Да-а, женский вопрос может поставить крест на нашей колонии. Этого люблю, с этим не хочу. И наоборот. Захар — надо не забывать — упрямый мужик, на всех полежит, но своего добьётся. Что ж тогда делать? Полная свобода половых отношений? Никаких браков. Трудимся вместе, живём вместе, спим вместе. А что из этого получится — воспитываем вместе. Братья и сёстры в вере в светлое будущее. С одной стороны, оно конечно не плохо — никаких преград. Понравилась девчонка — ты ей: пойдём, мол, в спальню. Она: извини, сегодня не успею — вон какая очередь. Иди, записывайся. Во, до чего додумался! Коммуна с антикоммунистической моралью.
Блин, да как же преобразовывать общество и строить светлое будущее всего человечества? Как решить проблему основного природного инстинкта? Ввести всеобщую кастрацию? Ну, тогда человечество вымрет. Если не всё, то социалистический лагерь точно. Не хотелось бы империалистам уступать Землю без боя и по глупости.
Что придумать можно? Не получается из меня Ликурга. Хотя нет, почему же. Плоды его законотворчества аукнулись Древней Греции только поколения спустя. Я вот тоже знаю, что основа основ построение коммунизма — это воспитание нового человека. А это нелегко и разом не даётся. Вот если отец мой во всех отношениях порядочный человек, то и я себя таким мню, и хоть сейчас готов жить при коммунизме. А вот если Захар упрямством добивается от девушек самого для них дорого, то каким же вырастит его сын? И гадать не приходится: яблоко от яблони….
В голове моей роились такие мысли, а за окном мелькали унылые осенние казахские степи. И незнакомые плоские лица, и верблюды у железной дороги, и сайгаки где-то у горизонта….
Проехали Гурьевск. Нет, прав Дмитриев — Гурьев. Это я, глянув в окно на вокзальное строение, прочитал нарочито громко:
— Гурьевск.
Дмитриева с седалища аж подбросило. Ну и трелей стариковских до отбоя. Педик он и есть педик — на всю жизнь однажды заученные догмы, и ни на грош юмора. Как такому ребятишек доверять?
В Астрахань заглянули. Поезд, конечно. А мы только в окно что узрели — и все впечатления от столицы прежнего ханства, которую Иван Грозный к Российскому царству присоединил.
— Слышь, — говорю Чистякову, — между прочим, двух сынов мужик укокошил и пару-тройку жён.
Он понял, но от полемики уклонился:
— Я отца зарубил.
Гудермес. Здесь пришлось расстаться с поездом и его вагоном, нас приютившим. На вокзале картина во всю стену — кадр из кинофильма «Кубанские казаки». Она, красивая, в тачанке — он, чубатый, на коне.
— О-пана! — озвучил кто-то прихлынувшие чувства. — Говорят Чечня, а мотивы родные….
— Да все чеченцы сейчас в Казахстане парятся. Их ещё в войну Сталин в порочных связях с Гитлером уличил.
Но оказалось, не все чеченцы в казахских банях. Нужный нам поезд предстояло ждать долго, и командиры провели разведку на счёт «порубать». Сначала вся толпа ушла в городскую столовую, а наш «кубрик» в известном составе остался на вокзале сторожить пожитки. Потом пошли мы с Ежовым во главе. Шли, правда, не строем — просто окружили его и слушали — замполиты, известно, болтать умеют.
Мы с Постовальчиком как-то быстро отмахали ложками, вышли на улицу, ждём остальных, спичками зубы ковыряем. Вот они, те, кого за симпатии к немецко-фашистским оккупантам Генералиссимус послал целину поднимать. Подваливают. Где на словах, где жестами объясняют — что нам не следует жлобиться, а поделиться деньгами, которых у нас полные карманы, с этими бравыми ребятами, горными орлами, потому что они в городе самые крутые.
Может, не дословно я тут перевёл их речь, но, в принципе всё понятно. В любом населённом пункте — возьми Челябинск, Троицк или будь то наша задрипаная Увелка — найдутся вот такие уркаганы, которые считают верхом гостеприимства отобрать у приезжих часть их денег. Заметьте — именно, часть, потому что они не бандиты и не воры, а очень даже гостеприимный народ, но обычай требует….
Я, понятно…. Да, причём тут я — любой молодой человек бывал в подобной ситуации. Не поверю, если кто-то скажет, что нет. Выбор тут вобщем-то невелик — или отдай, или дерись. Можно, конечно, попытаться убежать, но, уверяю — это бесполезно. Такие орёлики прежде, чем подойти сначала отрежут все пути отступления. Самое гадкое — когда паренёк денег не отдаёт, бежать не пытается, постоять за себя тоже. Стоит с пунцовой рожей, а пронырливые руки выворачивают его карманы.
Выбора у нас с Постовальчиком не было. Я это чувствовал и, даже не видя лица, знал его решение — надо бить. Я стоял ближе — мне и выпало первому в эту чебурецкую харю двинуть своим кулаком. Можно было, конечно, вступить в переговоры, оттянуть время, дождаться ребят и офицера. Но я видел их рожи, готовые встретить дружным издевательским хохотом любое произнесённое мной слово. Они просто зачарованно смотрели мне в рот, словно ждали команды — всем ржать! И совсем не обращали внимания на руки. А зря! Ладони сжались в кулаки, напряглись. Я уже сделал выбор — правой этому, левой тому….
— Я отца зарубил! — то ли вовремя, то ли некстати рявкнул за спиной Чистяков.
Чеченцев, как ветром сдуло. Бегать они мастаки. Впрочем, не успели скрыться за углом, как оттуда — мама дорогая! — десятка два парней. Все на одно лицо — чебурек к чебуреку.
Но и к нам подоспело подкрепление: Ежов набил-таки бездомный трюм и выкатился из столовой. Прикрыл нас от надвигающейся толпы грудью и животом.
— Вам чего, ребятки? А впрочем, кстати, берите мяч, приходите на вокзал — сыграем в футбол.
Ему не ответили. Да он и не ждал — развернул нас в сторону вокзала и потопал в арьергарде.
Чудные дела творит форма — любая: военная, милицейская — с чеченской молодёжью. Будто гипнотизирует. Откуда это у них? Должно быть, от предков, со времён генералиссимуса Джугашвили. Погоны старшего лейтенанта морских частей погранвойск остановили мчавшуюся на нас орду северокавказских аборигенов. В отдалённости они всё же плелись за нами, не делая больше попыток вступить в контакт. Озираться на них не позволяло самолюбие. Но всё же, раз-другой, прикуривая, я бросил взгляд в ту сторону. Число их росло от квартала к кварталу. В руках появились, нет, не футбольные мячи — колья, велосипедные цепи. Может быть, футбольные фанаты — команда следом притащится?
Увидев в окно нас и наш «хвост», на привокзальную площадь мигом высыпали челябинские призывники. Но точку «дружбе народов» поставил мичман Титов — высокий, красивый, в сияющем регалиями кителе. Он вышел вперёд и рявкнул:
— В чём дело, мать вашу…?!
Я уже говорил: чеченцы бегать умели, и даже спиной вперёд. Что тут же и продемонстрировали. Короче, шарахнулись они от мичмана Титова, давя своих. Совсем не разбежались — до темноты маячили в конце квартала. А потом пришёл поезд — прощай Гудермес!
В Грозном пришёл приказ — ополовиниться. Ну, в смысле, не нас пополам, а полвагона следует освободить для других призывников.
— Дикая дивизия! — прошмыгнула проводница.
Титов прошёлся по вагону, отмеряя половину. Пришлась как раз на наш кубрик.
— Не занимать! — приказал мичман. — Поставим заслон.
Мимо потянулись ребята с постелями, пожитками. Устраивались подвое на нижних полках, подвое на средних. На полу, постелив матрас, ложились тоже парой. До того успели поужинать, и мичман потребовал:
— Отбой!
Нам тоже приказал:
— Нижние полки в наряд, средние отдыхают.
Дмитриев, Захаров, Талипов во главе с самим Титовым сели друг напротив друга, коленями заградив проход.
В оставленную нами половину вагона со свистами и гиканьем ворвались новые постояльцы. Они долго и шумно устраивались. Потом сели трапезничать. Потом принялись петь свои горские песни и плясать горские пляски. Песни я мог услышать — грохот двигающегося состава тому не помеха. А про пляски, скажите, загнул Антоха. Лежа на средней полке головой к окну — как мог видеть? Я и не видел — домыслил логически. Вот если один человек насвистывает и ритмично шлёпает в ладоши, чем занят другой? Не догадываетесь? Ну, подумайте, подумайте…. А я всхрапну. Благо — один на полке. Другим теперь труднее.
Подняли нас в полночь. Смена караула. Старшина с Чистяковым первым, мы с Постовальчиком вторым эшелоном сцепили колени на проходе, готовые отразить атаку дикой дивизии. Впрочем, как только мичман ушёл, дембель поднял ноги на полку, протянув через проход. И Постовальчик тоже. Им так удобнее — у них за спиной опора. А мы с Чистяковым убрали ноги с прохода — и без наших есть обо что запнуться.
На той половине вагона творились Садом и Гоморра. То есть, призывники из Грозного успели перепиться и беспрерывно сновали по вагону, в нём же курили, пели, орали, плясали — и чёрте что ещё выделывали. Один подвалил к нам. Сначала вроде как прикурить попросил. Пестов и бровью на него не повёл — будто нет рядом человека. Вот это выдержка! Я таким же хочу стать после трёх лет службы.
