– Это жестокая шутка, Лида. Но я не о том. В общем, если будешь у нее на кладбище, положи за меня букетик сирени.
Лида замерла, сигарета выпала из ее тоненьких пальчиков. Она как-то странно на меня посмотрела.
– А откуда ты знаешь, что это ее любимые цветы?
– Да так. Умею читать по лицам. Женщина с таким лицом обязательно любила сирень.
Я развернулся и пошел прочь.
– Ростик, – окликнула меня Лида. И нагнала, схватив за рукав куртки.
Я обернулся. Ее лицо было настолько близко к моему, что у меня невольно закружилась голова. Все-таки прошлая любовь долго не отпускает. Мне вдруг показалось, что она почувствовала то же самое. И слегка от меня отшатнулась. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, словно что-то хотела понять или вспомнить. Она морщила узенький лобик. Но ничего не поняла и не приняла из воспоминаний.
– Скажи, Ростик… А ты всегда так плохо танцевал? Всегда-всегда? Ну, помнишь, когда вы с Любашей в тот вечер кружили в танце? Но ведь актеров учат мастерству танца… А ты словно… словно в первый, нет, во второй раз…
– Признаюсь тебе, что я – плохой актер. И совсем не пластичный. В кино всего лишь используют мои внешние данные. Не более.
– И все же…
За спиной нервно потирал руки и громко кашлял Подлеев.
– А ты иди, Лида, – я слегка ее оттолкнул от себя. – Иди, тебя ждут. Не хватало, чтобы ты из-за меня роль потеряла. Я бы этого себе никогда не простил.
Напоминание о роли окончательно отрезвило Лиду и вернуло на землю.
– Ну, пока, мне и впрямь нужно бежать! – Она засуетилась и старалась не смотреть мне в глаза. – Я попробую что-нибудь для тебя сделать.
– Не будь дурой, – я резко одернул ее, поймав на себе полный ненависти взгляд Подлеева. – Мне уже роли не получить, а ты держись за свою. Послушай мой добрый совет. И будь подобрее с Горлеевым. Твоя бабушка еще будет тобой гордиться.
Лида бросила на меня подозрительный взгляд. Не иначе, решила, что я тронулся. И побежала прямо в объятия Подлеева. Она так страстно целовала и обнимала его, что тот даже заподозрил неладное. И на всякий случай погрозил мне кулаком. А я на всякий случай поскорее смылся. Конечно, не от кулака Подлеева. Я уверен, он и драться-то не умеет. Меньше всего я хотел подставить Лиду.
Чтобы подписать себе окончательный приговор, оставалось встретиться с Лютиком и врезать ему по красной заплывшей роже. Что я еще мог сделать для Любаши? Вот тогда, возможно, у меня хватит мужества поменять, наконец, имя, профессию и судьбу. А если повезет – вернуться к своей жизни. Как ни странно, к этому я еще не был готов. Но память о Любаше не давала мне покоя. Ведь это Лютик затеял грязную игру, именно по его вине состоялась прилюдная экзекуция девушки.
О встрече мы договорились в кафе «Дубравка», где когда-то я впервые увидел Ростика. И где ныне организован фан-клуб имени Ростислава Неглинова. В этот вечер заседания клуба не было, поэтому кафе, похоже, будет полупустое и опасность встретить десяток парней в широкополых черных шляпах, белых костюмах и серебряных галстуках равнялась нулю. И все же именно я настоял на встрече в «Дубравке». Здесь я находился на своей территории и мог дать другим почувствовать мою значимость. Здесь я еще был богом, кумиром, идолом.
Едва мы переступили порог кафе, я на собственной шкуре испытал, что такое свержение богов, развенчание кумиров и крушение идолов. Мой лавровый венец давно валялся в мусорной яме, а в фотоплакат смеющегося Ростика с сигарой в зубах была завернута мороженая рыба. Я с ненавистью взглянул на Лютика, семенящего рядом со мной мимо руин падшего Вавилона. Этот черт не меньше моего хотел встретиться именно в этом месте. Мне это место позволяло чувствовать себя победителем, а Лютику – победителем меня. Что ж, игра началась не на моем поле. Но это не означало, что решение намылить шею Лютику отошло на второй план. Хотя оно на фоне падения Ростика начинало выглядеть жалким.
Мы сели за наш столик. Я уже не оглядывался по сторонам в предвкушении встречи с настоящим Неглиновым. Я уже точно знал – он не придет. Если он не появился во время своего триумфа, то момент поражения пропустит точно.
К нашему столику медленно приблизился официант Митя. Его лицо выглядело так, словно он только что вернулся с похорон. Обращался он к одному Лютику. Моя низвергнутая персона его не интересовала. А ведь недавно он готов был стелить передо мной красную ковровую дорожку и посыпать мою бритую голову розами. Оказывается, богов свергают не только режиссеры, продюсеры и кинокритики. Но еще и официанты.
– Ну-с, Митенька, чего совсем скис, так нас дурно встречаешь!
– Для вас, Люциан, я готов красную ковровую дорожку постелить и усыпать вашу голову лепестками роз, – он почтительно поклонился в пояс. – К тому же, я слышал, вы встречаетесь с Аленом Делоном. Вернее, он встречается с вами. Хочет, так сказать, посмотреть на того, кто сумел затмить его красоту и славу.
Толстый красномордый маленький Лютик потирал потные ручки и весело мне подмигивал. Я уже ничему не удивлялся. Выражение моего лица было ничем не праздничнее, чем у Мити. К тому же я действительно недавно побывал на похоронах. А сегодня пребываю на своих. Я думал лишь о том, когда съезжу по этой красной физиономии, которая так же напоминает Алена Делона, как свинья – оленя. Мне казалось, Любаше станет легче от этого удара. Но Лютик вновь сделал ход вперед.
– Митенька, а почему ты не спрашиваешь у моего друга, чего они желают-с?
– Друга? – Официант слегка растерялся. Он ведь тоже был из богемы, вернее, обслуживал богему и слышал обо мне много нехорошего.
– А как же! – Лютик в недоумении развел руками. – Я друзей не предаю. А ты слишком многому веришь на слово. Слово – не всегда правда, особенно если оно написано газетным шрифтом. А если и правда, то друзей нужно уметь поддерживать в трудный час.
Лютик был само благородство. Более верных друзей я не встречал. Меня аж слегка замутило. Хотя, возможно, от голода.
– Вы само великодушие. – Официант вновь низко поклонился Лютику. – Недаром вы благородных кровей. Я сейчас быстренько что-нибудь для вас сооружу. Специально для вас – самое свежее и самое изысканное.
Я усмехнулся. Представляю, чем он потчевал многочисленных Ростиков. Митя поклонился, шаркнул ножкой и убежал. И я остался с Лютиком наедине. Само благородство сидело прямо передо мной. Красное, расплывшееся, самодовольное. И его было так много… я понятия не имел, что на свете бывает столько благородства. И тем более не представлял, что так захочется съездить благородству в рожу.
– Итак, ваше благородие, – я слегка приподнялся на стуле, – теперь позвольте высказать все, что я о вас думаю. И что думаю о Любаше. – Мое лицо побледнело, губы тряслись от ненависти, глаза блестели от негодования.
Но я не рассчитал силы. С благородством всегда трудно сражаться.
– Т-с-с, – Лютик так ласково и дружелюбно прикоснулся к моему плечу, что от неожиданности я невольно сел на место. – Спокойно, Ростик. Я знаю, что ты много пережил. Много страдал и мучался. И Любаша была чудесной девушкой, ты знаешь. Я даже подозревал в ней комедийный талант.
При упоминании Любаши меня всего передернуло, и я с кулаками бросился на Лютика. Но он ловко увернулся и вытянул руки перед собой.
– Погоди, дружище, – тепло и почти нежно сказал он мне, как самому лучшему другу. – Подраться ты всегда успеешь. Да и на голодный желудок, если честно, я окажусь позорно поверженным. Ты вон какой, здоровяк.
Не знаю почему, после этих мягких, как вата, слов Лютика я сам обмяк и вновь очутился на месте. И еще подумал, что подраться действительно всегда найдется и время, и место. К тому же вовремя подскочил Митя и поставил в центре стола бутылку «Мартеля». Он бросил на меня подозрительный взгляд и ненароком заметил:
– Наше кафе, кстати, образцового порядка. Здесь частенько бывают иностранцы.
– И все алены делоны, – буркнул я.
– Пока чести не имели, но надеемся, что благодаря вашему благородному другу…
Лютик молча дал знак, чтобы Митя исчез. И тот растворился в полумраке. Лютик шустренько разлил коньяк до краев рюмок и залпом выпил свою. Я последовал его примеру. Я решил отложить драку на время.
– Так вот, дружище. – Лютик похлопал себя по круглому, как мяч, животу. – Дельце мы с тобой закрутим такое! Заметь, только тебе предлагаю, пробы других артистов исключаются. Сценарий – ахнешь! Подлеев повесится от зависти. А «Оскар» будет валяться у наших ног, – Лютик небрежно взмахнул толстой ножкой, словно подбрасывал золотую статуэтку.
– Я, по-моему, ясно выразился, на литературном языке! – еще пока твердо отрезал я. – Я категорически отказываюсь у тебя сниматься.
– А у кого, если не секрет, категорически не отказываешься? – Лютик прищурил свои маслянистые глазки. Похоже, этот прощелыга был в курсе, что меня вышвырнули из всех студий, как старый инвентарь. Если вообще сам к этому не приложил руку.
