Эту фразу он спокойно и равнодушно сказал, когда кто-то сообщил, что прошлой весной погибли четыре человека, убитые огромными сосульками, сорвавшимися с крыш домов.
Эту фразу быстро переняли все остальные солдаты, и к месту, не к месту вставляли её в разговоре.
Сейчас, как показалось это Дробышеву, она была к месту.
Сергей лежал в санчасти. Он простудился три дня назад, когда к ГСМ пришла очередная цистерна с керосином и они работали на двадцатиградусном морозе.
В санчасти лежать одно удовольствие. Первое преимущество: здесь не было «дедов». Второе: здесь не надо было подниматься в шесть часов утра, выбегать на утреннюю зарядку, на морозную улицу. Не надо делать уборку в кубрике, идти на аэродром, как сумасшеднший носиться по территории ГСМ с ручным насосом, катать по сугробам тяжёлые бочки. Третье преймущество: здесь хорошо кормили. Еду для больных получали из офицерской столовой. А пища там была на порядок выше: через день давали сыр, сметану, котлеты.
Был только один недостаток: еды давали мало.
…После завтрака Дробышев валялся на койке, читая «Таинственный остров».
Этот роман впервые он прочёл ещё в школе, лет шесть назад, а сейчас с большим удовольствием перечитывал. Сергей любил читать. Больше всего ему нравились книги приключенческого жанра: по индейцев, ковбоев, пиратов, про необитаемые острова и сундуки с сокровищами, про тропическую Африку и кругосветные путешествия.
Когда Сергей впервые записался в библиотеку части и на вопрос: «Что вас интересует?», попросил:
– Мне, пожалуйста, любой роман Чейза.
Библиотекарь, пожилая, тучная женщина с высокой прической, сказала:
– Не понимаю, что вы находите в Чейзе? Сейчас все помешались на Чейзе. А у него все книги похожи друг на друга. Пишет он увлекательно, спору нет. Но его сюжеты в голове не держатся и двух недель. Моментально все выветривается. Другое дело русская классика. Там, какие глобальные вопросы ставятся! Вот, взять, к примеру, Достоевского… «Братья Каразмазовы». Вот это книга… Сила-то какая… Там какие идеи развиваются… Одна «Поэма о Великом Инквизиторе» чего стоит!.. Достоевским сейчас вся Западная Европа зачитывается… Фридрих Ницше, который к русским, мягко говоря, не очень хорошо относился, так высоко чтил Достоевского и называл его «самым гениальным среди русских».
Сергей заинтересовался. До армии он уже несколько раз слышал имя немецкого философа. И даже пытался читать «Так говорил Заратустра». Поэтому он, поддавшись советам библиотекаря, взял «Братья Карамазовы».
Однако чтение ему не пошло. С трудом прочел он первую главу романа и потерял интерес. Но какого же было его возмущение, когда он, собираясь сдавать книгу в библиотеку, обнаружил, что в книге отсутствуют несколько последних листов, хотя брал он её из библиотеки в полной сохранности.
– Суки, кто это сделал? Что за мразь это сделала?
Вдовцов, махнув рукой Сергею, попросил, чтоб он склонился и на ухо тихо сказал:
– Это Штырба и Найда на сортир себе вырвали. Задницу вытереть…
– Скоты! Негодяи!
Дробышев шёл в библиотеку и не знал, как он будет смотреть в глаза библиотекарше, что он ей скажет, как ему дальше будут давать книги.
В библиотеке на этот раз он увидел другого библиотекаря. Молодую, необычайно красивую женщину, лет тридцати. От неё волнующе пахло духами. От солдат он уже слышал, что звали её Наташей, что она была разведена и что у неё была дочь. Девочка, лет четырёх, с большими голубыми бантами на русых косичках, сидела в библиотеке на полу с ворохом игрушек.
Библиотекарь Наташа приняла у него книгу и даже не заглянула в неё. Сергею стало совестно, что он обманул её и признался, что у него в книге отсутствуют несколько страниц.
– Это моя вина. Я не доглядел. Не знаю, как мне теперь быть.
– Ладно, что ж с вами теперь сделаешь, – посмотрев на него, тихо и мило улыбнулась Наташа. У неё были длинные, пышно вьющиеся волосы, крашенные в рыжий цвет, и большие зелено-карие глаза.
На этот раз Сергей взял Чейза и пообещал, что будет предельно внимателен с книгой.
Книгу в казарме он прятал у себя в матрасе, распоров там дыру у изголовья…
Находясь на лечении в санчасти, Сергей сдал Чейза и взял Жюля Верна. И сейчас был поглощен стремительным сюжетом.
Соседи по палате книг совсем не читали, целыми днями резались в карты.
Сергей тоже иногда садился с ними. Из картёжных игр он предпочитал «тысячу».
В санчасти он познакомился с парнем, который слушал тяжёлый металл.
Алексей Николаев служил в батальоне связи, который располагался этажом ниже БАТО. Он был одного призыва с Дробышевым.
– А откуда ты призвался? – спросил Дробышев.
– Из Мариуполя, – отвечал Алексей.
– Выходит, ты земляк Бардо?
– Да, мы ехали с ним сюда в одном вагоне.
– А ты знал его на гражданке?
– Нет. Мы с ним на призывном познакомились.
– Ну и как он тебе?
– В смысле как?
– Ну, ты с ним дружишь или как?
– Да я бы не сказал. Здороваться, здороваемся. Но до дружбы дела не доходило. А на хера тебе это?
– Да так… – уклончиво ответил Дробышев.
– Ты что с ним враждуешь?
– Ну, типа, того.
– Бардо, как я понял, такой человек, что пока ему в хавло не дашь, он уважать тебя не будет, – высказал свои мысли Николаев. – У него тактика какая: незаметно надавить на человека, а если тот ведётся и не отвечает, надавить сильнее… И так далее. Он пробовал ко мне в карантине цепляться. Но я его сразу осадил. И после этого мы больше никогда не рамсили.
Дробышев решил сменить тему.
– Ты сам-то играешь?
– Есть малёха. На «драмсах» постукиваю.
– Играл в группе?
– Было дело. Но это так… непрофессионально. У нас вся проблема, как, впрочем, и многих музыкантов: в отсутствии нормальных инструментов и места для репетиций.
– Знакомая тема, – согласил Дробышев с улыбкой.
Он сейчас вспомнил, как год назад они с другом обошли в своём районе десяток школ… Разговаривали с директорами, просили выделить помещение под хранение аппаратуры и музыкальных инструментов и места для репетиций, взамен же предлагали бесплатную организацию праздничных концертов к 23 февраля, 8 марта, 9 мая, 24 августа – дню «Независимости» Украины – и Новому году; директора школ виновато разводили руками и говорили, что, к сожалению, ничем не могут помочь.
Николаев рассказал про то, как они две недели играли в подвале хрущевской пятиэтажки, а потом пришёл участковый и разогнал их.
Летом они репетировали в заброшенном аварийном доме. Один из музыкантов оставался на ночь – сторожить аппаратуру, и они меняли друг друга по очереди. Это тоже длилось недолго. Дом вскоре снесли…
– Одно время репетировали у меня дома, – продолжал Николаев. – «Кухню» глушили, как могли, бас-бочку подушками набивали, тома, «дробовик» покрывалами накидывали. Сам понимаешь, звук никудышный… Один хрен через неделю сосед прибежал, орал, что напишет жалобу в ЖЭК, приведёт участкового… Короче, мой старый нас разогнал.
– Знакомо, знакомо, – усмехался Сергей. – Отсюда и происходит подростковая преступность, наркомания и прочее… Потому что мы на хрен никому не нужны!
– Потом, короче, я на завод устроился… учеником электрика. Платили копейки… Но все это херня… Главное: мой начальник цеха выделил нам комнату… Вечерами, когда все уходили, мы вытаскивали в цех барабаны, всё остальное… и отрывались… Эх, золотые были деньки! – с ностальгией улыбнулся Алексей. – Правда, длилось всё это тоже не долго. Через три месяца меня загребли в армию.
В палате, кроме Сергея и Николаева, лежало ещё два человека.
Однопризывник Дробышева из 1 транспортной роты.
Рядовой Пильчук, родом с Черновицкой области, хмурый, тощий, сутулый, с длинными, как у орангутанга, руками, солдат из ОБАУ. У него была широкая, размашистая походка, жёлтые от курева пальцы и шепелявая речь. Пильчук прослужил год и теперь считался «дедом». Он целыми днями ходил по палате, ругаясь матом, говорил всем, что с нетерпением ждёт, не дождётся своих «шнэксов» и тогда он будет «отводить на них душу».
– Ох, воны в мэнэ будут вишаться!
Его «шнэксы» сейчас находились в «карантине». После Присяги их распределят по частям, раскидают по ротам, а пока они жили изолированно от других солдат дивизии, с сержантами, в отдельной казарме.
Глядя на хмурого, вечно недовольного жизнью Пильчука, нетрудно было догадаться, что сам он «по молодости» был здорово бит «дедами», что он «шуршал, как негр», и теперь собирался свою злобу выместить на новобранцах…
…Дни тянулись однообразно и скучно. Дробышев сильно грустил. На него навалилась неимоверная, зелёная тоска. Целыми днями он валялся на койке и, отложив книгу, много думал, вспомина «гражданку»…
