Машина Маргариты миновала указатель парковки и въехала в подземный гараж аэровокзала.
Следом за ней сюда же въехал какой-то мини-вэн с затененными стеклами.
Маргарита нашла место и запарковала машину.
Мини-вэн запарковался рядом.
Алена и Маргарита вышли из машины, стали доставать с заднего сиденья Аленин багаж, и вдруг…
Два сильных удара по затылкам оглушили их, и последнее, что увидела Алена, — Маргариту, падающую ничком на сиденье своей машины и хватающую воздух открытым ртом. Затем лента скотча заклеила Алене рот, веревка стянула ей руки и ноги, а грубый мешок накрыл голову и плечи. Кто-то поднял ее, протащил несколько метров и бросил на пол минивэна, который тут же сорвался с места.
Они привезли ее в ангар, стоявший среди пустынных скал на берегу моря. В ангаре находилась большая моторная яхта, над ней — балконом — нависала комнатка для отдыха экипажа.
Два отморозка внесли в ангар мешок с пленницей, бросили в угол, развязали и сняли мешок. Алена в бешенстве оглянулась по сторонам. Она была на бетонном полу, со связанными руками и ногами.
Сверху по металлической лестнице спускался Коромыслов, на ходу он жестом приказал отморозкам выйти из ангара. Отморозки вышли.
— Ну что, сука, ты меня узнаешь? — Коромыслов сорвал ленту, заклеивающую Алене рот. — Где мои деньги? А?
Алена молчала.
Коромыслов ударил ее кулаком в лицо.
— Где мои бабки? Ну! — И новый удар. — Где твой хахаль? А? Где он?
— Я не знаю… — выдавила Алена сквозь окровавленные губы.
Коромыслов впал в бешенство и стал избивать ее ногами, выкрикивая после каждого удара:
— Ах, ты не знаешь! А теперь?.. А сейчас?.. А так?.. Ну?.. Где твой хахаль?
Алена, свернувшись клубком и отползая по полу, пыталась укрыть от ударов хотя бы голову и живот.
— Я не знаю… Не знаю… — кричала она. — Клянусь, не знаю!..
Но Коромыслов бил ее до тех пор, пока не выдохся. Затем, стукнув еще раз, ушел.
Алена, окровавленная, осталась на полу ангара.
Председатель Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса как завсегдатай ресторана «Максим», который при советской власти именовался «Националь», имел тут свой столик с видом на Манежную площадь и Кремль.
Сидя за этим столиком и расправляясь с цыпленком табака, он говорил Андрею:
— Я хочу попробовать тебя на серьезном деле.
— Спасибо… — Андрей старался есть аккуратно, подражая шефу.
— В Москве восемнадцать рынков, — продолжал председатель. — Пятнадцать из них раньше были под нами, а теперь у нас только три, да и то вшивые, вроде Палашевского. Почему? Потому что азербайджанцы захватили все, теперь на рынках ни одного русского продавца. С этим нужно кончать. Я хочу, чтобы ты изучил эту проблему.
— Изучил или решил?
— Ты получишь бригаду, стволы, милицейскую поддержку и громкий трезвон в прессе и по телику. Это мы обеспечим. Начнешь с крупного рынка, с Черемушкинского, чтобы шум пошел сразу по всем каналам. Понял?
Андрей кивнул.
— И еще, — сказал председатель, утираясь салфеткой. — Из Парижа звонил Смотрящий насчет вашей блондинки. Оказывается, она с Красавчиком в мае кинула там одного торговца оружием на двести тысяч баксов. Теперь этот торговец ее нашел и поставил на счетчик, а с нас требует бабки, потому что Красавчик под нашей крышей. Но Красавчика нет, как всегда, а я за эту девку таких денег не дам, пусть он ее хоть в асфальт закатает. Связать тебя со Смотрящим по Европе?
Андрей нахмурился:
— Зачем?
Председатель усмехнулся:
— Ну, я же знаю, что ты к ней неровно дышишь.
Андрей отвернулся к окну.
За окном была привычная летняя суета Манежа — поток машин, туристы и вечная стройка перед гостиницей «Москва».
Не дождавшись ответа, председатель удивленно спросил:
— Ты пас, что ли?
Но Андрей и на это не ответил.
— Как хочешь. Я не вмешиваюсь… — сказал председатель. — Просто девку жалко, они ж ее кончат… Ладно, когда ты с рынками начнешь?
Смотрящий по Европе был настолько авторитетной личностью, что Коромыслов, разговаривая с ним по мобильному телефону, встал и вышел на балкон своей квартиры. Но не потому, что с балкона открывался прекрасный вид на Сену и Эйфелеву башню, а чтобы, не дай Бог, не прервалась связь.
— Нурахмет Ахметович, извините, что беспокою, — говорил Коромыслов. — Осталось двадцать четыре часа, а я не знаю, передали вы мою просьбу фонду или нет…
Медленно продвигаясь в своем «ягуаре» по Елисейским полям, забитым потоком машин, Смотрящий отвечал в телефонную трубку своего мобильника:
— Конечно, передал, дорогой. И уже курьер прилетел из Москвы, готов с тобой встретиться. — Он повернулся к Андрею, сидящему рядом: — Правильно?
Андрей кивнул.
— Но я хочу напомнить, — сказал Смотрящий в трубку, — десять процентов мои, ты помнишь?
— Конечно, Нурахмет Ахметович! — заверил его Коромыслов, стоя на своем балконе. — Нет проблем! Как только…
Андрей, сидя в машине, негромко напомнил:
— Как там она?
Смотрящий понял его и спросил в телефон:
— А товар не испортился?
— Товар в идеальном состоянии, — заверил Коромыслов. — Но скучает по курьеру.
* * *
Однако «идеальным состоянием» это назвать было трудно — Алена, прикованная наручниками к стойке-опоре яхты, валялась на бетонном полу ангара, бессильно впадая в ночную дремоту.
А над ней, в верхней, над яхтой, комнатке два отморозка пили французский коньяк и смотрели футбол по небольшому черно-белому телевизору. Поскольку репортаж шел по-французски, оба отморозка ничего не понимали, и один из них клевал носом, проявляя склонность не то заснуть за столом, не то свалиться для этого на пол.
— Эй! Колян! — тормошил его второй. — Ты не спи, блин! Пей! Это, конечно, не водка…
— Да п-пойло это, Гриша… — говорил Колян.
— Пойло, конечно, — соглашался Гриша, рассматривая бутылку. — Как называется?
— Н-не знаю… — пробормотал Колян и, едва футбол прервался телевизионной рекламой, уронил голову на стол и уснул.
— Спекся, слабак. Один-ноль! — подытожил Гриша, взял пульт и стал переключать с канала на канал.
И тут на экране возникла эротика с адекватным звуковым оформлением.
Гриша завороженно застыл.
Потом, насмотревшись так, что заломило в паху, глотнул прямо из бутылки и вышел из комнатки, спустился по металлической лестнице.
Внизу, в полутьме, на бетонном полу под яхтой Алена, прикованная наручниками к стойке-опоре яхты, лежала в полузабытьи. Но при звуках Гришиных шагов открыла глаза и села, готовясь к обороне.
Гриша, однако, подошел к ней по-мирному, сел рядом на корточки, протянул бутылку «Курвуазье».
— На, выпей.
Алена отвернулась.
— Да ладно тебе, выпей! Я ж по-хорошему…
— Не буду, отстань.
— А чё? Брезгуешь?
Алена промолчала.
Гриша, заводясь, ткнул ей бутылкой в лицо:
— Лучше выпей. По-хорошему.
— Отстань, сказала!
— Ах ты, курва! — взбесился он. — Это ж как раз твое пойло — «Курвазье» называется! Ты у меня все равно выпьешь!..
И Гриша ногами, как тисками, зажал Алене голову, одной рукой сдавил челюсти, заставляя открыть их, а второй стал вливать в рот коньяк. Алена, давясь и захлебываясь, забилась у него в тисках, но руки и ноги у нее были скованы, а Гриша оказался не по фигуре сильным и не выпускал ее, заставлял пить.
— Не хотела по-хорошему? Не хотела? Пей так, сука! Все равно я тебя поимею!
Потом, отбросив бутылку, он расстегнул поясной ремень.
Алена, с выпученными от выпитого глазами, с ужасом смотрела перед собой.
Но в тот момент, когда Гришин пах приблизился к ее лицу, Алену вдруг сотряс приступ рвоты, и ее вывернуло прямо в его ширинку.
Именно в это время по автостраде А-6 с севера на юг, мимо указателей на Ниццу и Канны, мчался восьмицилиндровый спортивный «рено». У бензоколонки машина тормознула, Андрей бегом выскочил из кабины, спешно заправил бак, сунул кредитную карточку в автоматическую кассу и, пока касса ворчала, выдавая квитанцию, открыл багажник. Там, скрючившись, лежал Коромыслов — связанный, с заклеенным ртом. Андрей грубо ткнул его в бок:
— Эй, ты жив?
Коромыслов что-то промычал в ответ.
— Ничего, — сказал Андрей, — поспи еще, мало осталось. Скоро пересажу вперед…
Захлопнув багажник, он сел за руль и снова погнал машину по автостраде.
Когда первые проблески рассвета появились над морем, они осветили довольно странную картину: в скалах, перед одним из десятка ангаров для яхт стоял голоногий парень и, поблескивая голой задницей, водой из брандспойта отмывал свои штаны и трусы. Рядом с ним на камне лежал «калашников», а чуть в стороне, в двери открытого ангара стоял его напарник и покатывался от хохота:
