— Я не знаю точно. Не додумал. Мне додумать надо. Но вот, к примеру, вам не хотелось бы сейчас махнуть в Месопотамию? Прямо сейчас? Махнем, а?
— В Месопотамию? — доктор помолчал, соображая. — А вы бы махнули? — спросил он наконец.
— Не убежден. Что именно в Месопотамию.
— Естественно, — поддержал доктор. — Нельзя же всем разом махнуть в Месопотамию. И потом там тоже сначала будет очень жарко, а потом — опять двадцать пять — привыкнете.
— Н-да… — сказал Митя и задумался.
— Вот что, — сказал доктор. — Вас ко мне зря тащили. Я сам, понимаете ли, про это думаю иногда. Не так, правда, направленно, но думаю. Почему бы в таком случае не меня к вам на прием вести?
— Действительно, — согласился Митя. — Почему бы?
— А капелек я вам все-таки пропишу. По крайней мере, жену вашу успокоим.
— Пишите, доктор, — сказал Митя радостно. — Давайте всех успокоим.
Все стояли у окна. Ожидали. Никто не разговаривал ни о чем. Поостыли. И даже чувствовали себя довольно неловко. Действительно, чего притащились?
Дверь кабинета открылась.
— Прошу, — сказала аккуратная, как и доктор, медсестра. Лицо ее тоже было печально. Профессия брала свое.
Митя сидел у стола, заложив ногу за ногу. Доктор глядел на входящих.
— Прошу садиться! — пригласил он, и все чинно расселись на стульях.
— Больной совершенно здоров, — бухнул доктор несуразицу, и слушатели по стульям зашевелились. — Я имею в виду, что он — не больной. Здоровый. Нормальный человек с живой подвижной психикой. Причин для беспокойства не вижу…
Доктор умолк.
— Я могу идти? — спросил Митя.
— Разумеется, — сказал доктор.
— Извините, — сказал Митя всем и поднялся со стула. — Велосипед внизу? — спросил он у Онания Ильича.
— Внизу, — смиренно ответил Онаний Ильич.
— Ты, Света, не переживай, правда. Ничего страшного не происходит. Мне, понимаешь, кое-что додумать надо. Обязательно. Хорошо?
Света молчала.
— Хорошо, — сказала Катя.
— Вот и хорошо, — сказан Митя. — Леша, пойдем.
Они шли по улице. Митя вел велосипед. Леша шел рядом. День потихоньку клонился к вечеру. В городе было людно. Осень настоящая никак не приходила. Все еще было темно. Деревья стояли зеленые.
Потом ехали по тропинке полем. Река чернела рядом. В намокших кустах опять путался туман, но не такой, как вчера, меньше, — туман стелился по траве, по воде. Молчаливо стояли стога, и месяц плыл бледным небом. Светло еще было. Митя правил. Леша сидел на багажнике, отставив загипсованную руку далеко в сторону. Митя был сосредоточен и неразговорчив. Леша вдыхал глубоко, и беззаботная улыбка блуждала по лицу. Он насвистывал.
Проехали рощу, и колесо мягко ткнулось в густую траву. Поляна была пуста.
— Ах, черт! — сказал Митя и слез с велосипеда. — Опоздали.
— Здесь? — спросил Леша и огляделся.
— Здесь, — подтвердил Митя. — Опоздали, кажется… Улетела…
— Понимаю, — сказал Леша мирно. — Хорошее место. Редко я бываю за городом. Спасибо тебе, Митя, вытащил, — и опять огляделся с удовольствием. — Значит, сюда, говоришь, прилетает?
— Сюда, — охотно подтвердил Митя.
— Понятно, — сказал Леша тускло.
— Вот колодки от ее самолета, — сказал Митя и вытащил из травы мокрые железные колодки. — Слышишь, звенят? — И Митя стукнул колодки друг о друга. Колодки громко звякнули.
— Слышу, — подтвердил Леша. — На самом деле, колодки. А когда они прилетят? Во сколько?
— Я точно не знаю, — сказал Митя неопределенно. — Стемнеет — и прилетит.
— Уже темно почти, — с сомнением в голосе сказал Леша. — Поточнее бы.
— Я не знаю, сказал Митя. — Поточнее не могу. А у тебя, что, дети плачут?
— Не плачут, — сказал Леша. — Но все-таки…
— Что все-таки?.. — крикнул на него Митя.
— Ничего, — успокоил его Леша. — Все хорошо.
Леша смотрел открыто. Не придраться.
На траву положили белую тряпку. Бутылку вина открыли. По стаканам разлили. Чокнулись. Выпили. Хозяйственный мужик. был Леша.
— Ты ешь… — протянул Мите хлеб с колбасой. — Ешь, закусывай… — Леша выпил и ел теперь с удовольствием.
— Время-то сколько? — спросил жуя.
— Девять без десяти… — сказал Митя, взглянув на часы. — Ты меня не дергай, пожалуйста, сиди спокойно..
— Ладно, — покладисто ответил Леша. — А точно прилетит?
— Ты что, не веришь?
— Почему — верю… — сказал Леша смиренно. — Вон и колодки лежат…
— Лежат, — обиженно сказал Митя.
Помолчали.
— Споем?.. — предложил Митя.
— Я уже говорил… — сказал Леша. — Не умею…
— Жалко, — опечалился Митя.
— Ты сам спой, — предложил Леша. — А я делом займусь. А то совсем ночь…
«Та-а-ам, за рекою-ю-ю, та-а-ам за голубо-о-ою…» — тянул Митя старательно и от старания слегка фальшивил.
Леша выкладывал на траву пакеты, проволоку.
— Помочь? — спросил Митя, на мгновение прервал пение.
— Не надо, — сказал Леша. — Пой…
«Мо-о-жет, за Окою-ою, дере-е-рево рябо-о-ое…» —
тянул Митя, поглядывая украдкой на небо, а Леша, не торопясь, обходил поле, ставил свои механизмы, тянул проволоку между ними, и гипсовая его рука белела то там, то тут на темном фоне леса.
Стемнело. В небе сверкнул серн молодого месяца, а на поляне белели два пятнышка — Митин плащ да Лешин гипс. Туман ушел. Тихо было, и только опять далеко кукушка куковала.
— Спел? — спросил Леша мрачно.
— Спел.
— Значит, прилетит?
— Прилетит. Колодки видел?
— Видел. Еще спой.
— Хватит, — сказал Митя. — Я уже кончил.
— И я кончил, — сказал Леша еще мрачнее, а Митя не ответил.
— Слушай, — сказал Леша мягко, тактику переменил. — Ну, посидели, выпили, песню спели. Все хорошо, да?
— Хорошо, — согласился Митя без энтузиазма.
— До утра здесь, конечно, просидеть можно, но холодно…
— Тебе чего? — напрямик спросил Митя.
— Ничего, — сказал Леша устало. — Давай я для тебя фейерверк шарахну. Я шарахну для тебя, и домой поедем. Фигурный. С россыпью. А?
— Никуда я не поеду.
— Будешь ждать?
— Буду, — ответил Митя твердо. — Колодки видел?
— Видел, — сказал Леша стальным голосом. — Я уже все видел, Митя. II всему есть предел. Ты играй, но не заигрывайся. Я тут один зритель. Остальное — неживая природа…
— А ты, Леша, пошляк. Такое встречается. Редко, но бывает.
— Все? — спросил Леша.
— Все, — сказал Митя.
— Ладушки, — сказал Леша, решительно повернулся и пошел в центр поля.
— Ты куда? — Митя вскочил.
— Не напрасно мы старались! Ох, старались! — шептал Леша сам себе горестно, на Митю не оборачиваясь. — Не напрасно вы смеялись! Ах, смеялись.
— Леша! — опять крикнул Митя, но Леша, так и не обернувшись, ловко дернул провод, зацепил что-то ногой… Раздался взрыв, и Леша исчез в дыму.
А над поляной в темное небо взлетели огненные шары, — возгорались на лету и расплывались — красные, голубые, лиловые, оранжевые — причудливыми цветами. Гремели петарды. Грандиозный фейерверк рассыпался искрами. Все в нем было безукоризненно. Ритм, цвет, внезапность номеров. Все волшебно.
Когда дым на поляне рассеялся, Митя увидел Лешу. Он стоял там же и черного лица не вытирал.
— Прилетит, значит? — опять спросил он.
— Прилетит, — ответил Митя.
— Ждать будешь?
— Буду.
— Ладно, — сказал Леша. — Я тогда пошел. — Повернулся и пошел. Митя глядел вслед.
— Леша! — крикнул он. — Велосипед возьми. Я думаю, одной рукой управишься.
— А я думаю — погорячился доктор! — крикнул ему Леша. — Зря тебя отпустил!..
Он не оборачиваясь шел через деревья — прямой, независимый. Рука крылом белела.
Митя остался на поляне один… Дым рассеивался долго еще.
Ночь текла неторопливо. Митя блуждал перелеском, собирал сучья. Поджег костер. Костер горел ярко, стрелял. Митя сидел рядом. Ждал.
Так ждал он час, и еще час, и еще. Рассвет занимался. Костер потух давно, и слабый дымок поднимался в блеклое небо. Ветер нес облака.
…Отсюда — с бесшумного ее лета — рассвет ощущался тоже. Быть может, острее даже, чем там, на земле. Проплывали зеленые острова, и море тянулось долго — зеленое тоже, ах, нет, — синее, голубое, с белым, — все тихо было, и шум моторов до слуха ее не долетал. Потом пошли бесконечные поля — опять зеленые, потом золотые, — и смутные окна озер голубели средь них, и реки — синими венами, нет, деревами, расщепляясь в вершинах, — растекались по летней земле.
Она снизилась — тогда различимы стали одинокие домики вдоль бесконечных дорог и листва нечастых деревьев и некошеные луга в бедных цветах — Россия. Некоторые из цветов узнавала она отсюда, сверху, с лета: горяще-синие — васильки, белые, с едва различимыми желтыми отметинами, — ромашки, это помнила.
