— Здравствуйте, молодые люди! — негромко поприветствовала она.
— Ну, что, все собрались или еще кого подождем? — спросил стоящий во главе стола директор училища. Он был в темно-синем костюме и белой рубашке с галстуком. — Ну, начинаем. Собираемся мы последний раз в этом году: через три, нет, — посмотрел на часы, — даже через два с половиной часа будем встречать Новый год. Пятидесятый. А что он нам принесет? Интересно бы знать. Но поживем — увидим. Похоже, наша жизнь еще улучшится, как улучшается каждый год: в марте опять снизятся цены на продукты питания и промтовары. А зарплата? У приезжих она определенно повысится, на десять процентов пока… И другим, наверно, прибавят, — помолчал. Продолжал говорить о делах, о работе. — Наше училище становится заметным, видным в городе: молодежь к нам тянется со всего города. Это она на наши вечера и на наши соревнования. Тут уж надо отдать должное нашим молодым специалистам, в первую очередь — Сибирцеву Олегу Ивановичу.
Олег пошевельнулся, сел прямее: неудобно стало сидеть…
— Ну, это уж я начал говорить, как жили мы в уходящем году. Работали мы хорошо. Серьезных нарушений дисциплины не было ни со стороны учащихся, ни со стороны работников. Не будем уж говорить о прошлогодних потерях. И о мелочах не будем… — Директор при этом посмотрел на пожилого мастера группы судовых механиков Первоткина.
Тот не выдержал его намекающего взгляда:
— Это вы на меня намекаете?.. Так заявляю: одеколона я не пью. Еще раз говорю: собираю флакончики из-под одеколона — это верно. Потому что оформляю кабинет — готовлю на показ учащимся образцы масел.
Мастера и преподаватели тихонько захихикали, стол затрясся. Всем было известно, что Первоткин не трезвенник, а спирт завезли в Александровск с большим опозданием, в магазинах долго оставались одни кавказские вина, и в аптеках сразу исчез одеколон… Так что нет дыма без огня.
— Ну, не будем вспоминать мелочи, — Москальцов усмехнулся. — А вот теперь мы все на один год становимся старше. Значит, мудрей. Так сейчас я предлагаю тост за то, чтобы хороший был год, хорошо мы его провели и надо теперь достойно его проводить. Ну, подняли: за все, что было хорошего!..
Тост не был поддержан: задержал его замполит Михаил Осипович: стал произносить свои «пару слов». Как всегда, разговорился. О международном положении, главным образом… За столом гремели стаканы, мужчины доливали их спиртом, водой; кто заранее наполнял тарелки щедрой закуской: нарезанной колбасой, соленой и копченой рыбой, икрой, отварной картошкой, зеленью.
— А вы чего, молодые люди? — спросил старший мастер. — Или вы у нас непьющие? — со смехом обратился к Олегу с Гошей.
— Дай, налью, — потянулся Гоша к графину. — Ты чего это? — обернулся к нему Олег.
— Сегодня напьюсь, — ответил Гоша.
Олег внимательно посмотрел на него: изменившимся приехал с Южного. Встретил попутчицу Люду, что-то между ними произошло. Гоша налил спирта, долил воды. Олег — одной воды и тоже поднял… Замечал, что наблюдают за ним во все глаза соседи и сидящие близко женщины. Закусывал и слушал, как усиливается гул в зале. Отдельные мужчины наливают чистый спирт. И все-таки запивают водой.
Миша, наконец, заиграл. Возле Тони Калашниковой вырос Борух Талалай. Не спросясь Вены, пошел с ней танцевать. Большинство мужчин заняты своими женами. Гена Седов кружится с Машенькой, Олег слушает горячие разговоры, продолжает изучать коллектив, в котором уже работает почти пять месяцев. Его, конечно, тут уважают, это верно. Главным образом за воздержание от спиртного. Но до конца понять коллектива, нет, не может. К примеру, почему многие недолюбливают нового директора Москальцова. Кого бы, кажется, стоит не любить, так это кудрявого Михаила Осиповича: в воспитании пацанов участия не принимает, хотя в руководство училищем вмешивается. Как-то спросил Олег мастера Первоткина: как его друзья относятся к кудрявому замполиту? Тот ответил: «А так: не трогай г…, оно и не пахнет. Никто всерьез его не воспринимает: сидит — пусть сидит, говорит — пусть говорит: никто ведь не слушает…» и не ведут о нем никаких разговоров. А о Москальцове толкуют. Даже его странный навык ходить зимой без пальто ни у кого не вызывает уважительного отношения.
Стол шумел: мужчины над чем-то смеялись. Дошло дело до песен. Жена отставного моряка, помощника директора по хозяйственной работе, Александра Никитича звонко запела:
На позицию девушка
Провожала бойца.
Темной ночью простилися
На ступеньках крыльца…
Подхватили все, почти все. Пели, вкладывая душу: переживали о пареньке, который ушел на войну, не допев песен и недолюбив свою любимую. Пели и «Катюшу», и «Землянку» — «Бьется в тесной печурке огонь…». Замахали руками: «Опять про войну — ну, ее!» Александра Никитична снова запела сильным голосом:
На Волге широкой, на стрелке далекой
Гудками кого-то зовет пароход.
Под городом Горьким,
Где ясные зорьки,
В рабочем поселке подруга живет.
Идет пятый послевоенный год, казалось бы, война ушла в прошлое, но песни о ней рождались одна за другой и являлись на широкий простор, и пели их и за столом, и на улице. Но хотелось песен о мире, о жизни и о любви. И эта «На Волге широкой…» была, как нельзя, кстати!
Миша заиграл танцевальную. Тоня прислонилась к плечу:
— Олег, пригласи меня, а то вон опять этот, усач кудрявый.
Олег кивнул, встал, подтянулся и, дождавшись Талалая, увел Тоню у него из-под носа. Еще и показал ему «козу». Спросил партнершу:
— Вы с Веной поругались?
— Нет, — возразила москвичка Тоня. — А с чего ты взял?
— Дак сели рядом, а как чужие.
— Дома наговорились. И условились: он мне не мешает, я — ему… А я тебя вот что хочу спросить: я тебе нравлюсь? Хоть немножко, ну, хоть чуточку? Ну, скажи, давай скажи, скажи!
— Ну, нравишься. — Хотел добавить: «чуть-чуть», но не сказал.
— Так поухаживай за мной, на этом вечере хотя бы. Поприставай, поприглашай на танец.
«Зачем это?» — он удивился. Ну, видно, так надо. Где холостяку догадаться — зачем! Музыка закончилась, он проводил ее, посадил рядом. Предложил закусить, она с удовольствием согласилась. Позволила себе налить спирта и развести водой. И ему налила собственноручно, как ни отбояривался. С обворожительной улыбкой пригласила выпить за дружбу. И, к ревнивому неудовольствию следящих за ним женщин, он не устоял: выпил.
Миша заиграл «Барыню», мужчины поднялись, стали отплясывать. Олег заметил, как физрук Вена зорко следил за плясунами и сам уже готов пуститься в пляс — теперь ему вовсе было не до жены. Выждал, когда Миша перешел на «Цыганочку», приподнялся, вышел. Отлично сложенный и накачанный, чего не мог скрыть его просторный темно-синий костюм, выпрямился, откинул назад голову и, дождавшись к себе внимания, стал стройно вышагивать по кругу и по сверкающим туфлям ладонями пришлепывать. И остановился вдруг, и стал наконец бацать. Плясать русскую. Четкое печатанье, без участия рук. Из-за стола все поднялись, восхищенные, передвинулись к Вене поближе, обступили вокруг, чтобы разглядеть его блестящую пляску — не пропустить какого колена. Встала и ушла, поближе к своему благоверному, жена его, Тоня. Дождалась триумфального конца его пляски — завершил он опять по-цыгански, с руками, — заняла то место, откуда он начинал, и вмиг сделалась грациозной — дожидалась от баяниста нового начала. По желанию женщины он начал с выхода. И пошла по кругу, ибо услужливыми кавалерами круг был освобожден для нее. Красиво шевеля руками и выгибаясь великолепным телом, шла по кругу, чуть откинувшись назад, поочередно била руками то по одной, то по другой туфельке, и когда ритм ускорился, заняв середину свободного пространства, стала впечатывать такую дробь! Миша увлекся, кивал головой, ускорял и ускорял темп музыки, и когда выпечатывать ритм стало невозможно, она, чуть двигаясь по кругу, стала потряхивать плечами, мелко сотрясаясь и всем телом. Мужчины все потянулись вперед, ближе к кругу, в котором, творя чудо, она приколдовывала мужскую братию.
Не пляска это, блеск искрометный! Где они, муж да жена, выучились? Оба? Один другого лучше! Вена Калашников мельком взглядывал на круг, восторгался зажигательными движениями дражайшей своей половины, а как только она завершила пляску, отвернулся в сторону, будто нисколько ею не восхищался. Дал мужчинам и ее, и себя окружить и, переживая головокружительный успех, довольно улыбался. В толпе мужчин и молодых людей она прошла совсем близко от Олега, но — мимо. Мимо и своего благоверного.
Баян заиграл фокстрот — Тоня обернулась, протянула Олегу руку, он подхватил ее зажигательно и свободно, как когда-то в техникуме стал делать выпады и шутливые па, ведя за собой легкую и послушную, с неменьшей выдумкой жену своего друга Тоню Калашникову.
