Дверь палаты была закрыта. Кричать, во всяком случае так громко, чтобы ее смогли услышать, Диди попросту не имела сил. Ей оставалось лишь плакать. Слезы непроизвольно заструились по ее лицу, и у нее не было ни сил, ни желания их стереть. Она лежала на липком, еще не высохшем после недавней уборки линолеуме, и вдыхала казавшиеся ей тошнотворными пары дезинфицирующих средств.
Когда подошел очередной обход и в палату вошли две медсестры, они обнаружили Диди в полуобморочном состоянии, словно родила она несколько мгновений назад.
— Бедняжка, — сочувственно сказала одна из них, когда они подняли Диди с пола и уложили на постель. — И ведь когда вас сюда доставили, я говорила тому молодому человеку, что вам нельзя оставаться одной, пока не прошло действие анестезии. Это просто счастье, что, упав, вы ничего не сломали.
Спустя несколько часов в палату начали поступать цветы. Каждый следующий подарок превосходил предыдущий оригинальностью. Срезанные цветы в керамическом голубом горшке с выделенными глазурью буквами «ЭТО МАЛЬЧИК». Большое комнатное растение, помещенное в кашпо в форме лодки. Шоколадная плетеная корзинка, изо всех щелей в плетении которой торчали бесчисленные голубые ирисы… И так далее, и так далее, и так далее.
На карточках, которые вручали ей сестры, значились имена друзей ее родителей, приветствовавших появление на свет первого внука Айнов.
К вечеру палата наполнилась цветочными ароматами. Цветы заняли весь стол, весь подоконник, и чтобы разместить остальные, пришлось принести еще два столика.
Джордж не позвонил.
Около восьми часов вечера Диди позвонила по внутреннему телефону и попросила дежурную сестру убрать из палаты все цветы и раздать их тем молодым мамам, кому букетов не дарили.
— Первым уберите этот. — Потянувшись к стоявшему в хрустальной вазе букету Джорджа, она сорвала с него записку, бросила в большое зеленое больничное ведро и добавила: — Отдайте его той маме на отделении, которая выглядит самой одинокой.
Элис, высокооплачиваемая профессиональная няня, нанятая намеревавшейся набраться сил после родов Диди на две недели, так и осталась у нее на неопределенный срок. Похоже, одна только эта женщина и могла успокоить Адама, когда тот заходился от крика из-за болей в животике, которые, как по часам, начинались обычно в половине двенадцатого и продолжались до рассвета. Как раз в то время, когда Джорджу требовался сон.
Когда эта болезнь наконец прошла, Диди уже привыкла полагаться на Элис во всем, что касалось Адама. Она умела избавлять его от вздутия животика, постоянно мучившего малыша, пока за ним ухаживала Диди. Она превосходно готовила детские смеси из свежих бобов, гороха, морковки и мяса, напрочь отказываясь использовать «эти магазинные банки, нашпигованные ненужными добавками». Адам с большей охотой ел кашки, приготовленные не мамой, а няней, да и вообще, как приметила Диди, на попечении Элис вел себя гораздо спокойнее.
Да и почему собственно ей было не оставить няню? Оплата ее услуг не представляла проблемы: отец выделил немалые деньги, назвав это «подарком малышу». Адама следовало приучать к взрослой пище, что должно было укрепить его здоровье, помочь быстрее расти и прибавлять в весе. Педиатр все время справлялся о его весе. Да и как могло повредить развитию Адама присутствие заботливой женщины, которая готовит ему вкусную и здоровую пищу, пеленает, купает, успокаивает, короче говоря, заботится обо всех его физических нуждах. Женщины, несравненно лучше знающей, как ухаживать за младенцами, чем она сама. Тем паче, что Диди вовсе не собиралась устраняться от воспитания сына. Она и сейчас проводила с ним немало времени, когда он не спал, всегда сама запускала висевший над колыбелькой мобиль, к которому малыш, гукая, тянул ручонки, пытаясь ухватить одну из ускользавших движущихся частей. А уж когда Адам станет постарше, она будет брать его с собой повсюду. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее сын испытал такое же одиночество, какое пережила в детстве она. Просто пока он еще так мал, что не имеет иных потребностей, кроме еды и сна, нет ничего дурного в том, чтобы поручить заботу о нем человеку компетентному.
Спустя девять месяцев после появления в доме Элис Диди вошла в детскую в два часа ночи и обнаружила, что няня закапывает малышу в ротик какое-то вовсе не прописанное доктором лекарство. Она пришла в ужас, поняв, что успех этой женщины в обращении с ее сыном был достигнут исключительно тем, что она регулярно давала ему по ночам успокоительные капли.
Выставив няньку из дому посреди ночи, Диди полностью взяла уход за Адамом на себя, поклявшись, что больше никому не доверит своего сына.
Джордж составлял в угол недавно освободившиеся стулья, которые принесли в церковь для проведения мартовского собрания избирателей. Диди и Джо Брэдли сидели рядом на двух, которые он еще не успел забрать.
— Джордж, поди-ка сюда. Я хочу с тобой потолковать. Возьми одно из этих легендарных шоколадных пирожных, которые они всегда присылают на мои выступления, чашечку кофе, да садись поближе.
Джордж принес один из еще не составленных в пирамиду стульев.
— Что скажешь, как, по-твоему, я сегодня выступил?
— Прекрасно, сэр. Да вы и сами это знаете.
— Нет, не знаю. Нет у меня больше такой уверенности. Когда занимаешься этой политической говорильней так долго, как я, то рано или поздно поневоле начинаешь повторяться.
— Но этой речи вы раньше не произносили. Я помню все ваши выступления, так что ошибки быть не может.
— Да не о том я. Конечно, это не та самая речь. Слова другие, но идеи-то старые. Ничего нового мне уже не придумать.
— Но в этом нет ничего особенного, сэр. Все, так или иначе, используют обкатанные идеи. Обычное дело.
— Раньше я как-то не задумывался о том, что мои выступления стали не такими свежими, утратили яркость…
— Вы слишком суровы к себе.
— Знаешь, Джордж, в Оттаве поговаривают, что я малость старею.
— Только не вы, сэр.
— Ну уж моложе-то я точно не становлюсь, Джордж. Не так-то легко выдерживать этот бешеный ритм: пять дней в столице крутишься, как белка в колесе, каждую пятницу вечером торчишь в аэропорту вместе с толпой дожидающихся своего рейса, оба выходных носишься по собраниям да встречам с избирателями, а в воскресенье вечером — назад в Оттаву. И так неделя за неделей. Я ведь не раз тебе говорил, сколь бы прочное положение ни занимал политик в своем избирательном округе, он всегда остается уязвимым. И уж всяко не может позволить себе манкировать работой в округе. Избиратель такого не прощает. Вот и приходится болтаться между столицей и округом. Заруби это на носу, Джордж, политик всегда уязвим, каким бы популярным он себя не считал… И кроме того, через некоторое время вся эта гонка начинает выматывать. Даже меня.
— Понимаю.
— Я занимаюсь этим уже шестнадцать лет. Можно сказать, выработал пенсионный стаж. Пора укладывать вещички.
— Сэр, не может быть, чтобы вы говорили это всерьез!
— А чему ты так удивляешься, Джордж? Я говорил тебе то же самое, когда ты позвонил мне из Калифорнии и спросил насчет работы. Перед тем как взять тебя в дело, я сказал, что это, наверное, мой последний срок. Не сомневаюсь, ты прекрасно понимал, что даже такой старый конь, как я, не может вечно тянуть это ярмо.
— Но вам столько еще предстоит сделать. Завершить начатое…
— Брось. Даже вздумай я продолжить игру, толку бы из этого не вышло. Я слишком давно в политике и прекрасно понимаю, что если не попал в кабинет министров после двух сроков, то не попадешь никогда. Я остался в охвостье. Мое время вышло, Джордж.
— Я с вами не согласен.
— Ценю твою верность, парень, но я уже все решил. А тебя попрошу составить список перспективных претендентов. Хочу, чтобы мой округ попал в надежные руки. Взять, скажем, Марио Феллини, здешнего олдермена. Он уже двенадцать лет избирается в муниципалитет, и его муниципальный округ почти совпадает по территории с нашим федеральным. Неплохая кандидатура. Избирался четыре раза, и на каждых новых выборах набирал больше голосов, чем на предыдущих. Опять же итальянец, значит, все соотечественники будут за него горой. Сейчас итальянцы так и прут в политику, их полно в каждом избирательном бюллетене. На последних выборах это беспокоило даже меня, при всей прочности моей позиции. Прощупай его. Разузнай, не собирается ли он баллотироваться от либералов. Есть еще Питер Леллье, президент Империал Ойл. Я слышал, он там крепко держит поводья. Ну а раз он управляет такой компанией, то уже соприкоснулся с политикой, и скорее всего худшее в ней уже испытал. Он был бы сильным претендентом. Раздобыть деньжат для него не проблема, да и имя его в городе на слуху. Он числится в списке попечителей Фонда Сердечных Заболеваний, Фонда Помощи Больным Детям… Похоже, нет благотворительной акции, к которой он не был бы причастен, и вся его деятельность широко освещается в прессе. И я знаю, что он всю жизнь поддерживал либералов, так что тут беспокоиться не о чем. Но ты все-таки выясни, как к нему относятся в округе. Предприниматель, богач… — избиратели из национальных меньшинств таких не больно-то жалуют.
