– Все будет хорошо. Все мы успеем. Оценку-то какую поставили?
– Я не успела решить задачу.
– Поставите нашей будущей мамочке пятерку? – весело спросил доктор у математика. Тот встрепенулся и склонился к Варе.
– В четверти, Варя, в четверти. Только не волнуйся. И дыши!
– Нет, дышать пока не надо. Дыши пока, как обычно, и старайся расслабляться. Не тужься, ладно?
– Ладно, – кивнула Варвара, хотя и понятия не имела, как это – тужиться и как не тужиться. Об этом она узнала немного позже, уже в роддоме, и надо сказать, без этих знаний она бы обошлась точно. Тужиться ей совсем не понравилось.
А потом родилась она, Варина дочь. В четвертом часу, после семи часов активной родовой деятельности. Здоровенькая девочка, три килограмма шестьсот грамм, пятьдесят два сантиметра.
К этому моменту и я, и Гриша уже сидели в коридоре около родильного отделения и ждали, ждали, ждали. Муж то сидел, то вскакивал и начинал бегать, то принимался приставать к любому представителю медперсонала, попадавшемуся, на свою беду, ему в руки.
– Почему так долго? Все ли в порядке? А нам туда можно? А когда можно? Там моя несовершеннолетняя дочь, я не могу оставить ее там одну! Да плевать мне на карантин!
– Гриша, успокойся, – пыталась достучаться до его разума я, но он только еще больше нервничал. Потом нам сообщили, что родилась ОНА. Но только ближе к вечеру, и то по большому одолжению и за относительно небольшие деньги, нам позволили ненадолго навестить нашу Варю. Когда мы пришли, дочь спала так крепко, что даже не заметила нашего прихода.
– Давайте я ее разбужу, – предложила медсестра, добрая и отзывчивая по причине хорошего характера и любви к деньгам.
– Нет, не надо. Мы подождем, – прошептал Гриша, и мы с ним тихонечко расселись на стульях. Он принялся читать свои новости на планшете, а я просто сидела и смотрела на мою девочку. Ее длинные темные волосы растрепались, она немного вспотела, и волосы прилипли ко лбу. Она тихо дышала, приоткрыв рот. На нее надели больничную ночную рубашку, а рядом с кроватью лежал страхолюдный цветастый халат, тоже больничный. Мы принесли с собой сменную одежду, памперсы для маленькой и даже соску. Это было так странно – снова после стольких лет ходить по рядам с детской одежкой, игрушками, сосками и выбирать памперсы. Мы выбрали пару разных упаковок, так как не знали, что именно ей подойдет.
И на этот раз под словом «ей» я подразумевала не Варю, а ее девочку. Нашу внучку. В это невозможно поверить.
– Мама! – Варин голос был тихим и очень усталым.
– Как ты, деточка? – я бросилась к ней, обняла, поцеловала ее горячие щечки. Какая же она еще маленькая, как она может быть матерью? Какая ты бываешь странная, жизнь.
– Папа! – Варя попыталась присесть на кровати, и ее лицо перекосилось от острой боли.
– Лежи, детка. Не надо садиться, – пробормотала я. О, я помню, как после рождения самой Вари я неделю стонала и клялась всем и каждому, что «больше никогда». И все в нашем роддоме меня поддерживали в этом.
– Я здесь, здесь, лежи, малышка, – Гриша взял Варю за руку и тихонько сжал ее пальцы.
– Это девочка, па-ап, – всхлипнула Варя. – Прости!
– Что? – изумленно посмотрел на нее Гриша. Да и я, признаться, была обескуражена.
– Я знаю, что ты хотел мальчика! Все мужчины хотят мальчиков! – и Варя вдруг расплакалась, частично от усталости, частично от гормонов. Переходный возраст, знаете ли, не подарок. А если он вдруг совмещается с гормональной бурей, связанной с рождением ребенка, – это становится просто опасно. Как снежная лавина. Завалит – не выберешься.
– Эй, ты что! Ты о чем говоришь, Варвара-краса, девичья коса? И зачем бы мне нужен был мальчишка? От них одни проблемы, разве нет? Да я вообще-то именно девочку хотел. Только девочку и никого другого.
– Правда? – всхлипнула Варя и разрыдалась еще больше.
– Ты что, сероглазка! Когда я тебе врал? – возмутился Гриша. – Лучше скажи, хочешь булочку? Мы с мамой принесли, ты там глянь. Сок есть, и еще сказали, тебе хорошо сгущенку.
– Я бы съела… борща, – выдала наша принцесса сквозь слезы.
– Борща? – мы переглянулись в отчаянии. Ну где мы ей сейчас тут борща возьмем?
– Но и булка сойдет, – смилостивилась она. – Ах да, и еще. Мам, пап!
– Да, детка, – кивнули мы, внутренне приготовившись к «худшему», к тому, что она попросит у нас черной икры, или кумкват, или луну с неба.
– Я хочу, чтобы вы дали ей имя, – сказала она, заглатывая булку с творогом за один, максимум два прикуса. Мы переглянулись.
– Правда? Ты уверена?
– Да, конечно, – кивнула она с набитым ртом. – Вы так много для меня сделали, и это – самое меньшее, что я могу сделать в ответ. Так что – выбирайте имя.
– Ты выбирай, – сказала я Грише. Он весь подобрался, выпрямился и даже порозовел от такой чести. Он на несколько минут задумался, а затем вынырнул из своего внутреннего пространства с готовым ответом.
– Назовем ее Наташей, а? – гордо выдал он. Мы с Варей переглянулись и, не сговариваясь, замотали головами.
– Не-ет, не пойдет, – пробормотала она.
– Почему? – нахмурился Гриша. – Хорошее же имя.
– Знаешь, сколько будет вокруг нее Наташ? – аккуратно спросила я.
– Ничего и не будет. Это раньше было много, а сейчас больше Даш и Полин! – разобиделся Григорий. – Но если вам не нравится, пожалуйста.
– Полина? – посмотрела на меня Варя. Я пожала плечами. Гриша в немом изумлении перевел взгляд с меня на нее и обратно.
– Значит, вам обеим нравится Полина?
– Ага, – кивнули мы.
– Это так, значит, вы даете мне выбрать имя? – ухмыльнулся он. – А, ладно. Пусть будет Полиной. Отличное имя!
– Ты же сам его и предложил, – хитро улыбнулась Варвара.
– Да, конечно, – вздохнул Гриша. – Только я-то предложил его не рассматривать. А вы… Да ладно! Такова, видно, моя судьба. Никто меня не слушает!
– Полина, Полина! – перебирали на все лады мы.
– Мам, а как же я буду ее грудью кормить, а? – вдруг обеспокоилась Варвара. – У меня и груди-то толком нет?
– Все! Если вы будете обсуждать такие вещи, то я лучше пойду отсюда. Посижу в коридоре, новости почитаю.
– Тебе бы все новости читать. Лучше скажи, а ты вообще матери своей позвонил? Сказал ей, что она стала прабабушкой?
На секунду Гриша, что называется, «завис», и, к нашему обоюдному ужасу, стало ясно, что проинформировать о произошедшем сегодня на уроке алгебры Алевтину Ильиничну никто не удосужился. А это значит, что она сидит дома с готовым ужином и ломает голову, куда мы все исчезли. И звонит, звонит на все наши телефоны, которые лежат в машине. А Варин вообще остался в ее портфеле в школе.
Отлично!
– Бегите, – улыбнулась Варя. – Все равно я хочу спать. Приходите завтра, когда бабушка вас уже убьет.
– Умная, да? – погрозил ей пальцем Григорий, а дальше мы сделали именно то, что она предложила. Побежали бегом звонить нашей бабушке. Она теперь, в одночасье, стала персоной VIP, и относиться к ней следовало соответственно. Ибо кто ж еще будет сидеть с Полиной, когда Гриша уедет показывать гостям столицы ее достопримечательности, я уйду выдавать и отбирать у людей деньги, а Варя уйдет в школу, грызть гранит науки. Только бабушка. Кроме этого, как мы все теперь поместимся в двушке? Никак! А это значит, надо будет уговорить бабушку переехать к нам, для чего придется продать ее квартиру в Мурманске, съехаться в трешку и таким образом решить наш жилищный вопрос. Мы уже говорили с Гришей об этом, и я, конечно, сначала пришла в ужас. Но затем признала, что идея неплохая. Нужно только, чтобы свекровь с этим согласилась. А мы ее волноваться заставляем. Нервы треплем. Не звоним. Недопустимо.
– Да как вы могли?! А я сижу и ничего не знаю! Думала уже в полицию звонить. Мало ли чего? Взяли и все трое пропали! Нет, это просто возмутительно! Я тут и обед приготовила, и ужин. Все впустую. Никого нет. Варя не пришла, я подумала, она осталась на дополнительные занятия. Но вы-то куда делись? Телефоны вам зачем даны? Чтобы их забывать? В могилу меня свести хотите? – она говорила и говорила, и, честно говоря, я уже не надеялась, что этот поток когда-нибудь остановится. И только Гриша со свойственной ему мудростью и опытом просто прошел мимо Алевтины Ильиничны, сел за стол и сложил руки перед собой.
– Мам, ты сказала, что у нас и обед есть, и ужин? Я проголодался – умираю.
– Конечно! Умирает он! Это я от беспокойства умираю тут, – моментально подхватила свекровь, но при этом направление ее движения изменилось, она направилась к плите и принялась возмущенно хлопать крышками кастрюль.
