Наверно, она все перепутала — небо настоящее, а «колбаса» — иллюзия.
Верховный суд.
— Правда, здесь красиво?
— Не мели ерунды!
— Мы еще будем сюда приходить?
— Замолчи, не приставай. Сидишь как на иголках, так еще она голову дурит, лезет со всякими глупостями.
— Вы принесли выписку из приказа об увольнении вашего мужа? — спрашивает старичок с белыми волосами — секретарь.
— Да, да. — Мама торопливо протягивает бумажку.
И опять мы сидим и ждем. Наконец нас впускают в зал суда.
— Право на ведомственную площадь теряют уволенные по собственному желанию или за нарушение трудовой дисциплины, — говорит судья. — Так как в данном случае ни того, ни другого нет, суд постановляет: обязать издательство «Правда» в двадцать четыре часа освободить комнату.
— Боже мой, — говорит мама дрожащим голосом. — В двадцать четыре часа… Нет, я не смею поверить… Получив решение суда, мы едем к Бурову. Нам открывает домработница.
— Уходите, уходите, — машет она на нас руками. — Они никому не подают. За мной и то смотрят, сколько съела, — прибавляет она вполголоса.
— Я не прошу милостыню, — говорит мама. — Мне нужно видеть Анатолия Владимировича.
Женщина недоверчиво смотрит на нас, но потом все-таки идет звать хозяина. Буров выходит, оборачивается назад и кричит громко:
— Дверь надо закрывать, когда всякие тут околачиваются! Обчистят квартиру, ты, что ли, платить будешь? — После этого он поворачивается к маме: — Что вам от меня нужно?
Мама протягивает ему решение суда. Он долго читает, шевеля толстыми губами, а потом говорит:
— Плевал я на эту бумажонку! Можете оставить ее себе на память!
— Вы обязаны освободить площадь, — говорит мама. — Если вы не сделаете этого добровольно, вас выселят с судебным исполнителем.
— Чихал я на вашего исполнителя! — говорит Буров. — Всего наилучшего! — И захлопывает дверь.
— Ну и хам, ну и сволочь, — повторяет мама, пока мы спускаемся по лестнице. — Нет, подумать только — какая сволочь!..
Мы снова в суде. Теперь районном, нашего участка. Ждем судебного исполнителя.
Его нет, говорят, он уехал куда-то часа два назад.
— Ничего, я подожду, — говорит мама. — Я уже столько ждала, что лишний час не имеет значения.
— Вы ко мне? — спрашивает молодая девушка.
— Это вы — судебный исполнитель? — удивляется мама. — Я думала, мужчина.
— Мужчины на фронте, — говорит девушка. — А мы тут и сами справляемся. Что нам мужчины — мы и сами с усами, правда? — спрашивает она меня.
Никаких усов у нее нет, но я молчу. Мы выходим на улицу.
— Ах, как жалко! — говорит мама. — Трамвай! Все, уйдет, не успеем…
— Почему это не успеем? — не соглашается девушка. — На четырех не успеем, а на двух как раз! — Она подхватывает меня на руки и бежит со мной к остановке.
Мама бежит следом. Мы влазим в трамвай, мама и девушка садятся, я стою возле них.
— Держись, — говорит мама.
Я держусь, но трамвай вдруг бросает в сторону, я падаю, и все остальные пассажиры тоже падают, даже те, что сидят.
— Разбилась? — спрашивает девушка. — Ну ничего, ничего, не плачь… Где болит? Тут? И тут? Дай-ка я потру. Прошло? Сейчас пройдет.
— Вылезайте, вылезайте все! — кричат снаружи. — Все, приехали — с рельсов сошел.
— Как же теперь добираться? — спрашивает мама.
— Теперь, дочка, пешком надо идти. Пока пригонят кран да пока подымут…
— Ну вы подумайте! — говорит мама. — Ну что за невезение! И как это могло случиться? Я впервые в жизни попадаю в такую историю… И надо же, чтобы именно сегодня! Ах!.. Не одно, так другое, не одно, так другое!.. Верно, неопытный вагоновожатый… Вот вам и «с усами»!
Мы идем пешком. Мне больно ступать на ногу.
— Ничего, до свадьбы заживет! — утешает меня девушка. — Тебе сколько лет?
— Четыре года, — говорю я. — Раньше было три, а теперь четыре.
— Ну, так ты уже большая! А трамвай нам попался маленький — ходить не умеет. Его на рельсы пустили, а он раз — и свалился! Да?
За нашим трамваем, сошедшим с рельсов, останавливаются еще два.
— Два и еще один — это три, — сообщаю я девушке.
— Верно! — говорит она. — А четыре?
— Четыре — это после трех.
Трамваи один за другим подъезжают и останавливаются. Вдоль всей улицы тянется лента одинаковых красных вагончиков.
— Мы в Москву на поезде приехали, — рассказываю я.
— Правда? А где ты раньше жила?
— В том городе, который нельзя выговорить.
— Это почему же?
— Не выговаривается.
— В Красноуфимске, — объясняет мама. — Чтоб он провалился!.. Если б я знала, что меня там ждет, то уж, верно, никуда бы из Москвы не двинулась. Лучше было сразу умереть, чем все это перенести. Но кто мог предвидеть?.. Мы ведь шестнадцатого октября бежали. Некогда было раздумывать. Я как представила: дом «Правды», немцы придут, всех расстреляют. Соседка сказала: ребенка на штык подымут. Но лучше, я вам скажу, любая смерть, чем такая жизнь…
— А все остальные города выговариваются? — спрашивает меня девушка.
— Да.
— А ты много городов знаешь?
— Много. Все, о которых в сводках говорят. А в некоторых местах земля сама назад бежит.
— Это как же? — не понимает девушка.
— Так, — объясняю я. — Есть такие места — поезд стоит, а земля сама назад бежит.
— Это так кажется, — говорит мама.
— Нет, не кажется! Я видела. Ты спала и не видела, а я видела. Сначала поезд шел, а земля лежала, а потом поезд остановился, а земля стала убегать.
— Не выдумывай, — говорит мама.
— Я не выдумываю. Есть такое место, которое само бежит. Просто ты не видела.
— Интересно там жить, — смеется девушка. — Лег спать — рядом вокзал, а проснулся — речка. Замечательно, правда?
— Я потом найду, где это. Я помню это место.
— Найдешь, — соглашается девушка. — Если только оно до тех пор совсем не убежит!
Она верит мне. А мама никогда не верит!
Дома нас встречает тетя Наташа.
— Нина Владимировна, поздравляю! Буров вам оставил ключ! Знаете, пришел, черный весь, как туча. Ну, где, говорит, она? Вот, говорит, передайте ключ, решил не связываться.
— Ну вот, — говорит девушка, — все разрешилось наилучшим образом. Оказывается, я и не нужна. До свиданья, малышка! Расти большая и ищи свое замечательное место. А как найдешь, позови меня, я тоже хочу поглядеть!
Мама долго возится с незнакомым замком. Наконец дверь распахивается. Комната совсем голая, шкаф откинул одну дверцу и смотрит пустыми полками. Мама подходит к нему, открывает вторую дверцу.
— Боже… Где же вещи? Наташенька… Я ничего не понимаю…
На пол скатываются пояса, очевидно забытые впопыхах — голубой, салатовый, пестренький, белый, — и замирают вискозными змейками.
— Наташа! Наталья Григорьевна! — зовет мама. — Вы только взгляните… Он же все вывез… Боже, какой жулик!
— А я видела, как он выносил, — говорит тетя Наташа. — Но откуда ж я могла знать? Я думала, это его. Он с машиной приехал и давай вместе с шофером таскать.
— Его! Да у него тут вообще ничего не было! Пара грязного белья… Я еще, помню, в угол бросила, когда приехала. Боже мой, это он нарочно так устроил — я пойду за исполнителем, а он тем временем приедет и вынесет… Ах, какой негодяй!.. Все вещи, все, ничего не оставил!.. Как же жить? Боже мой… Не знаю, просто не знаю…
На полке в шкафу лежат черепки разбитой посуды и фанерный кружок. Я хочу достать этот кружок, задеваю черепки, они с глухим стуком падают на пол.
— Подавайте опять в суд, — говорит тетя Наташа.
— Вы смеетесь… Кто же станет такой ерундой заниматься… Да и не докажешь ничего…
— Поезжайте прямо сейчас к нему. Он, наверно, еще и распаковать не успел.
— Да он меня на порог не пустит.
— А лучше идите в редакцию. Не стесняйтесь. И тестю пригрозите. Скажите, если не вернут, вы его на всю Москву ославите. Как-никак, я думаю, ему свое доброе имя дороже, чем ваше барахло.
Я заглядываю за шкаф. Мой шкафчик и примус остались!
— Ах, какой жулик! Какой прохвост!.. Просто в голове не укладывается…
Мы сидим у тети Леры. Мама рассказывает, как нам вернули комнату, а Буров увез все наши вещи.
— Вот поверите — как увидела, что ничего нет, руки-ноги отнялись. Убила бы его, мерзавца.
— А вы утешайтесь мыслью, — говорит тетя Лера, — что он вашим барахлом на толкучке будет торговать, когда его из редакции выгонят.
— Кто его выгонит… Что вы, Лера Сергеевна, такой прохвост всегда сухим из воды выйдет.
— Бог, говорят, правду видит.
— Видеть-то он, может, и видит, да не скоро скажет… Ходила к адвокату, говорит, в суд обращаться бесполезно, ничего не выйдет.
— Ясное дело… Скажет, что въехал в пустую комнату. Пойди докажи, что это не так.
