Между тем Генри заинтересовался замужеством Лизы О'Брайен.
«Ищешь одно, а находится другое», — сказал он сам себе. Ибо он никогда не слыхал об этом Лизином замужестве. Первый ее брачный союз — со старым богачом Бруком — был расторгнут в 1912 году. Тайный брак с Гаем Литом открылся недавно, когда Гай заявил права на наследство. Но Мэтью О'Брайен — нет, никакого Мэтью О'Брайена Генри не помнил. Сейчас он, должно быть, совсем старик, если не умер.
Он попросил своих навести справки о Мэтью О'Брайене. Тот отыскался почти сразу — он уже больше сорока лет был пациентом психиатрической лечебницы в Фолкстоне.
— Вот так вот, — сказал Мортимер своей жене, — ищешь одно — обрящешь другое.
— А Джанет и Рональд Джопабокомы знают что-нибудь про этого Лизиного мужа? — спросила миссис Мортимер.
— Да, они его отлично помнят. Лиза уехала с ним путешествовать по Канаде и пропала на целый год. А когда появилась, сказала им, что он погиб в дорожной катастрофе.
— С какого времени он в сумасшедшем доме?
— С тысяча девятьсот девятнадцатого года — попал туда через несколько месяцев после женитьбы. Завтра Джанет поедет его опознавать.
— Трудновато, однако, — после стольких-то лет.
— Это чистая формальность. Вне всякого сомнения, он — тот самый Мэтью О'Брайен, за которого Лиза Брук вышла замуж в тысяча девятьсот восемнадцатом году.
— И она сказала, что он погиб?
— Сказала.
— Ну и как же теперь Гай Лит? Она ведь вышла за него замуж? Он, стало быть, тоже в ответе за двоебрачие?
— Вот уж не думаю, чтобы Гай знал, что прежний муж еще жив. Видимо, все ей поверили и считали его мертвым.
— И полиция не станет беспокоить бедного Гая?
— Нет, не потревожит его полиция за давностью лет. Тем более что ему за семьдесят пять.
— Ну и женщина была эта Лиза Брук, — сказала миссис Мортимер. — Надеюсь, хоть деньги ее... Ах да, а что же будет с ее деньгами? Значит, Гай Лит не...
— Это действительно вопрос. Законный наследник Лизы — Мэтью О'Брайен, будь он сто раз не в своем уме.
Генри вышел в сад и обратился к своему визжащему внуку:
— Это что еще за галдеж? — И принялся валять его по теплой жесткой траве. Потом он поднял малыша, высоко подкинул его и поймал, и так несколько раз.
— Он срыгнет завтрак, — остерегла Эммелина, склонив голову набок и горделиво улыбаясь ребенку.
— И-сё-вы-се! — вопил малыш.
Генри покатал-повалял его и, невзирая на крик и требование еще-еще-еще, оставил внука и пошел в дом: надо было позвонить и с утра перехватить Алека Уорнера.
— Вы ведь бываете в фолкстонской лечебнице Сент-Обри? — спросил он.
— Бываю, — отозвался Алек. — Но меня интересуют только престарелые пациенты. Я их посещаю последние лет десять в порядке частных изысканий.
— Вы там знаете такого — Мэтью О'Брайена?
— Мэт О'Брайен, как же, знаю, на особом содержании. Милейший старикан, ему под восемьдесят. Теперь совсем слег. Мозги у него, конечно, навыворот, но меня узнает без всяких.
— Вы не собираетесь туда на этой неделе? — спросил Генри.
— Я туда езжу раз в месяц и был неделю назад. А что, сугубая надобность?
— Да просто Джанет Джопабоком, — сказал Генри, — согласилась съездить завтра в Фолкстон, чтобы опознать Мэтью О'Брайена. В детали входить не стану, но если бы вы ее проводили — вы ведь там, в лечебнице, свой человек, — то оказали бы добрую услугу Джанет: она, вероятно, будет в расстроенных чувствах.
— Что общего у Джанет Джопабоком с Мэтом О'Брайеном?
— Вы можете поехать? — спросил Генри.
— Смогу, — сказал Алек.
— Тогда Джанет вам все объяснит. Вы ее номер знаете?
— Знаю, — сказал Алек.
— Там вас встретит наш человек.
— Легавый, что ли? — спросил Алек.
— Сыщик, — сказал Мортимер. — Кстати, для вас вся эта история может представить некоторый интерес.
— Вот и я подумал, — сказал Алек.
*
— Все это чрезвычайно огорчительно, — сказала Джанет. — Рональду тоже надо было поехать. Он несколько раз видел Мэтью. Понять не могу, как это он простудился по такой изумительной погоде.
Алек прокричал, заглушая тарахтенье машины:
— Совершенно незачем огорчаться. Я постараюсь заместить Рональда.
— Нет, нет, не нужно мстить Рональду, — вскрикнула она. — Я только хотела...
Он улыбнулся ей. Она грустно поправила слуховой аппарат и сказала:
— Вот плоховато слышу.
— Вы, может быть, не узнаете Мэта О'Брайена, — старательно проговорил он. — Он старик, давным-давно не в себе и, наверно, очень изменился. У них, знаете, есть препараты, которые очень изменяют внешность. Вы только не волнуйтесь, если его не узнаете. Я говорю, власти и так знают, что он Лизин муж. Есть Лизина подпись, когда его укладывали.
— Сделаю, что могу, — сказала Джанет. — Но крайне это огорчительно.
— Да он тихий! — проорал Алек. — Он мнит себя богом. Никогда никаких безобразий.
— Насчет покойной сестры огорчительно, — сказала Джанет. — Не сказала бы, но придется: Лиза всегда вела двойную игру. Какое счастье, что она не попалась с поличным.
— Обвинили бы в двоемужестве, — сказал Алек.
— Это и было двоемужество, — сказала она. — И уж Лизу извинить нечем: ей в жизни везло, как никому. Впрочем, она и девчонкой была точно такая же. Бедный наш отец, сколько он из-за нее претерпел. Когда она с Саймоном Бруком разводилась, какой был скандал. А в те времена скандал был не пустяки.
— А Мэт О'Брайен, как он вам тогда показался?
— Ну как, ну ирландец, юрист. Болтал без умолку, ирландец все-таки, прелесть какой человек. И вот знаете, когда Лиза мне сказала, что он, дескать, погиб, я как-то не поверила. Для меня-то он был даже слишком живой. А что на самом деле, мы, конечно, даже не подозревали. До крайности огорчительно.
— Недолгое дело, — сказал Алек. — Мы с ним быстренько разберемся.
И в самом деле, разговор получился недолгий. Сыщик встретил их в вестибюле, а сестра провела в палату к Мэтью О'Брайену, чье лицо на подушке окружал ореол нечесаных седых волос.
— Привет, Мэт, — сказал Алек. — Со мной тут двое друзей — пришли с тобой повидаться.
Сыщик покивал старику и скромно отступил, как бы стараясь показать, что он вообще заодно с медицинской сестрой.
Джанет, наоборот, подошла к постели, подняла и пожала его вялую руку. Он поднял другую руку — в знак благословения. Мутные глаза его уставились на Алека.
— Это ты, Алек, — сказал он невнятно, заплетающимся языком.
— Вот не знаю, — сказал Алек, — ты не помнишь ли женщину, которую звали Лиза? Лиза Брук, Лиза Джопабоком.
— Лиза, — сказал старик.
— Ты помнишь Лизу — такую рыжеволосую женщину? — спросил Алек.
— Лизу, — сказал старик, глядя на Джанет.
— Нет, это не Лиза. Это ее сестра Джанет. Она приехала повидать тебя.
Старик неотрывно глядел на Джанет.
— Лизу ты не помнишь? Ну и неважно, — сказал Алек.
Старик повел головой.
— Мне памятна вся тварь земная, — сказал он.
— Лиза умерла в прошлом году, — сказал Алек. — Просто я подумал, вдруг до тебя дошли вести о ней.
— Лиза, — сказал старик и поглядел на небо сквозь окно. За окном сияло яркое солнце, но ему виделась звездная ночь. — Мои звезды сверкают в небе, — сказал он. — Я принял ее в свое лоно?
Внизу Джанет поили чаем; ей было предложено полежать, отдохнуть. Она отняла носовой платок от лица.
— Сначала, — сказала она, — я не обнаружила никакого сходства. Я подумала, что это, наверно, ошибка. Но когда он повернул голову к окну и показал профиль, я тотчас различила прежние черты. Да, я совершенно уверена, что это он, Мэтью О'Брайен. И как он заговорил про звезды, нельзя было не узнать его...
Алек от чая отказался. Он вынул из кармана блокнот и вырвал из него листик.
— Вы меня извините, мне нужно написать другу. А то как бы почту не пропустить. — И он принялся писать, не дождавшись запоздалого разрешения, которое Джанет ему даровала.
«Любезный Гай, полагаю, что я первым приношу Вам это известие. Обнаружился некто Мэтью О'Брайен, который был мужем Лизы, когда Вы на ней женились.
Мортимер сообщит Вам подробности, ныне вполне установленные.
По воле случая выяснилось, что я навещал этого человека в психиатрической лечебнице Сент-Обри почти десять лет, нимало ни о чем не подозревая.
Как я понимаю, Вас ни в чем винить не будут. Однако, разумеется, поскольку брак Ваш с Лизой недействителен, то Вы не являетесь ее наследником. Лизины деньги — по крайней мере львиная их доля — достанутся, естественно, ее законному мужу, то есть, видимо, будут взяты под опеку как принадлежащие душевнобольному.
Дружеская к Вам просьба: немедленно про прочтении этого письма проверьте свой пульс, смерьте температуру и сообщите мне...»
