Кончив читать, он положил карандашик и, посмотрев на Молодого Поэта чуткими редакторскими глазами, сказал:
— Не пойдет, к сожалению, не пойдет. Видите ли, ваша поэма не в русле. Школа, конечно, остается школой, но сейчас нужно отразить в прозе и поэзии те учреждения, которые готовят будущих трудовых людей. Есть у вас что-нибудь? — с надеждой посмотрел он на Молодого Поэта.
— Нет, — смущаясь, ответил тот, — у меня другое, — и протянул редактору папку с надписью «Лирика».
— Лирика, — без особенного энтузиазма произнес Редактор. — Что же, оставьте, здоровая лирика нам нужна.
Молодой Поэт забрал свою поэму «Школа — оплот» и ушел домой, не надеясь на успех.
Через два месяца «Молодой журнал» напечатал из цикла «Лирика» три самых слабых стихотворения, которых Молодой Поэт, по правде сказать, даже несколько стыдился и называл их «вегетарианскими»… Но они не избежали редакторской правки. Так, например, в строке: «я любил ее страстно и нежно», слово «страстно» было заменено словом «преданно». Редактор объяснил Молодому Поэту, что преждевременно знакомить шестнадцати-восемнадцатилетних читателей журнала с незнакомым им, а иногда и двусмысленным понятием «страсть».
Гонорар, полученный Молодым Поэтом, оказался мал, чтобы купить Жене новые туфельки, но вполне достаточен для приобретения тапочек. Благодарная Жена страстно (что бы подумал Редактор!) целовала мужа, повторяя:
— Ты талант! Пиши, мой милый, пиши! Инженером может быть всякий, а ты один такой!
Молодой Поэт понял намек, ушел с последнего курса института и занялся вольным творчеством. Он писал много и увлеченно, писал утром, днем и вечером, писал бы даже ночью, но любящая жена, со свойственным ей женским эгоизмом, не позволяла ему этого.
Она окончила институт, поступила на работу, которой занимаются инженеры, Поэт все еще не заработал и копейки своим вдохновением.
— Послушай, — время от времени говорил он, — мне стыдно сидеть у тебя на шее.
— Глупости, — нежно улыбалась она, — нам хватит на двоих, а потом, когда ты станешь знаменитым, ты купишь мне шубу из каракуля и австрийские сапоги.
Она вовсе не была сказочная жена, она была такой, какими бывают жены молодых поэтов.
Молодой Поэт, закончив очередное творение, рассылал его по журналам. И все они: «Молодой журнал», «Интеллигентный», «Журнал для престарелых» и другие журналы вежливо отказывали, говоря ему, что эти стихи не в их русле. Молодой Поэт грустил и чуть не впал в отчаянье. Но как-то в одном из журнальных коридоров он познакомился с другим Молодым Поэтом. Тот был модно одет, весел, и лицо его сочилось благополучием.
Они разговорились. Молодой Поэт рассказал новому знакомому о своей горестной судьбе и дал прочесть цикл стихотворений, который он принес в журнал.
Тот, внимательно прочтя стихи, похлопал его по плечу.
— Вещь!.. Хорошо сработано!
— Не берут, — вздохнул Молодой Поэт. — Сколько башмаков износил.
— Соображать нужно, — засмеялся новый приятель, — так и босиком пойдешь. Писать нужно, чтобы в самое яблочко. Пиши о сталеварах и доярках — сразу возьмут.
— Извини, — покраснел Молодой Поэт, — но я ни разу не был ни на заводе, ни в колхозе.
— И незачем! Пиши по газетам, там есть все, что нужно.
Вернувшись домой с отвергнутой рукописью, молодой Поэт задумался и целую неделю не писал стихов. Потом он попросил Жену, чтобы она выписала ему побольше газет, если это не подорвет семейного бюджета. Жена, конечно, выполнила его просьбу: газеты не каракулевая шубка, они ей по средствам. Так началась новая жизнь Поэта. Целый день с утра до вечера читал он разные газеты, а вечерами и даже ночью, воспользовавшись тем, что Жена, утомленная работой и домашним хозяйством, рано ложилась спать, писал стихи о сталеварах и доярках, о пекарях и лекарях, о работниках прилавков и главков, о столярах и малярах, шоферах и еще о многом другом, о чем пишут газеты. Стихи эти ему не очень нравились, да и Жена деликатно подремывала, когда он читал вслух. Зато его сонеты, поэмы и производственные триолеты охотно печатали все журналы: и «Молодой», и «Друг пенсионера», и «Гужевик», и «Пищевик», и «Строевик», и даже «Интеллигентный журнал», который после смены редактора приобрел более жизнеутверждающее направление, чем прежде. У Жены Поэта была теперь не только каракулевая шубка, две пары сапог — одна французская, другая исландская, — платья разных национальностей.
Слепив книгу из своих боевитых стихов, Поэт отнес ее в Издательство. Там ее прочли, одобрили и дали на отзыв Старому Поэту.
Молодой Поэт раньше читал стихи Мастера, восхищаясь ими. Теперь он прочел его последние произведения, все они были очень слабы.
Прошло немного времени, Мастер пригласил к себе Молодого Поэта. Он приветливо встретил его, угостил чашкой черного кофе, затем вынул из письменного стола рукопись и неторопливо стал разбирать все стихотворения предлагаемого сборника, не оставив камня на камне ни от одного из них.
Молодой Поэт вскипал все больше и больше и, когда Мастер окончил разбор рукописи, не выдержав, воскликнул:
— Как же так?!. Как вы можете?!. Ведь вы сейчас пишете слабые стихи.
Старый Поэт ничуть не обиделся и посмотрел на Молодого Поэта умными, усталыми глазами:
— Друг мой, вы сейчас молоды, поэтому должны писать хорошо, когда вы станете старым — можете писать плохо.
Говорят, что Молодой Поэт внял совету Мастера. Может, это и не сказка, потому что было у него некоторое дарование.
Степа был туп и угрюм.
Но анкета не отражала этого.
Когда он поступал на работу, к нему как к молодому специалисту отнеслись чутко.
— Начнем с проверки чертежей, — сказал заведующий.
— Проверим, — мотнул головой Степа.
Небольшой чертеж он проверял месяца два, и когда заведующий робко спросил его: «Что же вы так долго, Степа?» — он, посмотрев на руководителя мутными, как застывшая в колодце вода, глазами, буркнул:
— Не Степа, а Степан Андреевич.
— Извините, я думал, что я с позиции возраста…
— Сегодня вы — «Степа», завтра другой — «Степа», так и к Михалкову на зуб попадешь.
— Извините, — смутился заведующий, — показывайте, что у вас там.
Он внимательно рассмотрел чертеж. Степа обнаружил за два месяца работы, что три линии толще других, а подпись конструктора неразборчива.
— Послушайте, Степан Андреевич, — сказал заведующий, — это же мелочь.
— Мелочь… — ржавым голосом проскрипел Степа. — Государственные документы не альбом. Или вы считаете иначе?
— Нет, нет, я так не считаю, — поспешно согласился заведующий.
Он много лёг успешно занимал свою должность, потому что соглашался со всеми.
После этого чертежница и конструктор получили по устному замечанию. Заведующий отделом жил по принципу: «Что угодно на словах, никаких документов».
Разговор со Степой несколько встревожил его, и он договорился с главой конторы, чтобы Степу, для пользы дела, перевели в отстающий отдел для поднятия эффективности качества.
Степу поместили в комнату, где сидел хилый математик.
Там Степе дали конструировать не очень важный и не очень сложный узел.
— Андреич, если вам потребуется моя помощь, прошу, — сказал математик.
Степа посмотрел на него своими колодезными глазами:
— Андреичи — это те, которые в садиках домино забивают, а насчет помощи, сам обойдусь, не с базара приехал.
С этим узлом Степа возился полгода, а когда все сроки были исчерпаны, новый заведующий доложил Главе конторы:
— Ничего у этого дяди Степы не выходит, шарики у него плохо крутятся.
Глава посмотрел на него административным взглядом.
— Чепуха, не умеете руководить людьми. Мне его авторитетный товарищ рекомендовал. Просто парень устал. Нужно дать ему отдохнуть.
Степе дали путевку на курорт. Путевка предназначалась одной архитекторше, но она могла подождать. Всем известно, что сейчас женский организм прочнее, чем мужской. Это спортом доказано.
С курорта Степа явился смуглый, как индеец, прибавив семь килограммов живого веса.
— Молодец! — покровительственно похвалил его Глава конторы. — Умеешь взять от жизни. А сейчас за дело.
С новым заданием Степа не справился, следующее запорол, очередное вызвало смех у всей конторы. Решили — пора убирать Степу. Но сделать это нужно деликатно, так, чтобы не обидеть его и не лишить возможности проявить свои способности.
Написали бумажку, что Степа трудолюбив, одарен, морально устойчив, перспективен.
С этой бумажкой Степа уверенной походкой вошел в помещение другой конторы, которая помещалась на два этажа ниже первой.
Цвет лица Степы, бицепсы, дремучие волосы произвели впечатление на Главу конторы, интеллигентного, тихого человека.
