Проход вдоль кроватей до самой середины был заставлен свечами. Их поставили там, по-видимому, для того, чтобы их не сшибли корчившиеся на кроватях люди. Кислый запах рвоты ощущался даже сквозь дым от горящего воска. В помещении не утихали стоны. Никто, вероятно, не стонал беспрерывно, просто стоны одних перекрывались стонами других людей, и поэтому звук не смолкал. Каждый, казалось, говорил на своем родном языке. Знакомые мне слова в невнятном бормотании, наполнявшем дом, придавали ситуации еще более сюрреалистический характер. Люди просили воды или хотели, чтобы им с груди стерли рвоту. Когда я проходил мимо Джессе, он ухватился за мою щиколотку и умолял меня отвести его в душевую хижину.
– У меня тут все ноги в дерьме, – задыхаясь, выговорил он. – Все! Посмотри!
Я увидел, как между кроватями сновали Кэсси и Моше, не в силах удовлетворить просьбы всех. Заметив меня, Кэсси сделала отчаянное движение руками и спросила:
– Они умирают?
Я отрицательно покачал головой.
– Откуда ты знаешь, Ричард?
– Они не умирают.
– Откуда ты знаешь?
– Я не знаю. – Я снова покачал головой. – Тебя зовет Джессе.
Кэсси побежала к своему другу, а я пошел дальше по проходу к Этьену и Франсуазе.
Франсуазе было хуже всех – так мне показалось. Этьен спал, я предположил, что он, наверное, в бессознательном состоянии, но он дышал ровно, и его лоб был не таким уж горячим. Франсуаза была в сознании и испытывала дикую боль. Позывы накатывались регулярными волнами – примерно каждые шестьдесят секунд. Она не кричала, как другие, а лишь кусала нижнюю губу. На животе ее виднелись царапины от ногтей.
– Перестань, – твердо сказал я, после того как она закусила губу чуть не до крови.
Она посмотрела на меня невидящими глазами:
– Ричард?
– Да. Ты же поранишь себе рот… Не надо.
– Больно.
– Я понимаю, но… Вот. – Я сунул руку в карман и вытащил сигареты. Затем оторвал от пачки верх и сплющил его. – Кусай лучше это.
– Все равно больно. Я убрал с ее лица взмокшие волосы:
– Я знаю, но так ты сохранишь свои губы.
– Ого. – Она сделала слабую попытку выразить удивление. Она бы улыбнулась, если бы ей не помешала новая волна боли.
– Что происходит, Ричард? – спросила она после того, как ее мышцы расслабились.
– У тебя пищевое отравление.
– Я имею в виду, какая сейчас обстановка.
– Ну… – Я окинул взглядом дом. Я не знал, как ответить, чтобы не напугать ее. – Людей рвет и… Здесь Моше с Кэсси.
– Ты думаешь, это опасно?
– Нет, нет, – ответил я, ободряюще рассмеявшись. – Завтра тебе станет гораздо лучше. Ты будешь в полном порядке.
– Ричард…
– Да?
– Когда мы с Этьеном были на Суматре, один человек умер, съев несвежего омара.
Я медленно кивнул:
– Да, он, наверное, съел его целиком, а ты ведь съела только небольшой кусочек, поэтому с тобой будет все в порядке.
– Правда?
– Конечно.
Она вздохнула.
– Хорошо… Ричард, я хочу воды… Принеси мне, пожалуйста.
– Конечно. Я вернусь через две минуты.
Когда я встал, у нее снова началась рвота. Мгновение я наблюдал за ней, не зная, уйти мне или подождать, пока боли не прекратятся, а потом побежал к выходу, не обращая внимания на доносившиеся отовсюду вопли.
Неожиданно я увидел Джеда, сидевшего возле хижины-кухни и пожиравшего простой рис. Перед Джедом горел поставленный вертикально, как свечка, фонарь «Мэглайт». Когда я подошел к нему, он протянул мне свою чашку и пробормотал:
– Поешь.
На свету возник целый сноп белых пятен.
– Я не голоден. Ты видел, что творится в доме?
Он сглотнул:
– Я постоял в дверях и увидел достаточно для того, чтобы туда не заходить. Пришлось немало повозиться с обитателями палаток.
– А что в палатках?
– То же, что и в доме. Со шведами вроде бы все в порядке, а остальные ни к черту не годятся.
– Ты боишься?
– А ты?
– Не знаю. Франсуаза сказала, что от этого можно умереть.
– Гм. Действительно. – Он отправил в рот очередную порцию риса и начал его тщательно пережевывать. – Мы должны давать им много воды. Нельзя допустить, чтобы у них наступило обезвоживание. И нам нужно быть в форме, чтобы присматривать за ними. Вот почему тебе надо поесть. Ты же с самого утра ничего не ел.
– Потом, – сказал я, думая о Франсуазе, и опустил кувшин в бочку с водой. – Если шведы чувствуют себя нормально, пойди и скажи им, чтобы пришли помочь. Джед кивнул. Его рот был набит, и он не мог говорить. Я направился обратно в дом.
В доме я увидел, что Багз в прямом и переносном смысле в штаны наложил. Он сидел на корточках возле ряда свечей с широко раскрытыми, похожими на бильярдные шары глазами, и вокруг его ног собиралась лужица фекалий. Метрах в полутора от него стоял Моше. Он едва сдерживал рвоту, а увидев меня, поспешно ушел, как будто на мне лежала персональная ответственность присматривать за Багзом.
Багз застонал. Изо рта у него потекла слюна и повисла на подбородке.
– Ричард, – захлебываясь, произнес он, – выведи меня наружу.
Я оглянулся. Кэсси находилась за несколько кроватей отсюда, а Моше склонился над одной из югославок.
– Я спешу, – ответил я, закрывая нос и рот локтем.
– Что?
– Я спешу. Мне нужно отнести воды Франсуазе.
– А я хочу выбраться отсюда! Она может подождать!
Я отрицательно покачал головой, а затем невольно скривился. Запах был настолько отвратительным, что у меня начала кружиться голова.
– Она уже и так ждет, – ответил я.
Его лицо исказилось, как будто он собирался наорать на меня. Я равнодушно смотрел на него, пока это выражение оставалось у него на лице, а потом внутри у Багза что-то булькнуло, и на землю выплеснулся новый поток дерьма.
– Нет, – завыл он. Его ноги подогнулись, и он качнулся назад. Я отступил на шаг в сторону, чтобы не испачкаться в расползавшейся темной луже.
– Господи, Багз! Ты что, не можешь потерпеть?
Багз заскулил, оставаясь в том же согнутом положении, попытался выпрямиться, но не смог.
Я продолжал наблюдать за ним, дыша себе в локоть, хотя это не спасало меня от вони. Головокружение усиливалось, и к нему примешивалось сильное раздражение. Где-то позади глаз пульсировала кровь, и мне подумалось, что за его унижением кроется слабоволие. Почему он не может собраться с силами и дотащиться до двери? Он задержал меня с водой для Франсуазы и ужасно напачкал, а ведь убирать придется кому-то другому. Я вспомнил его стоицизм, когда он ушиб себе ногу, и под влиянием этого воспоминания чуть было не рассмеялся во все горло.
– Мне нужно отнести воды Франсуазе, – холодно сказал я, но не двинулся с места. – Я обещал вернуться через две минуты. Я и так уже сильно задержался. – Багз открыл рот, возможно, пытаясь ответить мне, на его губах запузырилась слюна. На этот раз я не выдержал и засмеялся. – Посмотри на себя, – услышал я свои слова. – Кто, черт возьми, должен, по-твоему, убирать за тобой?
Неожиданно на мое плечо опустилась чья-то рука.
– Боже мой, Ричард! Что с тобой? Почему ты не поможешь ему?
Я обернулся и увидел, что на меня смотрит Кэсси. Она выглядела сердитой, но когда наши глаза встретились, гнев сменился чем-то другим. Чем-то похожим на беспокойство, мимоходом отметил я, или на тревогу.
– Ричард?
– Что?
– Ты в порядке?
– Я в порядке.
– Ты… – она замолчала. – Пошли. Нужно сейчас же помочь ему выйти отсюда.
– Мне нужно отнести воду…
– Ты должен вывести Багза на улицу.
Я потер глаза. – Ну же, Ричард!
– Да… Хорошо. – Я поставил кувшин на безопасном расстоянии от лужи и принялся помогать ей поднять Багза.
Он оказался тяжелым, поскольку был очень широк в кости и не предпринимал никаких усилий, чтобы идти самостоятельно, поэтому нам пришлось фактически волочить его по земле. К счастью, когда мы были на полпути к выходу, к нам подоспел Стен, один из шведов. С его помощью мы выволокли Багза за дверь и подтащили к одному из отведенных от лагеря протоков, куда пристроили таким образом, чтобы Багза омывала вода.
Стен согласился присмотреть за Багзом – наверное, чтобы немного отойти от зрелища, которое он увидел в доме. Кэсси и я направились обратно. Я было пустился бежать, но она заставила меня остановиться и пощупала мой лоб.
– В чем дело? – сердито спросил я.
– Я подумала, может быть, у тебя температура.
– У меня?
– Лоб немного горячий… хотя, слава богу, нет. Нельзя допустить, чтобы кто-то еще заболел. – Она сжала мою руку. – Мы должны быть сильными.
– Да-да.
– Нам нужно сохранять спокойствие.
– Конечно, Кэсси. Я понимаю.
– О'кей.
– Мне нужно отнести воды Франсуазе.
– Да, – ответила она, и я решил, что она нахмурилась, но в темноте этого не увидеть. Мы пошли дальше. – Конечно.
