Портной ровно ничего не понимал в живописи, но, как все люди, не хотел выдавать своего невежества. Он напустил на себя важный вид знатока, задумался и ткнул пальцем в первый попавшийся ему на глаза рисунок. Это был один из лучших рисунков Художника, и за него предлагали сказочные деньги.
— Ого, маэстро! — захлопал в ладоши Художник. — Да вы, оказывается, кое-что смыслите. Эта штука приличнее других, хотя, впрочем, порядочная дрянь. Берите ее.
Дома Портной показал рисунок жене, взрослым детям и товарищам по ремеслу.
— Чушь! — возмутилась жена. — Не понять, что здесь начиркано… И это называется «Счастье»… Если ты так будешь расшвыриваться своим трудом, мы все пойдем по миру.
— Труха! — скривился сын, неудачливый художник. — Этим старикам пора в богадельню, а они все еще болтаются под нашими молодыми ногами.
— Как хочешь, но в спальню к себе я этого не повешу, не хочу отпугнуть моих мальчиков, — сказала дочь.
Товарищам по ремеслу этот рисунок тоже не понравился, но они ничего не сказали, чтобы не обижать Портного.
«Ну что ж, — подумал Портной, — пусть он пока висит у меня, а там посмотрим».
Так они и висели: в шкафу у Художника фрак глубокого синего цвета и непонятный рисунок — в комнате у Портного.
Жена Художника все-таки сумела уговорить мужа надеть синий фрак и пойти на бал к Меценату. Трудно сказать, почему Художник уступил ей. Поступки великих людей часто не могут объяснить ни психологи, ни авторы посмертных монографий. Может быть, Художнику надоело смотреть на свою жену и захотелось увидеть других женщин? Может быть, в нем пробудилось чувство жалости, и он решил развлечь жену? Слишком часто раньше он развлекал чужих.
На балу у Мецената Художник пользовался огромным успехом. Первая красавица пригласила его танцевать модный танец.
— Благодарю вас, мадемуазель, — любезно сказал он, — благодарю вас, но я лучше буду наблюдать за вами издали.
Другие дамы, услышав этот разговор, тихо перешептывались, они говорили, что Художник вполне кавалер, у него стройная фигура, благородное, красивое лицо и не так-то уж молодо рядом с ним выглядит его жена.
Меценат, не обращая внимания на остальных гостей, удостоил Художника долгой беседой и спросил, не может ли он как-нибудь посетить мастерскую Художника и, если мастер позволит, приобрести несколько шедевров.
— Нечего у меня смотреть! — сказал Художник. — Не мастерская у меня, а склад старья.
Меценат чуть было не обиделся, а потом засмеялся, поняв, что Художник шутит и к тому же еще набивает себе цену.
Все восхищались Художником, и только влиятельные бальные лица злорадствовали.
— Фрак! — фыркал как лошадь Франт. — Такие носили во времена моего дедушки.
— В его возрасте неприлично носить эротические наряды, — презрительно пожимал плечами Ханжа.
— Он слишком обтягивает неэстетические части его тела, — возмущался Ревнитель нравов.
Художник был глуховат, поэтому не слышал обидных слов, да и не прислушивался он к ним. Его интересовало, что скажут другие художники о необыкновенно глубоком синем цвете. Они молчали, им было не до этого, каждый из них старался поближе протиснуться к Меценату.
«Слепцы, — с раздражением подумал Художник. — Как же они смеют писать, если не умеют видеть».
В огорчении и обиде на других художников, он ушел, не дождавшись и середины бала, и увел жену, которой так хотелось есть мороженое с земляникой и танцевать.
Дома он снял синий фрак и больше не надевал его.
Он снова погрузился в жестокую работу. На полотнах его стал преобладать глубокий синий цвет, и потом ученые мужи назвали этот период его творчества «синим периодом».
Портной появился в мастерской Художника весной. Под мышкой у него снова был какой-то сверток.
— Уважаемый маэстро, — сказал он Художнику, — наступает весна, а за ней придет лето. Вам нужно сшить жакет.
— К черту! — рявкнул Художник. — Идите вы… — начал он и не успел закончить фразу, которую часто слышал, когда был еще подмастерьем.
К ногам его упал рулон материи неповторимо золотистого цвета.
— Снимайте вашу дурацкую мерку, — сказал он Портному, а тот сухо ответил:
— Я попросил бы вас быть любезней. Маэстро так не разговаривает с маэстро.
— Виноват, — коротко сказал Художник. — Делайте что нужно, только побыстрей.
Спустя неделю Портной принес жакет золотистого цвета, а Художник расплатился с ним одним из этюдов «синего периода».
— О-ля-ля! — воскликнул Художник. — Опять вы ухватили самую стоящую штуку. У вас есть вкус. Вам нужно было стать художником.
— Нет уж, — поджал губы Портной. — У нас есть один в семье. Нам этого хватит.
Раз-другой прогулялся Художник в золотистом жакете по бульвару с женой, а затем повесил его в шкаф и начал накидывать на полотно желтые пятна. Так появился «желтый период».
Позднее в шкафу у Художника повисли розовый жилет, изумрудное осеннее пальто, гранатовое летнее. Комната Портного была завешена картинами и эскизами Художника.
Настал час. Художник скончался. Он умер в возрасте восьмидесяти пяти лет. Газеты написали, что он умер безвременно, и это было справедливо, потому что редко кто умеет умереть вовремя.
На похороны со всего света съехались родственники Художника: его дети, двоюродные сестры и братья, племянники и племянницы и даже тетка ста двух лет от роду. Они привезли с собой любимых животных, без которых не могли прожить и часа: собак, кошек, обезьян, а какой-то полковник в отставке говорящего попугая.
Пришел и Портной. Он стоял где-то в хвосте траурной процессии, но видел, что покойный лежит в гробу во фраке глубокого синего цвета и этот фрак очень молодит его.
Много слов было сказано на панихиде. Какой-то профессор изящных искусств говорил, что «синий период» Художника был навеян цветом деревенского неба после грозы, «желтый» — закатами Японии, «изумрудный» блеском весенней травы. Профессор говорил так прочувствованно, что собаки родственников жалобно завыли, кошки принялись отчаянно мяукать, а попугай полковника во весь голос заорал:
— Дурак!.. Дурак!.. Дурак!..
Сразу после того, как земля приняла изношенное тело Художника, родственники принялись делить наследство покойного.
Погруженный в работу, он не успел составить завещания, и тут поднялась драка между адвокатами наследников.
Выяснилось, что никаких прав на наследство не имела жена, потому что Художник по рассеянности забыл с ней обвенчаться. Из жалости к бедной женщине родственники великодушно оставили ей костюмы, пальто, жилеты и жакеты, сшитые Портным.
Однажды вечером, когда несчастная женщина рыдала над гардеробом Художника, пришел Портной. Он очень постарел за эти годы, сгорбился, но по-прежнему высоко держал голову.
— Извините, мадам, — сказал он, — что я беспокою вас в столь скорбный час. Я-то ведь знаю, что бы ни говорили, что вы жена Художника, и я хотел бы помочь вам.
Жена Художника была крепкая вдова, и трезвость ума не покидала ее в самые тяжелые минуты.
— О! — воскликнула она, награждая Портного своей еще не старой улыбкой. — Я понимаю, вы хотите отдать мне те картины и эскизы, которые мой бедный муж когда-то дарил вам.
— Он не дарил их, — строго сказал Портной, — он платил за мой труд.
— Простите, ради бога простите, — еще очаровательней, чем прежде, улыбнулась жена. — Я так расстроена, что болтаю глупости… Конечно, платил. И вы хотите отдать мне эти картины из жалости к бедной вдове. Как это благородно!..
— Увы, мадам, — вздохнул Художник. — Это невозможно. Мой выродок похитил все картины и сбежал с танцовщицей из мюзик-холла. Я предлагаю вам другое: мы устроим аукцион костюмов, сшитых мною для вашего мужа. Вы понимаете, что его имя, соединенное с моим, должно привлечь публику и принести вам изрядный доход.
— Вы думаете? — недоверчиво спросила жена. — Впрочем, может быть, ведь вещи совсем не ношенные.
Аукцион превзошел все ожидания Портного. Гардероб Художника был куплен за огромные деньги.
Вдова стала богатой невестой и спешно обвенчалась с парфюмерным фабрикантом. На свадьбе было все высшее общество. Портного вдова почему-то забыла пригласить, должно быть, красота у нее сохранилась лучше, чем память.
