«Кошка останется у вас, а куда деваться мне? — подумал Зуттер. — Сейчас я здесь, но где окажусь завтра?»
— Вот справки о прививках, — шепотом проговорил он и положил тетрадку на стол.
— Он замурлыкал, — Моди отказалась от дальнейших расспросов. — Славный Бэрли. Я еще помню, что он любит есть. Надолго оставляете? На десять дней. Неплохо бы оставить и подушечку. Он сможет ее обнюхивать и будет чувствовать себя как дома. Только похудеет немного, как и в прошлые разы. Он у нас жилец уже опытный. К сожалению, тебе придется немного подождать, ладно? Твое помещение сейчас убирают. Пока погуляй немного. Мы отправим тебя в один класс с очень милыми котятами.
Она еще раз ощупала шрам, запустила пальцы в шерсть, помяла железы, открыла ему рот и пробормотала какое-то волшебное заклинание. Потом перевернула кота на спину и раздвинула задние лапы. Повернув голову, Бэрли увидел за окном кошек. Они сидели по одной на высоких выступах искусственной горки.
— Ну, Бэрли, прощайся с хозяином, — сказала Моди, взяла кошку и открыла дверь. Она осторожно опустила ее на пол, одновременно ногой закрывая проход еще трем, рвущимся наружу. Зуттер остался стоять перед стеклянным окошком. Остался за стеклом.
Кошка застыла там, куда ее опустили, выгнула спинку и прижала уши. Она нервно и осторожно принюхивалась, поворачивая голову во все стороны. Потом медленно, словно краб, стала пятиться вбок, вдруг пригнулась и, крадучись, зигзагами, спряталась в полупустом углу.
— Теперь ему хорошо, — сказала Моди.
— Вы знаете эту песню? — спросил Зуттер. — «Зачем ловить мне птичку? / Пускай она поет».
— У вас приятный голос, — сказала Моди, — и бернский диалект вы знаете.
— Руфь любила петь эту песню, — сказал он. — «Однажды пела птичка в саду среди ветвей, / Ее поймать хотел я и погнался за ней».
Кошка Руфи опустилась у дальней стены на передние лапы с нарочитой осторожностью, словно под ней был не пол, а минное поле. В то же время она поджала лапы, стараясь занять как можно меньше места. Ее мучил один вопрос — как сделаться невидимой, и Зуттер почувствовал желание немедленно уйти отсюда.
Повернувшись, он столкнулся с женщиной. Это была не Моди.
— Do you speak English?[27] — почти без акцента обратилась к нему Моди на английском. — This is my friend Ginger from Oklahoma[28].
— The End of the Trail[29], — сказала подошедшая.
Зуттер взглянул в усыпанное веснушками лицо, излучавшее жизнерадостность.
— Hi[30],— поздоровалась она.
— Hi, — ответил Зуттер.
Джинджер училась в колледже, название которого он сразу же забыл, в городе Чикашей, его название было написано на ее тенниске. Она изучала животных и любила их, поэтому писала работу об отношениях между людьми и животными и об определяемых в категориях культуры ожиданиях любви с той и другой стороны.
— С той и другой стороны? — спросил Зуттер.
— Sure[31], — ответила Джинджер. — Общаясь с нами, животные учат чужой для них язык. Не только они часть нашей эволюции. Мы тоже часть их мира.
— Джинджер хотела бы задать вам несколько вопросов, — сказала Моди, — she does it with everybody[32].
— But not with anybody[33], — уточнила Джинджер. — Ги… Я не могу выговорить твою фамилию. Можно я буду говорить тебе Эмиль?
Джинджер из Чикашей знала его фамилию, хотя и не могла ее выговорить. Значит, Моди знала, что случилось с Руфью.
Джинджер пригласила Зуттера в бар. У входа была стойка, украшенная реквизитом в духе любителей лошадей и трофеями. Сиденья были сделаны в форме седел и поворачивались вокруг своей оси. Джинджер, одетая в джинсы, проворно уселась и повернулась к нему, беззаботно раздвинув ноги. Зуттеру казалось не совсем приличным смотреть на нее в такой позе, поэтому он немного поднял голову и стал изучать ее серые глаза, которые лучились пугающей энергией. К счастью, она беспрерывно говорила, губы ее двигались, и в ее улыбке не чувствовалось подвоха. Зуттер уселся поудобнее.
Джинджер, стало быть, интересовалась отношениями между людьми и животными, уделяя особое внимание Швейцарии в сравнении со сходными или отличающимися моделями поведения в других странах, and with a view to these relationships being broken up by death[34].
— Как воспринимают в Швейцарии, — она произнесла в Цвицеленде, — утраты, какие обычаи и нравы наблюдаются при утрате вообще и при утрате любимого домашнего животного в особенности?
— Мы никогда не умели смиряться с утратами, — ответил Зуттер. — Yes, — сказал он, глядя снизу в подбородок Джинджер, — год тому назад от меня ушла жена. Сбежала со скрипачом-цыганом. Цыгане всегда ее восхищали, но что дело зайдет так далеко, я не ожидал. Она и сама играла на цыганской скрипке, этим природа ее не обделила. Зато обделила меня.
— Как долго вы состояли в браке? Могу ли я включить микрофон? — спросила она.
— Включай что хочешь. Сорок лет.
— Тогда у вас должны быть дети.
— Должны. Но они росли как на дрожжах и давно от нас слиняли. Один сын играет в национальной гандбольной команде, другой ораторствует на торжественных заседаниях, третий пишет программы для компьютеров. Хакер высшей марки. Мышка под его рукой так пощелкивает, что ни одна кошка не выдержит.
— А ты шутник, — сказала Джинджер.
О yes, я шутник. Мои шутки — это последнее, что ты можешь убить во мне.
— Но я ничего не собираюсь в тебе убивать, — рассмеялась Джинджер.
— Мило с твоей стороны.
— Моди сказала мне, что твоя жена умерла год тому назад.
— Моди даже не присутствовала на похоронах. Фокус в том, что их и не было. Человек, сбежавший со скрипачом-цыганом, не заслуживает похорон. You just don’t care[35].
— I think you do[36], — сказала Джинджер. — И что значит для тебя кошка сейчас? Или она всегда была кошкой твоей жены?
— Она была ее собственной кошкой.
— Поэтому ты ее и любишь.
— Я? У меня нет основания любить ее. Ни малейшего.
— Ты чувствуешь себя виноватым, оставляя ее здесь на время отпуска?
— Еще чего — чувствовать вину перед кошкой!
— Ты судебный репортер, I understand you are a champion of the underprivileged[37].
— I am the World Champion of the Underprivileged[38], включая скрипачей-цыган, я отпускаю свои грехи, как выпускают газы. Я готов прикончить любого скрипача-цыгана, но не могу даже мухи обидеть.
— А ты крутой врун.
— Ошибаешься, я врун, сваренный всмятку. Каюсь еще до того, как совру.
— Why do you cry?[39]
Едва он пригубил коньяк «Бурбон», как на глазах у него показались слезы.
— Представьте себе, что вы кошка, — сказал он, — кошка — и больше никто. И единственный человек, которого вы считали своим, оставляет вас одну со всеми этими мурками, мышками, модишками и джинджеришками и уезжает неведомо куда.
— Ты слишком уж отождествляешь себя со своей кошкой, — сказала молодая особа из города Чикашей, штат Оклахома, — она вполне может обойтись без тебя. Это может задеть твое самолюбие, но пойдем, посмотрим на нее.
Она взяла его за локоть, без церемоний стащила с табуретки, обняла рукой за плечи и повела по коридору к двери, откуда можно было при желании осматривать вольер. Зуттер увидел много кошек, но кошки Руфи среди них не было. Джинджер поддерживала его под локоть. Моди тоже подошла к ним.
— У него уже много друзей, и ему с ними хорошо, — услышал он голос Джинджер. He’s having good clean fun, Emil, you can be at rest and go in peace, wherever[40].
— Thank you, — сказал он, — thank you both. I have heard the voice from the bible belt. Pray for me, good-bye, and never miss a good fuck, Down Under[41].
— А я не Down Under[42], Эмиль, — рассмеялась Джинджер.
— Wait and see[43], — сказал Зуттер. — Кенгуру тоже здешние. А я не из Цвицеленда.
— I see[44], — сказала Джингер.
— I don’t. I don’t see a thing[45].
— Еще увидишь, Эмиль, just take good care of yourself[46].
Он подал обеим руки, поклонился и не совсем уверенной походкой направился к автостоянке. Оказавшись вне поля зрения женщин, он остановился и сделал несколько глубоких вздохов. При этом он смотрел на группу кенгуру, которые, в свою очередь, уставились на него, опершись на свои хвосты. Он смотрел на них до тех пор, пока не обрел способность видеть, увидел даже малыша в сумке, а вдали, в глубине глетчера, Грейфенское озеро.
