Написали бумажку, что Степа трудолюбив, одарен, морально устойчив, перспективен.
С этой бумажкой Степа уверенной походкой вошел в помещение другой конторы, которая помещалась на два этажа ниже первой.
Цвет лица Степы, бицепсы, дремучие волосы произвели впечатление на Главу конторы, интеллигентного, тихого человека.
— Внушительный мужчина, — подумал он и, предложив Степе сесть, сказал секретарше: — Пожалуйста, пока не пускайте ко мне никого. Я буду занят с товарищем…
— Степан Андреевич, — микрофонным басом сказал Степа.
— Очень приятно, — смущенно сказал Глава конторы, — а я — Николай Иванович.
— Вот, сказал Степа и положил перед Николаем Ивановичем справку.
— Ну, зачем же вы? — застеснялся тот, отталкивая справку, и все-таки по профессиональной привычке успел прочесть ее. — Извините, что же вас заставило уйти оттуда?
— Обстановка, — мрачно сказал Степа.
— Бывает, — огорчился Николай Иванович, и ему стало стыдно за контору, где работал Степа. — Не беспокойтесь, мы создадим вам условия.
Степе выделили просторный кабинет с новой лакированной мебелью. Старая, вполне пригодная, догорала на заднем дворе ввиду моральной устарелости.
В комнатке перед кабинетом сидела молоденькая девушка, похожая на розовый тюльпан. Все любили ее за улыбчивость, простоту и называли ласково — Лизанька.
Заняв пост, Степа вызвал секретаршу и долго смотрел мутным взором на ее кожаную, едва прикрывавшую колени юбку, а потом, ткнув в нее, приказал:
— Снимите!
Розовый тюльпан стал красным.
— Я не понимаю, — пролепетала Лизанька. — Как, сейчас?.. Снять…
— Ну, давайте, без этих глупостей, — рассердился Степа, — завтра же явитесь в приличной юбке. Незачем вам демонстрировать ваши конечности.
— Степан Андреевич, — робко запротестовала Лизанька, — теперь все так носят, мода…
— Это там, у них на западе мода, а нам выполнять план надо. Кстати, как вас зовут?
— Лизанька.
— Лизанька? У нас не детский сад. Назовитесь полностью.
— Елизавета Иерарховна, — застеснялась девушка.
— Хорошее имя Иерарх, — одобрил Степа, — исконно русское и звучит красиво. С сего числа все вас будут именовать по имени и отчеству, подготовьте приказ.
На следующий день бывшая Лизанька пришла в узких брючках, которые очень шли ей. В колодезных глазах Степы что-то блеснуло.
— Прошу вас, пройдемте в кабинет, Елизавета Иерарховна, — предложил он секретарше.
— Захватить бумаги на подпись?
— Нет, пока не нужно, — сказал Степа почему-то пересохшим голосом.
В кабинете, усевшись за письменный стол, он сказал:
— Прошу вас, Елизавета Иерарховна, пройдитесь несколько раз по кабинету.
Секретарша, вновь почувствовав себя Лизанькой, изящно выполнила то ли приказ, то ли просьбу начальника.
Степа в первый раз в жизни почувствовал, что у него есть сердце, но долг победил размагничивающее волю чувство.
— Позор! — вскочил он из-за стола. — Женщине являться на работу в таком наряде, подчеркивая…
Он, конечно, не сказал, что подчеркивали брючки его секретарши, но она поняла его и покраснела:
— Степан Андреевич, теперь все носят, даже старушки.
— Старушкам можно, это, так сказать, безопасно, а вам… Позор!.. Идите домой, переодень-тесь. И если у нас нет ничего женского, возьмите мамину юбку. Пожалуйста, побыстрей, чтобы вас никто не видел из наших мужчин.
Лизанькина мама носила юбку еще короче, чем дочь, а брюки еще уже, поэтому Лизаньке пришлось уйти с работы.
После ее ухода Степа три дня был мрачен, наверное потому, что ему не удалось перевоспитать девушку, нуждавшуюся в нравственном воздействии, и, должно быть в наказание за слабость, ему однажды приснилась Лизанька в узких обтягивающих ее брючках.
На четвертый день появилась новая секретарша — старая, худая, с мужским деревенским лицом.
Работник она была отличный, охраняла Степу от посетителей, как Золотую кладовую.
Степа спал, положив на стол свою тяжелую, не обремененную мыслями голову. К телефону он не подходил, а суровая секретарша отвечала:
— Степана Андреевича нет. Когда будет? Попробуйте позвонить с утра, или лучше к вечеру.
Через полгода в конторе стало ясно, что Степа никому не нужен, но как избавиться от него, никто не знал.
В один прекрасный день Молодой человек, сломив оборону несгибаемой секретарши, ворвался в Степин кабинет, потрясая кипой бумаг:
— Что вы здесь написали?.. Это же чушь, чепуха!
Степа проснулся и, не говоря ни слова, смотрел на Молодого человека непроницаемыми глазами.
— Это нелепость!.. — задыхался от крика посетитель. — Это тупость!.. Угрюмый вздор!..
И тут он замолк, увидев, что Степа окаменел.
— Степан Андреевич! — подбежал он к Степе и начал его раскачивать. — Дядя Степа!
Степа был недвижим.
— Сюда, на помощь!.. Степану Андреевичу плохо… — кричал Молодой человек.
В кабинет вбежала секретарша, и скоро вслед за ней собралось множество людей и сам Глава конторы.
Вызвали Врача из Особой больницы. Он осмотрел Степу и сказал:
— Так, так-с… Типичный случай окаменения.
— Извините, не понял, — промолвил Глава конторы.
— Окаменение, — с грустью произнес Врач. — В последнее время появилась такая болезнь. Ею страдают те, кто заражен чванством, тупостью, угрюмством. Все признаки налицо у вашего больного.
— И надолго это?
— Боюсь, что навсегда.
— Что же нам делать со Степаном Андреевичем?
— Надо отвезти его в музей окаменелостей, — сказал Врач. — Он недавно открылся, но там уже есть несколько интересных экспонатов.
Инженер любил стихи. Наскоро поев в обеденный перерыв, он уходил в запущенный уголок заводского сада и, зная, что никто его не видит и не слышит, громко читал полюбившиеся ему строки, хотя они и не принадлежали удостоенным поэтам.
Возвращаясь с работы в трамваях и троллейбусах, он бормотал старые и новые стихотворения, и часто старые казались ему новее новых, а новые старее старых. В этом не было ничего удивительного — он не был ни редактором, ни критиком, мнения его не зависели от занимаемой им должности и литературной моды.
Инженер был холост и влюбился в хорошенькую, полненькую Девушку, потому что она тоже восхищалась стихами.
Больше года молодые люди бродили по улицам и бульварам, не обращая внимания на зной, дождь и снег. Инженер читал вслух стихи.
Девушка смотрела на него восторженными глазами и щебетала:
— Ах, какие чудненькие!.. Обожаю стишки!
Но, как все полненькие девушки, она предпочитала стихам кофе со взбитыми сливками и думала: «Повел бы лучше в кафе».
Время шло. Хорошенькая полненькая Девушка худела от ожидания, а Инженер все читал и читал ей стихи.
Но однажды Девушка рассердилась, решила покончить с Инженером и выйти замуж за Рыжего повара из ресторана «У калитки», жившего с ней на одной лестничной клетке. Этот повар был молодой полноценный мужчина. При каждой встрече он тискал Девушку, она с веселым визгом вырывалась, а он, похохатывая, говорил:
— Чего боишься? Иди за меня замуж, не прогадаешь.
Решив расстаться с Инженером, Девушка на последнее свидание надела лучшее платье, сделала лучшие губы и глаза.
— Пусть посмотрит, что он теряет, о ком плакать будет. Такую ему не найти.
Инженер не заметил всех этих женских хитростей и, не глядя на свою возлюбленную, заговорил нараспев:
— Я вас любил, любовь еще, быть может…
Девушку заколотило от злости, и она подумала: «Любил, говорит, — значит, уже бросить хочет. Хорошо, что признался, а то мог обмануть. Послушаем, что он дальше скажет».
Когда Инженер прочел последнюю строку: «Как дай вам бог любимой быть другим», Девушка кинулась ему на шею.
— Никого мне не нужно, кроме тебя, а про Рыжего повара зря звонили языками.
Она так жарко целовала Инженера, что у того на время выскочили из головы все стихи, которые он знал.
Выждав с трудом испытательный срок для невест и женихов, Девушка торжественно повела Инженера во Дворец бракосочетаний.
Брак был удачен. Хорошенькая полненькая Девушка скоро превратилась в хорошенькую пышную Женщину.
Встретив ее на лестнице, Рыжий повар облизнулся:
— У, баба! На мужниных дрожжах взошла.
Полноценный мужчина хотел по привычке потискать ее, а она, отойдя в сторону, гордо продекламировала:
— Но я другому отдана и буду век ему верна!
Рыжий повар никогда еще не слышал таких слов от замужних женщин. Он разинул рот и пошел, пятясь по лестнице.
Хорошенькая пышная Женщина была заботливая мать, образцовая хозяйка, любящая и, что сейчас так редко встречается, послушная Жена.
