О шт. долбаный аппарат, на котором все это добро можно крутить
Яшик для бумагВсе бумажки, которые боязно было выбросить, накопившиеся за три года: невскрытые конверты из банка со справками о состояния счета и кредитной карты, отрывки начатых киносценариев, несколько писем с отказом в приеме на работу (в которых обещали «иметь меня в виду»), салфетки, автобусные билеты, желтые наклейки с номерами телефонов в провинции, любовные письма (большей частью неотправленные). В ящике хранилась вся моя бухгалтерия по оценке рейтингов — диаграммы, обзоры, доклады о достигнутом, архивы, наметки. Пока я листал некоторые заумные разделы («Важность четвертого пункта в половой жизни с Мэри в среднем периоде отношений», диаграмма «Процент друзей с заработками, вдвое превышающими показатель среднестатистической семейной единицы, — обновляется ежеквартально»), на минуту возникла идея отправить все это в мусорный бак В итоге решил не выбрасывать, отчасти потому, что наткнулся на «Возникшие проблемы и их решения; соотношение за 1988—93 гг.», которые мне не попадались на глаза раньше и которые я решил обмозговать на досуге.
Одежда2 шт. свитеров с треугольным вырезом, один илисто-зеленый, другой болотно-коричневый
1 пара черных джинсов, в настоящее время серых
4 шт. белых рубашек 2 — «Ван Хойзен»
3 пары официантских брюк, вытертых до блеска на коленях и заду 6 пар черных носков, истончившихся как марля, с пузырями ниже резинки
4 шт. трусов «мини», которые я сохранил, несмотря на протесты Мэри в позднем периоде отношений
2 пары боксерских трусов, которые Мэри купила мне, чтобы я выбросил первые, и которые меня раздражают из-за того, что сбиваются комом между ног, когда я сплю Мое куцее авангардистское пальтецо и «Док Мартенсы»
Кроссовки «Адидас Самба»
Куча дерьмовых футболок с надписями «Война желаниям», «Они счастливы, ибо едят сало!», «Сестрички сами справятся», «Враг народа».
КнигиТридцать с лишним недавно купленных книг, в основном из серии «криминальные расследования», американские книжки про полицейских и несколько наставлений «Как писать сценарии». Все мои университетские книги перекочевали в ломбард давным-давно, когда я лишился временной работы. Иногда меня томит жажда по «Королеве фей», де Токвилю и «Закату Европы».
Вот-вот.
Имелось еще несколько книг, подаренных Мэри. Я так и не продвинулся дальше аннотаций, биографий авторов, посвящений и выражений признательности, которые всегда дают возможность поглумиться. Кроме нее, среди моих знакомых современные романы больше никто не читал. Мэри читала непрерывно — в постели, на толчке, на автобусной остановке, перед включенным телевизором, за завтраком, за ужином, во время секса (два раза замечал), во время ссор. Мэри читала без разбору, очевидно считая чтение развлечением. В девяностые годы только она так думала. Я тоже пытался читать ее книги, но останавливался на третьей странице в корчах от скуки. «Странствия попугая синьора Боррего», «Опять напился!», «Лобок Дантона», «Сокровенная магия бессмысленности», «Чрезвычайно напыщенная книга» — кому, что и зачем пытались сообщить эти книги?
Те две, что она мне подарила, были так далеки от жизни, что казались нарочно выбранными для розыгрыша. Первая — «Остров притяжения» — «волнительная история о тайной, несбыточной любви между переселившимися в город Окленд иммигрантами из низших сословий». Извините, но на хрен мне Новая Зеландия? А вдруг мне больше понравится про то, как обломался налет на банк и по ошибке пристрелили чувиху полицейского? Такое в рекламе не напишут. А может, я не прав и меня растрогали бы первые неумелые приставания сына железнодорожника к толстомясой представительнице самоа? Вряд ли.
Вторая — роман про футбол. Футбол нужно смотреть, тут и обсуждать нечего.
Две карикатуры от СэдиНа одной я, дутый поэт, толстый комедиант в котелке, на другой — Барт, которому вставил дьявол. На сувенир, напоминающий о великой любви, не тянет.
Мой паспортСтарорежимная твердая обложка, с фотографии смотрит поджарый революционер, отметок о въезде-выезде нет. Я нигде не бывал. Может, это — одна из причин?
Вся прожитая жизнь уместилась на листке бумаги — дважды нехорошо, Фрэнк Я отнес хлам в благотворительный магазин при больнице. Взяли большую часть одежды, книги, настольную лампу, пластинки, плакаты и ящик для бумаг. При мне остались содержимое ящика для бумаг, паспорт, дневник Билла, чистая одежда, которой хватило бы на два дня, коротенькое пальтишко с двумя карикатурами во внутреннем кармане и ничего больше. Почти все влезло в оставшийся мешок Папки были слишком громоздкие, их явно следовало выбросить. Я поездил по окрестностям в поисках свалки. Когда она наконец нашлась, я не смог себя пересилить и оставить плоды всей жизни просто на поверхности, открытыми чужим взглядам, и потратил еще двадцать минут, вырывая листы и скатывая их в комочки. Я разбросал их как лепестки цветов среди мусора и обрезков ДСП. Вот и стерты все следы. Сам не зная почему, я пощадил последний годовой отчет, карикатуры и дневник Билла.
Возвращаясь в Хай-Элдер, вместо облегчения или сожаления я чувствовал лишь скромное удовлетворение — как от выполненной мелкой административной задачи. Зашел в гостиную и постоял несколько минут, наслаждаясь тишиной. Оставив ключи от «кавалера» на столе, я написал записку с последними благодарностями. Когда пришло вызванное такси, я вышел из дома и опустил ключи от входной двери в почтовый ящик.
Такси отвезло меня назад в Сэксмандэм. В кафе рядом с автовокзалом я съел твердую, как пластмасса, булку с сыром. Увидев на первой полосе «Телеграф» симпатичную женщину и анонс статьи о британцах, хорошо устроившихся в Нью-Йорке, купил газету. Автобус пришел в полтретьего. Когда водитель открыл багажный отсек, я заметил, что моя сумка совсем не выделяется на фоне чужого багажа — спортивных виниловых мешков эпохи семидесятых, больших чемоданов под кожу цвета «загар пенсионера» или «прохладный бетон», оранжевых нейлоновых рюкзаков, синих нейлоновых рюкзаков, кучи набитых до отказа и обмотанных изолентой мешков из супермаркета. Если мотор перегреется, вся эта пластмасса расплавится, образовав неразделимое полужидкое месиво. Приедем на место, и придется совать руки в ядовитое фондю, чтобы вытащить свои пожитки.
В автобусе было всего двенадцать-тринадцать пассажиров: несколько молодых, видимо студентов; рабочий средних лет типичного угрожающего вида; группка из трех пожилых пар. Старички и старушки сели впереди. Мужчины были в свитерах на молнии под цвет их чемоданов, застегнутые на все пуговицы женщины по-птичьи поглядывали на окружающих из-под вспушенных серебристых причесок Воскресный выезд в Лондон. Навели красоту, подумал я, да только кому они нужны.
Я сел сзади и сосчитал наличность. Сорок четыре фунта, восемнадцать пенсов, хватит на два дня жизни. Я пытался поспать, но заснуть не давали жажда и нарастающая паника. Автобус ехал по пригородам Лондона, и память словно выключили. Я не мог сосредоточиться на прошлых событиях У меня на глазах городская ночь заползала в небо, отодвигая любые рефлексии. Меня сверлил один-единственный вопрос: «Что делать сегодня ночью?»
Когда мы проезжали Вест-Энд, я посмотрел на свое отражение в оконном стекле. Свет тусклой лампы прорезал на моем лице глубокие тени, отчего я стал похож на скелет или зомби. Осторожнее надо быть, ох осторожнее. Не надо пугать себя привидением себя самого. Воображение меня до добра не доведет. Я попытался успокоиться, размышлять трезво и найти какую-нибудь цель.
Я вышел из автобуса у вокзала Виктории в шестом часу вечера, доплелся с мешком до паба и, взяв полбокала дешевого пива, сел читать «Стандард». Паб полностью оправдывал близость к вокзалу — ковровое покрытие протоптано до толщины марли и забито пылью, деревянные стулья отполированы как конский каштан, на скамьях подушки из бордового плюша, усеянные черными отметинами от жевательной резинки и дырками от сигарет. Робкие пассажиры, дожидаясь своих автобусов, собирались кучками вокруг столиков и бдительно поглядывали на багаж. Я сел на высокий шаткий табурет недалеко от выхода и закурил первый с января «Лаки Страйк». В Суффолке приходилось довольствоваться «Ротмансом». Женщина на почте, где я их покупал, считала меня пижоном, так как местные брали только «Дорчестере» и «Ламберт энд Батлер». Как приятно вернуться к «Лаки Страйк», привкусу осенней горечи на губах.
В полвосьмого я решил, что пора идти, хотя никаких причин уходить не было. На улице я повел носом, слава богу, вечер выдался мягкий. Я потащил свой мешок к Букингем-Пэлас-роуд через Грин-парк Мешок волочился за мной, царапая мостовую, как безжизненная третья нога. Когда я дошел до станции метро, плечевые мышцы уже неодобрительно ныли. Я засунул мешок в ячейку камеры хранения, вытащив свитер и паспорт.
