Молодая женщина внимательно вглядывалась в картину. При некотором усилии в этих разноцветных пятнах угадывались человеческие лица. И ничего больше, только двенадцать лиц. Два в середине и десять вокруг.
— Что это?
— «Тайная вечеря».
— А, понятно. В центре Иуда и Иисус… И сейчас состоится тот самый поцелуй.
Они еще некоторое время рассматривали картину, после чего Анрэ заявил:
— А у меня действительно появилась идея.
— Опять навязчивая? — усмехнулась его дочь.
— Пока нет. Но она может стать такой, если ее не исполнишь.
— Вот как? И что же это? Поделись.
— А давай выпьем на брудершафт!
— И целоваться будем?
— Всенепременно!
Это было очень неожиданное предложение. И не сказать, чтобы Анжела была от него в восторге. Но отказаться она не решилась — тогда бы вечер стопроцентно закончился ссорой.
— Ну хорошо, — согласилась она. — Только при одном условии. Точнее, при двух…
— Ну говори скорее, — развеселился Анрэ. — Пока два условия не выросли в сорок так же быстро, как одно превратилось в два.
— Первое — я буду пить не вино, а что-нибудь безалкогольное. Надеюсь, в доме найдется какой-нибудь сок?
— Лично сделаю его! — заверил Анрэ. — А какое второе условие?
— После этого я скажу тебе одну вещь… Дай мне слово, что не будешь принимать эту новость близко к сердцу.
— Постараюсь, — пообещал он. — Какой ты желаешь сок? Из яблок, апельсинов, грейпфрутов?
— Мне все равно… Пожалуй, пусть будет яблочный.
Пока отец орудовал на кухне соковыжималкой, она попыталась собраться с мыслями, подобрать нужные слова для предстоящего разговора.
Не прошло и четверти часа, как Анрэ появился в дверях с подносом, на котором стояли два бокала. В одном было красное вино, в другом — обещанный сок. Анрэ выглядел странно взволнованным, поднос подрагивал в его руках, бокалы звенели.
Они, как положено, переплели руки и выпили бокалы до дна. Анрэ обнял дочь и поцеловал ее в губы — нежно-нежно, как невесту. Но ей все равно было как-то не по себе, и она поспешила отстраниться. Отец же, наоборот, совсем не торопился выпускать ее из объятий. Глаза его были закрыты, он тяжело дышал и выглядел так, словно… Нет, даже самой себе Анжела не решилась признаться, на что это было похоже. Она вытерла губы и сказала:
— Я надеюсь, это не тот поцелуй, не поцелуй Иуды?
Он открыл глаза и некоторое время точно приходил в себя. А потом заговорил:
— Ты, наверно, как все, считаешь, что Иуда предатель? Ничуть не бывало. Он не предатель. Как раз об этом и написана эта картина, которую я только что показал тебе. Иуда знал все об Иисусе, знал о его предназначении, о предстоящем распятии. Это Бог велел ему выдать Иисуса властям. Он не хотел, но так велел Бог! Между прочим, без Иуды не было бы Иисуса, страдающего за все человечество.
— Я уже слышала что-то подобное, — дернула плечиком Анжела. — Но не согласна. Все равно Иуда останется Иудой, как его ни приукрашивай, а поцелуй его не станет менее мерзким…
— Ты не права, дочка, — возразил с какой-то странной интонацией Анрэ. — И очень скоро ты это поймешь… Ладно, так что это за важная новость, которую ты обещала?
— Только помни — ты обещал не нервничать.
— Я сказал, что постараюсь, — поправил Анрэ. — Слушаю тебя.
Анжела набрала полную грудь воздуха, точно собиралась прыгнуть в холодную воду, вздохнула и выдала:
— Папа, я беременна!
— Вот как? — было видно, что он просто ошеломлен и не знает, как реагировать.
— Я так рада, папочка! — торопливо заговорила дочь. — Порадуйся и ты вместе со мной! Мы уже давно хотим ребенка. А точнее, двух или даже трех! И хорошо бы, чтоб старшей была девочка, мы оба так считаем… Решили назвать ее в честь матери Владимира. Ее звали Натали, знаешь, как это звучит по-русски? На-та-ша. По-моему, очень красивое имя, такое нежное… Нашу дочь будут звать Наташей. Тебе нравится? Папа? Папа, что с тобой? Тебе нехорошо?
Анрэ и впрямь переменился в лице. Ему стоило огромных усилий выдавить из себя несколько фраз:
— Анжела… Девочка моя… Прости, но… Это так неожиданно… Мне необходимо побыть одному. Посиди здесь немного, ладно?
И прежде чем она успела ответить, Анрэ поднялся и, тяжело ступая, точно сгорбленный под гнетом лет старик, вышел из каминной.
Ждать пришлось довольно долго, не меньше получаса. Анжела успела допить свой сок, привести в порядок макияж и пролистать лежавший у нее в сумочке журнал. Ни уйти, ни даже перейти в другую комнату она почему-то не решалась, хоть и находилась в собственном доме.
Наконец дверь отворилась, и на пороге появился отец. В руках у него были какие-то бумаги, глаза блестели странным блеском.
— Девочка моя! — торжественно проговорил отец. — В связи с тем потрясающим событием, о котором ты только что сообщила, я хочу сделать тебе и твоему мужу подарок.
— Что это? — вскинула брови Анжела.
— Это договор о вашем долевом участии в моем нефтяном бизнесе. Хочу передать тебе и Владимиру часть акций. От тебя потребуется только одна формальность — подпись вот тут, на последней странице. Вот, возьми ручку.
— Погоди минутку, папа. Можно я посмотрю этот документ?
— Ты что же, не доверяешь мне? — в голосе Анрэ прозвучала обида. — Уверяю, все составлено как нужно. Ведь договор составлял сам Макс Цолингер!
— Я очень уважаю дядю Макса, — кивнула молодая женщина. — И помню, что он учил меня никогда не подписывать никаких бумаг, предварительно не посоветовавшись с ним. И уж тем более — если я сама даже не читала документа.
— Анжела, Анжела, если бы ты знала, как обижаешь меня своим недоверием… Вот, конечно, возьми, почитай, — Анрэ еще раз проглядел все листы и протянул контракт дочери. Та аккуратно сложила документ и убрала в сумочку.
— Спасибо, папочка. Не сомневаюсь, что это очень щедрый подарок… Я очень тронута. Думаю, и Владимир будет тронут не меньше, тем более что для него это так неожиданно. Глядя на твое отношение к нему, трудно поверить, что ты когда-либо захочешь ему что-то подарить…
— Зачем же ты забрала документ? — поинтересовался Анрэ.
— Как это — зачем? Покажу его Владимиру, мы все обсудим… А сейчас, прости, но мне уже пора. Наш дом не так уж близко от Лугано, и мне не хочется возвращаться поздно. Всего тебе самого хорошего. Созвонимся.
* * *
Через несколько дней Анрэ назначил встречу Владимиру в своем банковском кабинете. Он тщательно подготовился к этому разговору. Увы, ни проверка, ни перепроверка в отделе кредитования не дали ему ожидаемых результатов. Ни одного «грязного» или хотя бы подозрительного контракта найти не удалось. Банкир сумел лишь отобрать несколько документов, имевших слабые места, которые при желании могли быть истолкованы не в пользу Владимира. Хотя Анрэ прекрасно понимал, что все эти придирки шиты белыми нитками, что нелегко будет добиться того результата, к которому он стремился, но нисколько не сомневался, что он на правильном пути — постепенно, шаг за шагом, он будет следовать к своей цели, и эти документы сыграют роковую роль.
Владимир был точен. Он пришел ровно в полдень, минута в минуту. Выглядел безупречно, одет был, как всегда на службе, строго и элегантно. Под мышкой — пухлая папка с бумагами. Похоже, он так же тщательно подготовился к встрече и знал, что его ждет.
— Что предпочитаешь — виски, вермут, мартель, коньяк? — как добрый хозяин спросил Анрэ.
— Водку.
— Ты отвечаешь как настоящий русский. Молодец. — Глаза Анрэ горели нехорошим огнем.
— Насколько я знаю, вы не очень-то любите русских, — парировал Владимир. — Так что ваше «молодец», возможно, имеет не один оттенок.
— Ну что ты, русских есть за что уважать.
— Уважать и любить — это разные вещи, — улыбнулся молодой человек.
— Пожалуй, ты прав, — согласился банкир, — заставить любить нельзя, а уважать — можно.
Анрэ разлил водку по хрустальным стаканчикам и приказал секретарше подать что-нибудь на закуску. Выпили молча. Каждый из мужчин думал о своем.
Пожилой — о том, что дом его опустел, любимая дочь потеряна, и вот перед ним сидит причина его страданий…
Владимир косился на своего босса и удивлялся выражению ненависти, застывшему на лице Анрэ.
«Старик явно не в себе. Ситуация со стороны, наверное, кажется смешной, но мне становится не до смеха. Дело принимает, по-моему, серьезный оборот. Ну, хорошо. Он меня почему-то невзлюбил. Но почему не поговорит со мной прямо? Делает гадости за моей спиной… Его буквально съедает ненависть. Не исключено, что любой бы на моем месте оказался в точно таком же положении. Ему не важно, какой у дочери муж, ему важно, чтобы никто никогда не вмешивался в устоявшийся, размеренный ход его жизни. Ему, похоже, надо от меня избавиться любой ценой: засадить в тюрьму, отправить в сумасшедший дом, утопить в озере. С него станется!..»
