– Да, опасная стрижка! Когда меня из-за «Плавней» в «контору» таскали, я тоже обратил внимание, какие они там все аккуратненькие. Поэтому и империю сдали так бездарно! Аккуратисты должны работать в аптеке, а не в тайной полиции.
– Я могу продолжать? - с тихим раздражением поинтересовался Кокотов.
– Да, конечно, коллега! Извините - увлекся…
– На стуле висел его пиджак, явно заграничный, не дешевый, светло-серый с перламутром…
– Финский. Точно! У них все отлажено было - им обязательно звонили из универмага, если импорт приходил. А мы еще удивляемся, что кагэбэшники вместо того, чтобы государство спасать, в бизнес ломанули. Променяли, подлецы, первородство державохранительства на чечевичную похлебку крышевания. Вы вспомните генерала Калугина! Государство, которое дозволяет человеку с такой рожей работать в органах, обречено! Вот был у меня одноклассник… - начал распространяться Жарынин, но, перехватив укоризненный взгляд соавтора, по-детски приложил палец к губам. - Все. Молчок-волчок.
– …На столе перед ним лежала тонкая дерматиновая папка на молнии - такие выдают делегатам разных слетов и конференций. Увидев меня, Зэка нахмурилась и объявила:
– А вот и Кокотов!
– Присаживайтесь! - кивнул стриженый, не встав мне навстречу и не подав руки. - Вас как зовут?
– Андрей… - ответил я, осторожно устраиваясь на стуле.
– А отчество?
– Львович.
– Я так почему-то и думал.
– Но можно и без отчества.
– Нельзя! - Он посмотрел на меня с обрекающей улыбкой. - Нельзя вам теперь, Андрей Львович, без отчества! Никак нельзя. Вы ведь, кажется, студент второго курса педагогического института имени Крупской?
– Третьего… на третий перешел…
– А я сотрудник Комитета государственной безопасности. Ларичев Михаил Борисович. - Он вынул из нагрудного кармана удостоверение и раскрыл: на снимке стриженый был одет по форме, а выражение лица, остановленное фотографом, такое… понимаете… равнодушнокарательное.
– Еще как понимаю!
– Я даже, знаете… - Кокотов замялся, сомневаясь, стоит ли рассказывать ехидному соавтору неловкую подробность, но потом все-таки решился, ради искусства. - Я, знаете ли, чуть не описался со страха… Я раньше думал, это просто образное выражение, гипербола… Нет, не гипербола!
– Конечно не гипербола! Это жестокая реальность. «О Русь моя, жена моя до гроба…» Но кто не изменял жене? Гражданин должен трепетать перед Родиной, как блудливый муж перед верной и строгой супругой… Иначе - крах.
– Это снова Сен-Жон Перс? - ядовито спросил Кокотов.
– Нет, это мои личные соображения… - скромно улыбнулся Жарынин.
– Я могу продолжать?
– Конечно!
– Ларичев, понятно, заметил мое смятение. Он был доволен и долго рассматривал меня с какой-то добродушной брезгливостью.
– Наверное, мне лучше выйти… чтобы вы могли спокойно поговорить? - вдруг предложила Зэка и собрала «змейку» в комок.
– Да нет уж! Раз это случилось в вашем лагере, останьтесь, пожалуйста! - холодно попросил Михаил Борисович, нажимая на слово «вашем».
– А что случилось? - спросил я мертвым голосом.
– Не догадываетесь? - Он звучно открыл молнию и вынул из делегатской папочки большую фотографию, судя по отодранным уголкам, приклеенную, а потом сорванную. - Это вы?
–Где?
– Вот! - он постучал пальцем по моему лицу.
– А говорили, пальцем не тронули! - покачал головой Жарынин.
– Нет, он постучал по снимку, сделанному нашим лагерным фотографом Женей во время карнавала. В центре стояла Людмила Ивановна, одетая атаманшей, рядом с ней я - в майке с надписью «Make love not war». На лбу у меня красовалась бумажная лента со словом «Hippy». За нами толпился первый отряд, изображавший шумную пиратскую ватагу. Сзади виднелись Тайны уши, поднимавшиеся над пионерской толпой…
– Простите, Андрей Львович, запямятовал: Тая - это девушка, с которой у вас, пардон, было?
–Да.
– А уши?
– Забыл! Она в последний момент сделала себе из ватмана длинные заячьи уши. Очень смешные…
– Понятно. Веселая девушка.
– Так это вы или не вы? - повторил вопрос Михаил Борисович.
– Я… - ответил я.
– Выходит, вы, Андрей Львович, у нас хиппи?
– В каком смысле?
– В прямом. Состоите в организации хиппи, так или нет? И врать не надо!
– Он комсомолец, - хмуро вставила Зэка.
– «Молодую гвардию» фашистам тоже комсомолец сдал! - понимающе усмехнулся Ларичев. - Кто еще входит в вашу организацию?
– Никто.
– Так не бывает!
– Я не хиппи! - пролепетал я, наконец сообразив, в какую жуткую историю попал. - Это же просто карнавальный костюм…
– Странный выбор для пионерского карнавала! Не находите? Майка ваша? Отвечайте!
– Майка… Майка… - Кокотов решил не говорить соавтору, что со страха готов был выдать Таю, но в этот самый момент Зэка уронила на стол металлическую змейку, которую во время разговора пересыпала с ладони на ладонь. Вздрогнув от звука, Андрей глянул на директрису и увидел, как она чуть заметно покачала головой.
– Так чья это майка? - повторил Ларичев. - Ваша?
– Нет…
– А чья?
– Нашел…
– Да что вы! И где же?
– На Оке.
– Что вы там делали?
– Пионера искал.
– В каком смысле? Что вы мне голову морочите! - Михаил Борисович начал сердиться.
– Дети иногда, очень редко, убегают на реку купаться, так сказать, в индивидуальном порядке. Мы это решительно пресекаем! - спокойно разъяснила Зэка. - А на берегу туристы часто вещи забывают. После пикников…
Ларичев посмотрел на директрису долгим взглядом.
– Допустим, майку вы нашли. А вот эту полоску на лбу тоже нашли? - он снова постучал пальцем по фотографии.
Ища подсказки, я посмотрел на Зэка, но ее лицо было непроницаемо, как у человека, сидящего в президиуме.
– Полоска эта моя… - сознался я, не в силах ничего придумать…
– Все-таки ва-аша! - сочувственно кивнул чекист. - И это слово вы сами написали?
– Сам…
– Тогда я вас, Андрей Львович, снова спрашиваю: почему вы нарядились именно хиппи? Вот это кто? - он ткнул в Людмилу Ивановну, изображенную на снимке.
– Выглядела, она, кстати, уморительно! - улыбнулся Андрей Львович. - Глаз закрыт черной повязкой, на груди переходящий красный вымпел «За образцовую уборку территории», а на голове белая курортная шляпа с бахромой. Помните, в Сочи такие продавались?
– Помню, - кивнул Жарынин. - Грузинские цеховики их строчили.
– Это кто? - повторил чекист.
– Это - воспитатель первого отряда Шоркина, между прочим, отличник народного образования, - голосом, каким в телефоне сообщают точное время, ответила вместо меня директриса.
– Вижу, что отличница! - кивнул Ларичев. - И на карнавал оделась, как положено нормальному советскому человеку. Пираткой! Никаких вопросов к гражданке Шоркиной у меня нет. А вот почему вы, Кокотов, в хиппи нарядились? Почему?
– Потому что хиппи - это вызов буржуазному обществу, протест против лживой морали мира чистогана! - выпалил я то, что прочел недавно, кажется, в «Комсомольской правде» или в «Студенческом меридиане». - Я хотел морально поддержать передовую молодежь Запада. Понимаете?…
– Понимаю! - ухмыльнулся Михаил Борисович. - Give the world a chance! Так?
– Ага…
– А это кто? - профессионально чуя что-то, он показал пальцем на торчащие уши Таи.
– Это наша художница. Таисия Носик. Выпускница полиграфического института. Комсомолка. И поверьте, в подпольной организации зайцев она не состоит… - ответила Зэка все тем же телефонным голосом, но с еле уловимой иронией.
– А я, не удержавшись, хрюкнул от смеха. Нет, не из-за подпольной организации зайцев. Из-за Тайной фамилии. Я ее не знал. Мне вдруг стало легче оттого, что женщину, которая выгнала меня вон, зовут Носик… Представляете, Тая Носик! Сергей Борисович вдруг тоже захохотал, приговаривая: «Подпольная организация зайцев. Ну, скажете тоже! Ну, вы даете!» Смеялся он долго, даже достал платок, чтобы вытереть выступившие слезы. Наконец чекист успокоился, посерьезнел, посмотрел на меня в упор покрасневшими глазами и приказал:
– Руки покажите!
– Что?
Он неожиданно и больно схватил меня за запястья и вывернул так, чтобы видны были внутренние локтевые сгибы.
– Вены проверял! - радостно закивал Жарынин.
– Конечно! Но я тогда ничего не понял. Я вообще тогда этого не знал. Я догадался, что Тая со своим Данькой курила траву, только много лет спустя, когда сам попробовал…
– Ну и как вам, кстати? - полюбопытствовал режиссер.
– Кошмар! Голова потом неделю трещала…
– Андрей Львович! - вдруг со зловещей теплотой спросил Ларичев. - Вы хотите закончить институт?
– Хочу… - похолодел я.
– Тогда скажите правду! Последний раз вам предлагаю!
