Я Чурке:
— В рыло дам.
Он на Терёшкина — хлоп-хлоп.
Постовальчик сзади — ну-ну.
Лопнуло терпение — разворачиваюсь и в хайло ему — бац! Он на меня. На мне Терёшкин повис, на нём Постовальчик. Глобус бежит:
— Отс-ставить!
Разобрался в чём дело и говорит:
— Поменяйтесь местами.
Я же говорю, нормальный у нас старшина. Перестановка в строю повлекла перемену места отдыха. То мы с Постовальчиком на нижних кроватях через проход обитались, а теперь с Терёшкиным на верхних рядом.
Этот будет среди ночи:
— Пойдем, покурим.
— Кончились.
— Угощаю.
Сидим в туалете на подоконнике, дымим. Письмо достаёт:
— На, почитай.
Только и осталось.
— Что там?
— Мама пишет: бьёт её падлюга-отчим. И дочку свою бьёт, сестру мою сводную. Что делать? Приду — убью гада. Я ж его шиздил на гражданке, а сейчас некому….
— Не знаю. Сходи к замполиту — может отпуск даст. Поедешь и отшиздишь.
— Думаешь? — обрадовался Терёшкин.
Отпуск ему не дали. Но пришло письмо от матери. Сообщает — участковый приходил, приструнил дебошира. В зубы двинул. Это, говорит, по-дружески. А не уймёшься — посажу.
— В зубы — это хорошо, — ликует Терёшкин. — Этот козёл по-другому не понимает.
Присягу приняли — сели за парты. Хотя про парты это я образно.
Как и предупреждал старший лейтенант Ежов, готовили нас крепко. В меру строевой, в меру физо, даже политзанятия — не основная дисциплина. Изучали дизеля — в принципе, и в частности. В специальном корпусе их запускали и глушили, разбирали и собирали. Потом робы стирали. Один придурок доумился с содой постирать, чтоб быстрее побелела, и стал бы он похож на старослужащего. Роба-то побелела, а с рук кожа сползла. Потом водили его перед всей ротой, по обоим кубрикам, демонстрируя — как пьяного илота спартанцам.
Катера, я скажу, это что-то! Мы только на плакатах увидели — глаза разгорелись. Красиво, комфортно — «Аисты» называются, проект 1398. Дважды в неделю ездили на пирс, из эллингов выкатывали на стапелях под кран-балку и на воду — ходим по створам, на волну (бортом и носом), привыкая к качке. Набиваем руку в искусстве кораблевождения (правильнее, катеровождения).
Выяснилось, что я совершенно не подвержен морской болезни. Во время качки никаких ощущений и после тоже. А братва — кто в каюте пластом лежит (если желудки крепкие), кто на кокпите фалами к поручням примотался и медуз пугает — б-э-э-э. Они страдают, а я штурвал накручиваю — за всех сразу.
На пирс едем — штормовое платье надеваем: куртку, брюки — мех под болоньей. На море брызги не только солёные, но и дюже холодные.
Морское дело осваивали в учебном корпусе. В кабинете паркет, вдоль стен под стеклом и без саркофагов макеты кораблей — парусники, броненосцы, современные, с пушками и ракетами. Хозяин кабинета мичман Угрюмов — выдающаяся личность! Историю флота российского знает лучше энциклопедии. Про любое сражение рассказывает так, будто участвовал. Он нас паркет заставлял драить, а мы шли на Морское дело, как на праздник. Часами, да что там, сутками готовы были слушать Угрюмого — всегда нам времени не хватало на его уроке. А он:
— Учите, парни, морской язык.
Все эти фок, нок, бизань мачты, стеньги и брам-стеньги…. Скажите — ну для чего они нам на современном флоте? А знаете, какие бывают канаты? Кроме синтетических есть ещё пеньковые, манильские. Манильские названы в честь столицы Филлипин и вяжутся из копры — продукта кокосовых орехов. Знали? И я не знал.
Морские узлы вязали. Вязали и развязывали. На скорость, на крепость.
Что такое выброска? Берётся булыжник (кругляк), оплетается фалом (верёвкой — если так понятнее), оставляется длинный конец — и готово. Выброска готова. Для чего? Представьте картину: океанские волны, надо пришвартоваться двум кораблям. Трос, самый маленький — толщиной с мою руку. Попробуй, добрось. А выброску метров на пятьдесят (плюс-минус туда-сюда), наверное, любой закинет. Если ещё размотать над головой как пращу….
Как-то с Угрюмым вышли из класса в спортивный городок, встали парами друг против друга и давай выбросками перебрасываться. Сами понимаете, старались не только докинуть, но еще напарнику по бестолковке попасть. Или по копытам.
Потом Постовал говорил:
— Ну, и выдержка у тебя. Я пару раз думал — сейчас башку снесёт. А ты и не дёрнулся.
Мог похвастаться, как был чемпионом среди команчей по этой самой фигне, но не стал. К чему лишние фразы? С некоторых пор решил быть невозмутимым, как старшина Пестов. Только плечами пожал:
— Лучше целиться надо.
Лоцию изучали по реальным картам Дуная, Амура и Уссури.
Вот в чём уж очень сильно я преуспел, так это в ППСС (правила предупреждения столкновения судов). Точнее, в части световой сигнализации, обеспечивающей безопасное плавание в ночную пору. У нас был стенд, на котором загорались различные конфигурации цветных огоньков — белых, красных, зелёных. И по ним следовало определить, что за судно перед тобой. Например: три зелёных вертикально, три белых треугольником вершиной вверх. Слабо? А я запросто — пограничный корабль левым бортом. Или — два белых вертикально, два красных с наклонов вправо и зелёный слева. А? Элементарно — сухогруз с бочками ГСМ, идёт на Вас, между прочим. Ничего сложного, уверяю. В две минуты обучу. Три белых огня — габаритные — топовый, баковый, ютовый. Топовый — это на мачте, на самом верху. Баковый и ютовый — на носу и корме, соответственно, корабля. Если видишь все три огня сразу, кораблик в профиль. В анфас — обязательно топовый и какой-нибудь из крайних. На ходу зажигаются бортовые — красный и зелёный. Два зелёных вертикально — пограничник на ходу. Один красный на мачте — взрывоопасный груз в трюме. Два — танкер, соответственно. Всё. Не надо больше ничего знать и выдумывать. Включай пространственное воображение и выдавай ответы на стендовые вопросы. Сколько я бился с бестолковыми из смены — всю нервную систему расшатал — бесполезно. А потом соревнования прошли — стал я чемпионом роты по этому самому делу и очень возгордился. Ответствовал на все просьбы о помощи — раз природой не дано, надо ли напрягаться?
Ну, что ещё рассказать? О БЖ? БЖ — борьба за живучесть корабля. Живучесть — способность корабля оставаться на плаву и выполнять боевую задачу, получив кучу пробоин. Тренажёр — точная копия трюма корабля. Только не повезло ему — оба борта в дырках от пуль и осколков снарядов. Одна такая — мама дорогая! — голова пролезет. Её чопиком не забьёшь — пластырь накладываешь с подпоркой. Переборки тоже надо струбциной подпереть — могут схлопнуться.
Короче, спустили, объяснили, показали и приказали. Сначала насухо всё сделали. Водой даванули — потекла наша работа. Потом под давлением воды все пробоины заделывали. Потом к всеобщей суматохе сирену добавили. Потом мигающий красный цвет. Потом кромешная темнота. Тренировки, тренировки, тренировки….
Расскажу, забегая вперёд, об экзамене. Построили наш расчёт (8 курсантов) в этом самом трюме. Каплей (капитан-лейтенант) из экзаменационной комиссии прошёлся, всем по сигарете в зубы дал. Кто-то:
— Разрешите закурить?
— Разрешаю.
Да как закуришь — стоим в робах без тельников и гюйсов: через минуту будем мокрые, как черти. И спички, и сигареты и сменная амуниция — наверху. А я думаю, зачем он сигареты нам в рот сунул — нет, неспроста. Говорю:
— Сигареты, парни, не выплёвывайте.
— А куда их?
— Под язык засунь.
Я так и сделал. Да пусть себе горько — жуют же табак аборигены.
Только скрылись в подволоке (потолке) каплеевы штиблеты, брякнул люк — началось. Свет погас. Аварийный замигал. Погас, проклятый! По ушам сирена проехалась, в грудь — вода. Сорвались, бросились борта латать. Напор с ног валит. Избыточное давление — одна атмосфера. Утопли, значит, на 10 метров. За минуту не управимся — сила напора удвоится. На двадцати метрах погружения (условного, конечно) выключаются сирена, аварийка, включается нормальный свет. В заштопанные дыры сочится вода, давление за бортом — три атмосферы.
Открывается люк, в наше чумное пространство просовывается каплеева голова — осторожненько, чтобы формочку не замочить. Видит — всё нормально — спускается. Мы строимся. Он проходит с экзаменационной ведомостью.
— Фамилия? Сигарета ваша где?
Я выплюнул коричневое месиво на ладонь.
— Молодец. Отлично. Ваша? А фамилия? Хорошо.
Не правда ли, интересный подход к оценке индивидуальных действий расчёта.
Ну, это я много вперёд забежал — аж на выпускные экзамены. До них нас ещё как до Китая пешком — лудили и лудили.
Да-а, служили. Но мы были живыми людьми, и с нами случались различные истории. Расскажу пару штук.
День к отбою катился. У нас личное время. Захар из своего (второго) кубрика прибегает.
