — хаханами. Они были прекрасными и выносливыми наездниками, на скаку умело пользовались рогатыми луками, с тетивы которых срывались свистящие стрелы, носили металлические кольчуги и вуг-туг, штандарты с волчьей головой. Золотая волчья голова была эмблемой вожака волчьего племени. Воля хана — непререкаема.
В этих воинственных людях угадываются предки завоевателей, которые, приходя в движение, рассеиваясь, занимали огромные пространства далеко за пределами своей родины.
Так, в XI веке турки-сельджуки вторглись в Армению и Византию. 19 августа 1071 года состоялось сражение у города Манцикерт, после которого Константинополь практически потерял контроль над восточными территориями, и образовалась новая империя Великих Сельджуков Персии, простиравшаяся в зените могущества от Афганистана до Средиземного моря.
Империя Сельджукидов просуществовала более двух веков (с 1037 по 1300 годы) и, по мнению некоторых ученых, сыграла значительную роль в истории мира. Считается, что именно репутация сельджуков, как непобедимых воинов, основанная на ряде побед, которые они одержали над византийцами, западноевропейскими крестоносцами и армиями хорезмийских шахов, натолкнула монголов на мысль напасть вначале на Киевскую Русь вместо того чтобы сосредоточить усилия на вторжении в Персию и Ирак, что они и сделали, только позже.
Но это еще не все. Если, как считал Геродот, история действительно представляет собой сочетание случайностей и личности, сельджуки, вероятно, несут ответственность еще за одно очень важное для Европы событие. Принято считать, что племя турок-османов получило свои первые земли в Малой Азии благодаря милости одного из последних султанов-сельджуков.
Дело в том, что в конце концов сельджуки стали жертвами монгольских завоеваний и внутренней междоусобицы. Их упадок продолжался до тех пор, пока не сохранили свое господство лишь сельджуки Рума в Малой Азии.
В то время как тюркская держава переживала упадок, небольшие воинственные группы племен утвердились в Анатолии. Среди них всегда существовали отряды гази-мусульманских воинов, которые, не довольствуясь завоеванными территориями, постоянно стремились к продолжению военных походов и расширению границ господства ислама. К XIII веку некоторое число кочевых отрядов гази обособились в самостоятельные ханства, почти свободные от власти сельджукских или монгольских вождей, правивших в глубине континента. Одной такой кочевой армией командовал Эртугрул — отец Османа, основателя Османской династии.
Здесь смешиваются история и легенда и рождается следующее предание.
Эртугрул, влиятельный полководец из тюркской знати, вел отряд всадников численностью четыреста человек через Анатолийское плато, когда увидел, что идет бой неравных соперников.
С большим рвением он поспешил на помощь меньшему по численности отряду сражавшихся воинов и вместе с ним выиграл битву. Предводителем отряда, которому помог Эртугрул, оказался не кто иной, как Алаудин Кайкобад — султан сельджуков Рума, который в знак благодарности подарил Эртугрулу земли, располагавшиеся вдоль границы с Византией, на крайнем северо-западе своих владений. Таким образом, Эртугрула поставили предводителем пограничного войска, наделив его полномочиями защищать владения султана, по возможности расширять их.
В 1281 году Осман наследовал своему отцу Эртугрулу, а в 1299 году он провозгласил свою независимость. И с этого времени начался путь Османа как завоевателя. И хотя его ханство первоначально было одним из самых незначительных среди государственных образований, поделивших между собой державу сельджуков, династия Османа в течение сотен лет одолела большинство своих соперников и основала империю, носившую это знаменитое имя шестьсот лет. В зените своего могущества владения Османской империи простирались от Будапешта на Дунае до Асуана на Ниле и от Евфрата почти до Гибралтара.
В конце XIV века, а точнее в 1397 году, когда Малцага после кораблекрушения выбросило на берег Малой Азии, правил правнук Османа — Баязид Молниеносный, который прославился не только как искусный полководец и любитель гаремных наслаждений, но прежде всего как грамотный правитель. И если говорить, что Баязид — турок, то между этим турком-урбанистом и теми турками-кочевниками, что ушли на запад тысячелетия назад, было такое же колоссальное расстояние, какое разделяло побережье Средиземного моря и пустыню Гоби. Именно Баязид начал строить мощную экономику и сплошную систему социального обеспечения страны. Он подошел к реализации этих задач настолько серьезно, что через несколько лет после его восшествия на престол для населения Малой Азии наступил период настоящего процветания.
Начатое еще турками-сельджуками, продолжилось бурное развитие крупных городов. Наиболее заметной в каждом районе города была мечеть с комплексом общественно значимых зданий, обычно вырастающих вокруг нее. Их обеспечение, строительство и содержание финансировалось типично мусульманским способом, принятым во всем исламском мире. Поскольку пожертвование — одна из пяти важнейших добродетелей мусульманина, все строительство, можно сказать, осуществлялось за счет доходов частных благотворительных фондов, называемых вакфами.
В Европе такого еще не было, а в средние века в городах Османской империи на дотациях государства и вакфов рядом с мечетью обязательно должны были быть общественные бесплатные (и не только для бедных) столовые, баня, больница, аптека, библиотека, школа и даже гостиница.
В одной из таких больниц очнулся Малцаг. Вокруг все чисто и тепло, хорошо кормят, чернокожие мальчики-рабы прислуживают. Здесь молодые люди обучаются медицине. Всем этим заведует старый врач по имени Сакрел. Он же лично наблюдает за Малцагом.
Сам Малцаг о такой идиллии даже не мечтал: глаза заблестели, румянец на щеках, и чувствует, как крепчает, даже голос прежний, звонкий, прорезался. Но однажды появился сгорбленный, маленький, тщедушный тип, явно мелкое должностное лицо, с парой грозных янычар — и прямо к Малцагу. От страха Малцаг съежился, мурашки по телу, язык прикусил, и это его спасло: он просто не мог открыть рот для ответа, а подоспевший Сакрел скороговоркой выдал:
— Он еще очень болен, да и вряд ли по-турецки понимает.
— А греческий, фарси, арабский? — недовольно скривил рот служащий.
— Полечим еще недельку, — ушел от ответа старый врач, — мы обязаны немощным сострадать, — принял он повинную позу.
В тот же день, вечером, якобы для обработки ран Сакрел увел Малцага из многолюдной палаты в свой кабинет, уложил на кушетку и, мягко поглаживая его руку, доверительно сказал:
— Молодой человек, я не знаю твоего имени, но остальное известно, — и, перехватив вопросительный взгляд Малцага, продолжил: — По внешнему облику ты, безусловно, кавказец. По количеству ран, к тому же полученных в разные периоды, ты воин и, видать, не плохой, раз многие раны впереди. Далее, ты попал в плен, скорее всего, к извергу Тамерлану. Об этом говорят твои отсутствующие уши, и они же говорят, что ты, хоть и молод, да здорово врагу насолил. Ну а это, — Сакрел коснулся клейма на плече, — это тавро я очень хорошо знаю. Купец Бочек — негодяй и мерзавец, каких свет не видывал, — при этом, тяжело вздохнув, врач встал. — Это вечная метка — ты пожизненный раб без права выкупа.
— Нет! — вскрикнул Малцаг, тоже вскочил. Он дрожал, глаза налились гневом.
— Не кричи, успокойся, — обнял его врач. — Я тебе помогу, — и, видя, как в надежде изменилось лицо Малцага, добавил: — Молодой кавказец, тем более такой как ты, — желанный слуга-охранник любого бая.
— Прислуживать я не буду!
— Это лучшая участь раба.
— Я — не раб, я — воин Малцаг с Кавказа!
— Хм, молодец, воин Малцаг, — не без иронии. — Ты действительно воин, раз даже роль галерного гребца не вышибла из тебя эту спесь.
В недовольстве заскрежетали зубы Малцага.
— Прости, — попытался исправиться старый врач, — это дух, — он отошел в сторонку. — Однако этот дух хорош на поле брани, а в рабстве — только смерть.
— Лучше смерть! — бросил Малцаг, и ему почему-то вспомнился шторм и как с этой смертью боролся. Он сел на кушетку, горестно закрыв лицо руками. — Что мне делать? Как быть?
— Понимаешь, Малцаг, в этом мире столько господ, потому что гораздо больше рабов у них под пятой. Смирись.
— Нет, нет, не могу, — уже не кричал, а почти что скулил Малцаг и вдруг оторвал руки от лица: — Помогите мне, возьмите к себе в охрану, в прислугу, как хотите.
— Хм, — как-то жалко усмехнулся Сакрел. — К счастью или к сожалению, но у меня прислуги нет, я и сам под охраной, и шаг в сторону сделать не смею.
