– Девушк, добрий тень! – Пауза. – Девушк, эта ваш?
– Ой!– вскрикивает она, будто он нашел ее трусики.
– Ваш, та? – Он держит кошелек в вытянутой руке и не отпускает его, даже когда Катя протягивает руку и касается кошелька. – Вот, бэрит... бэрит, пожалуйста...
– Спасибо, не заметила, как потеряла! – Катя смотрит на него так, будто они уже переспали, и ей немного неловко. Может быть, даже стыдно. В ее голосе смятение, даже легкая паника.
– Я сам потерялся в этом город.
В глазах Фархада, кажется, стоят слезы. На лице написано, что такая, как Катя, никогда не даст такому, как он. Интересно, откуда у него такое подобострастное и вместе с тем страдальческое лицо? Вспомнил, как его наебал прораб на первом же объекте, где Фархад копал траншеи?
– Я ему верю, хотя так не бывает! – шепчет Антон, вцепившись в мою руку. – Где ты нашел этого киргизского самородка?
– Он узбек.
– Неважно. Это случайность. Так не бывает! – Антон встает. – Еще дубль. Актеры на исходную. Камеры готовы?
Фархад стоит, беспомощно озираясь. Он не понимает, чего от него хотят, не понимает, что сделал не так.
– Все отлично, Фархадик! – говорю я. – В кино с первого раза ничего не снимают. Повтори еще три раза эту сцену, чтобы вот этот дяденька в бейсболке остался доволен, а?
– Фархад, – Катя пристально смотрит на него. – Еще раз иди туда, с кошельком.
Второй и третий дубль проходят как по маслу. Антон нервно курит, бегает по площадке. На его лбу выступают «капли пота творца». Фархад повторяет все прилежно, с теми же интонациями. С теми же глазами и слезами. Или почти с теми же.
– У тебя редкий талант, Дрончик! – говорит Ваня поглаживая бицепс. – Самому создавать проблему и самому из нее выкручиваться, в последний момент.
– Это был ваш последний момент. И вами созданные проблемы, kids! – говорю я, не оборачиваясь. Я и так знаю, что увижу в его глазах. Восторг и крайнее удивление.
В следующей сцене Фархад и Катя пьют чай, сидя за столиком летнего кафе, а потом выходят из него и идут на прогулку. Катя роняет сумку, и они оба одновременно наклоняются за ней, чтобы, выпрямившись, идти дальше уже за руку. Романтика спальных районов. Очарование любви, которой никогда не будет на самом деле. Чувства, смешанные со слабоалкогольным коктейлем «Ягуар» и «Советским шампанским». Или что они там дальше пьют по сценарию?
Сцена дается нелегко. В диалогах слишком много слов, которые в обычной жизни Фархад не использует. «Университет», «Диплом бакалавра» – с ее стороны, и «строительный техникум», «стипендия», «общежитие» – с его. Часа за полтора проходим с ним сценарий. Катя крупным, убористым почерком школьницы выписывает для него слова, самые трудные в произношении.
– Фархад, ты здесь должен сказать следующее, – обращается к нему Антон: – «Разве кусок мяса может столько стоить?!»
– Катя, разьве кусок мяса можеть столко стоить? – без запинки и с нужной интонацией говорит Фархад, и в этот момент у него даже бровь поднимается правильно. Потому что кому как не ему, ежедневно рубящему это мясо на кухне в маленьком кафе, знать, что стейк из «аргентинского» мяса, бывший недавно частью подмосковной буренки, не может столько стоить. Он бы и про московские суши многое мог рассказать, да этого нет в сценарии. А главное, он знает безумных людей, способных заплатить за еду столько. Он видит их ежедневно, но даже не мечтает стать одним из них.
– Это Москва, Фархад,– отвечает ему Катя. И она тоже не врет в кадре. Но, в отличие от Фархада, за каждым взмахом ее ресниц мечты о том, как она вырвется из своей вызывающей рвоту обыденности, из малометражной квартиры родителей на «Полежаевской» с коврами на стенках, и будет проводить каждый вечер своей новой жизни, поедая аргентинские стейки, или калифорнийские роллы, или даже тартар из тунца (это придет чуть позже). Она привыкла видеть Москву именно такой. Она хочет этот город именно таким...
Мы снимаем сцену в три дубля за двадцать минут. Они идеально подходят друг другу, Фархад и Катя. Все настолько естественно, без тени фальши или переигрывания, что даже нам самим становится интересно, что будет дальше, в следующем кадре. Абсолютная гармония жестов, взглядов, интонаций. Фархад и Катя. Они как Бонни и Клайд, как Микки и Мэлори, Рабочий и Колхозница – в одном стакане. Новые герои нового времени.
– Посмотри, как она его за руку держит, – показывает Ваня Антону. – Может, она в него на самом деле влюбилась?
– Я хочу стать резинкой на одном из ее чулок. Когда она наконец начнет их носить, – голосом умирающего лебедя отзывается Антон.
– Главное, чтобы он ее не трахнул сегодня после съемок, – замечаю я.
– Я его тогда сам трахну! – рычит Антон и вскакивает. – Стоп! Еще два шага вперед, потом Катя роняет сумку и нагибается за ней. А ты, Фархад, нагибаешься синхронно.
– Шито? – Фархад непонимающе прищуривается.
– Одновременно! – Антон подбегает к ним. – Нагибаешься и успеваешь первым ее поднять. И в тот момент, когда вы оба, типа, нагнулись и смотрите на сумку, ваши руки касаются, вы поднимаете глаза и застываете. Смотрите друг на друга, как в сказке, блядь! Как будто ты Кай, а она Снежная Королева!
– Уапшэ их не знаю, – не врубается Фархад.
– Я тебе потом объясню, ты главное смотри на меня, и все! – Катя аккуратно тычет его пальцем в грудь.
Еще четыре дубля, и мы заканчиваем эпизод. Съемочная группа облепила Фархада. Его хлопают по плечу, наливают кофе (спиртное я заблаговременно отобрал), о чем-то расспрашивают. Кажется, он начинает улыбаться и даже вжимает голову в плечи не чаще, чем раз за десять минут.
– Да мы тут сейчас «Миллионера из трущоб» снимем! – восклицает Антон. – Это будет шедевр, уж вы поверьте, у меня чутье на такие дела.
– Антон, это не смог бы снять никто, кроме тебя.
Я аккуратно беру под локоть Катю, отвожу в сторону и начинаю допрос с пристрастием:
– Катенька, звезда моя! Что ты Фархаду такого сказала?
– Я? – Она отводит глаза и после некоторой паузы скромно отвечает: – Показала грудь...
– И?
– Еще... – Она сглатывает. – Еще я спросила: хочешь такую же?
– А Фархад?
– Кивнул. А потом я сказала, типа, просто сделай вид, что очень сильно хочешь.
– А дальше?
– Дальше я ему рассказала, что в моем подъезде живет татарка с двумя детьми. – Она достает сигарету, и я даю ей прикурить. – Мужа ищет работящего, лучше всего узбека. С одним встречалась, похожим на него, но чего-то у них не заладилось.
– И все?
– Нет, еще объяснила преимущества фиктивного брака, московской регистрации, проживания в двухкомнатной квартире и прочие прелести.
– Сколько тебе на самом деле лет? – Я вздыхаю и отвожу взгляд. – Ты же... я в шоке... Я боюсь тебя, Катенька...
– Я тебе нравлюсь? – Она подмигивает.
– До такой степени, что если бы у меня был номер твоего телефона, я бы его немедленно стер, чтобы, не дай Бог, не позвонить!
– Я не кусаюсь. – Она достает зеркальце и смотрится в него.
– Нет, ты не кусаешься, – отвечаю я, отходя от нее на несколько шагов, – ты заглатываешь сразу.
– И куда ты вчера пропал? – спрашивает Даша, изучая свое отражение в металлическом ведерке для льда. – Я вернулась в лофт, просидела там целый час одна... как дура...
– Так уж и одна? – Я отворачиваюсь, чтобы заказать очередной бокал австралийского «Шираза».
– Ну, периодически подсаживались какие-то особи, не без того. – Она поправляет челку. – В какой-то момент мне даже показалось, что я увидела твою спину. Начала тебе махать, кричать... А потом я тебя потеряла.
– Я сам себя потерял той ночью, – смотрю на ее ярко-красный, свежий маникюр. – Очнулся утром, кажется, еще пьяным. Еле отошел к полудню...
– Ну и зачем ты мне устраивал все эти сцены ревности, глупыш? – Она кладет свою узкую ладонь на стол, видимо, ожидая, что я невыносимо нежно накрою ее своей.
– Я? – благодарно киваю официанту, принесшему бокал. – Ты путаешь. Я устраивал сцены ненависти.
– Почему?
– По многим причинам.
– Ты дуешься на меня за то, что я уехала? – Она придвигает ладонь еще ближе. —Просто я не хотела, чтобы вы с Хижняком подрались.
– Ничего страшного, у нас хорошие гримеры! – «Ты себе так руку растянешь, зайка».
– Послушай, ну я же сразу почти вернулась... Ой, что это? – Она выуживает из тарелки синий лепесток. – Писала тебе всю ночь, а ты... пропал...
– Вынужденно исчез с радаров... У меня, кажется, батарейка села...
– Смотри, и тут такие же! – Она указывает вилкой на вазу. – Это их лепестки у меня в тарелке?
Я пожимаю плечами.
– Какие-то они совсем увядшие, – говорит она так, будто это действительно важно.
Огни свечей на нашем столике отражаются в оконных стеклах.
– Пожалуй, да, – безрадостно отвечаю я.
