Утром меня позвали по имени. Я еле приоткрыл слипшиеся глаза. И увидел Вику. Она стояла передо мной такая красивая, как все женщины Ростика. И такая чужая, как все женщины Ростика.
– Я пришла, – сухо констатировала она, словно на деловом приеме.
Наверное, нужно было ответить, что я очень рад, счастлив или что-то в этом роде. Но я закрыл глаза. Я не мог говорить.
Вика сняла свой дорогой костюм, надела халат и фартук. Засучив рукава, она с энтузиазмом принялась за приведение моего убежища в божеский вид. Она пылесосила ковры, выгребала пустые бутылки, выбрасывала пепел и чистила пол. Я не мог понять, у меня не было сил угадывать, зачем она это делает. Возле меня раздавалось назойливое жужжание пылесоса, громкий стук тарелок, навязчивый скрип дверей. Наконец она своего добилась, и я открыл глаза. Даже приподнялся на локтях. И увидел Вику. Она была хороша даже в резиновых перчатках и цветной косынке.
– Ну и что? – резко спросила она.
– Что? – как робкое эхо, вторил я.
– Мы будем жить вместе. В конце концов, мы – муж и жена.
Я еще ничего не понимал. Но отлично помнил, что Ростик и Вика женаты.
Передо мной, на разукрашенном китайском блюде, тут же возникли чашка горячего кофе со сливками и дольки лимона, сдобренные сахаром. Я вдруг впервые почувствовал себя женатым. И не скажу, что мне эта мысль не понравилась.
Вика сняла резиновые перчатки и вытерла руки о безукоризненно белоснежное полотенце.
– Вот и все, – заключила деловым тоном она.
– А я думал, – вяло промычал я, потягивая горький кофе, – что мы все же разведены.
– Развода нет и пока не будет! – торжественно объявила она. – В конце концов, это еще мой дом, мои вещи и даже мой муж!
Я устало вздохнул. Во всяком случае, после похорон Любаши присутствие Вики скрашивало обстановку.
Она примостилась на краешек дивана и небрежно бросила пачку цветных газет в мою сторону.
– Ты, конечно, еще не читал?
– Конечно, – покорно согласился я. Я газеты вообще читать не любил.
– Ну тогда… В общем-то, я в это не верю… Но все обвинили тебя в смерти Любаши.
Я вскочил с места, как ужаленный. Хмель как рукой сняло. От перевозбуждения я даже стал расчесываться. Потом бросил расческу в угол. Она попала в фиалку. Фиалка наклонила головку. Мне стало ее так жаль, что я схватился за голову руками. Я готов был расплакаться.
Вика приблизилась ко мне. Медленно, по-деловому, как к неудачливому клерку. Она не бросилась к моим ногам, как могла это сделать Любаша, не стала слезно умолять, как Лида. Она тихо, с достоинством сказала:
– Я ничему не верю в этих статьях. Ты можешь их не читать. Но они говорят, что Люба погибла по твоей вине.
Я поднял на нее свое осунувшееся, небритое лицо. Я ничего не понимал.
– Именно. Они говорят, что ты последний видел Любу живой и явился виновником ее смерти. Но не волнуйся, все это подано намеками, с элементом легкой иронии и даже сочувствия к твоей заблудшей личности.
Я сидел, тупо уставившись на стол, заставленный соками, кофе и фруктами. Жена Вика постаралась.
– Ты поэтому вернулась, Вика? – Я поднял на нее тяжелый взгляд.
– Успокойся. И не делай из меня героиню. Я вернулась просто потому, что мне негде в данный момент жить. Вот и все.
– Все так просто?
– Да, все так просто. Я вообще люблю ясность. К тому же преуспевающему актеру нужен надежный дом, хорошая жена, чтобы никто больше не посмел посягнуть на его благополучие.
– Я все понял, Вика.
Вика, моя нелюбимая Вика. Которая всего лишь была женой Ростика, пыталась меня спасти. С ее помощью обвинения в смерти Любаши разбивались в пух и прах. Ко всему прочему, у меня появилось столько поклонниц, которые несли за мной шлейф сплошных неприятностей, что приход Вики был просто даром небес. Но единственное чего я не мог понять – зачем ей это нужно?
– Зачем тебе это нужно, Вика? – спросил я тихо и покорно, как в кабинете директора школы. – У тебя преуспевающий банк, ты входишь в совет его директоров, у тебя наверняка рядом есть достойные мужчины.
– Действительно, зачем? – Вика пожала равнодушно плечами. – Я подумаю над этим вопросом.
Тогда я еще не понимал, что Вика просто любила. И пыталась спасти. Потому что любила. У Ростика было много женщин, готовых его любить и спасать.
– Я приму ванну, – сказал я и босиком зашаркал по паркетному полу.
– Странно, – невзначай заметила Вика. – Ты без тапочек вообще не мог ходить. Тебя так раздражало, когда люди ходят босиком.
Я громко зевнул, растягивая время на ответ.
– Меня и теперь раздражает. Просто хочу привыкнуть к своему раздражению. Ты не против?
Вика недоуменно пожала плечам и стала поливать цветы, точнее – спасать от высыхания. Похоже, она мало знала своего мужа. И похоже, он ее не так уж и любил.
Из ванной комнаты я вышел бодрый и свежий, старательно вытираясь махровым полотенцем. И заметил на себе пристальный взгляд Вики. Я смутился.
– Как ты собираешься жить, Вика? В этом доме, в одной квартире со мной? – решительно спросил я.
Я уже знал женщин и поэтому решил предостеречь Вику, если она посягнет на мою независимость.
Вика была женщиной деловой и очень умной. Поэтому все выглядело довольно просто.
– Как жить? – Она ехидно усмехнулась. – Как живут муж и жена. Как в основном живут.
Я не знал, как живут муж и жена, поскольку ни разу не был женат.
– И как они в основном живут? – с тревогой поинтересовался я.
– Они просто живут в одном доме. Жить в одном доме – не обязательно любить, вот доверять – желательно, еще лучше – научиться понимать друг друга. Но главное… Это жить в одном доме.
Мы стали жить в одном доме. И я еще не знал, насколько Вика полна решимости меня спасти…
А в это время справедливые коллеги поспешили бросить мне в лицо свое праведное презрение. Кто-то перестал со мной здороваться, кто-то прятал глаза при вынужденной беседе. А кто-то даже находил смелость высказаться типа:
– Как жаль бедную девушку. Совсем молоденькая была. А как талантлива! И как тебя любила…
В этом месте повисала многозначительная пауза, и новоявленный поклонник Любаши, с которой он в жизни и словом не перемолвился, спешил смыться. Наверняка будучи уверенным, что нанес мне рану прямо в сердце. Мое сердце молчало. И не корчилось от раны. Оно отлично усвоило, что теперь пришел его черед расплачиваться за славу. Моему сердцу нужно было выдержать.
Я ни строчки не прочитал из той липкой грязи, что вдруг обрушилась на меня. Но охотников пересказать статьи в мельчайших подробностях оказалось предостаточно. Конечно, мне в лицо не бросали обвинения, что это я схватил Любашу и затолкал ей в рот пригоршню сильных транквилизаторов. Но выяснилось, что я, ее самый близкий (как оказалось) человек, бросил девушку в труднейший период жизни. И не просто бросил… Тот, которого она, как оказалось, любила всю жизнь… В общем, все вдруг запричитали о безвременно закончившейся жизни, о безнадежно загубленном таланте – и все по вине какого-то сомнительного донжуана.
И я вспомнил, как Лютик меня предупредил: не связывайся с отверженными, вскоре сам окажешься в их рядах. Лютик имел большой опыт в инквизиторском деле. Хотя наверняка состоял там на должности мелкого интригана. Тем не менее его прогнозы оправдывались.
Но я не страдал от ран, нанесенных предательскими ударами. Мое сердце тихо и молча жалело Любашу. Я ничем не мог ей помочь. Единственным достойным поступком в ее память стать визит к Лютику. Чтобы откровенно плюнуть в его сытую рожу. Нет, не просто плюнуть, а врезать по морде так, чтобы он долго не смог очухаться. Раны в сердце, подлые, исподтишка, я наносить не умел. Может быть, еще просто не научился.
Первым делом я позвонил Люциану и тоном, не терпящим возражения, заявил, что категорически отказываюсь с ним работать.
– Может быть, Ростя, стоит поговорить об этом с глазу на глаз? – приторно-ласково прошипел в трубку Лютик.
– Стоит, с глазу на глаз, еще как стоит.
Вика молча слушала наш телефонный краткий разговор. И дружески положила руку на мое плечо в знак поддержки.
– Это давно нужно было сделать, Слава, – как всегда нравоучительно заметила она. – Я всегда говорила, что кино погубит тебя. Как не раз уже губило. И единственный выход – уйти оттуда.
– И куда, если не секрет? – Я поднял на нее уставший побитый взгляд.
Вика развела руками.
– Столько кругом жизни. А ты все цепляешься за иллюзию. Ты должен повзрослеть, Слава.
Я вдруг отчетливо понял, что для настоящего Ростика она была не столько женой, сколько матерью. И ее это устраивало, чего нельзя было сказать о Неглинове.
– Послушай моего совета, Слава. Я еще никогда плохого совета не давала и всегда попадала в точку. Тебе это отлично известно. Уходи из кино.
– А не проще ли уйти к другому режиссеру?
Вика невесело усмехнулась и провела ладонью по длинным смоляным волосам. И сощурила узкие восточные глаза. Она была красавица, Вика. Но Ростик, видимо, предпочитал славянский тип.
