Баян заиграл фокстрот — Тоня обернулась, протянула Олегу руку, он подхватил ее зажигательно и свободно, как когда-то в техникуме стал делать выпады и шутливые па, ведя за собой легкую и послушную, с неменьшей выдумкой жену своего друга Тоню Калашникову.
— Видел? — она спросила.
— Видел, это было здорово! Поздравляю! — Пожал руку.
Эх, цыганка, ты цыганка,
Золоты колечки!
У тебя, моя смуглянка,
Трепетные плечики…
— Ух, ты какой! Вот ты какой! — она воскликнула и на мгновение прижалась — обожгла своим прикосновением!
Музыка между тем скоро закончилась, все, как по уговору, стали садиться за стол. Гвалт стоял невообразимый. Мужчины обменивались по поводу Авенировой и Тониной пляски, а более активные тянулись к ней и к нему со стаканами чокнуться. Она обернулась к Олегу, глазами показала на графин, глазами же спросила: будет ли пить? Он помотал головой: нет. Отказался. Рядом сидящий Гоша, к его удивлению, опять «принял на грудь».
Вена Калашников пил, закусывал и, кажется, нисколько не хмелел, делался только тяжелым и грузным. Свою Тоню он уже потерял и, похоже, забыл о ней, а анекдоты мужикам по-прежнему рассказывал в образах. Когда Олег подошел, тот заканчивал матерную пародию на басню Михалкова.
Мужики разинув рот слушали и, оглядываясь на веселящихся женщин, ржали.
Впрочем, оглядывались и на подходящее начальство. Директор и его заместитель по теоретической и производственной работе, подойдя ближе, пригласили мужчин к столу. Олега персонально взяли под руки, будто насильно повели к еде и питью.
— Пойдем-ка, посидим да поговорим, как следует, — на ходу Иван Кузьмич приговаривал.
— Поговорить-то есть о чем, есть, — в тон поддакивал его заместитель Александр Васильевич.
И рядом, между собой, усадили его за стол, налили ему спирта и развели водой. И когда он, отказавшись пить, помотал головой, оба уважительно покивали и удовлетворенно согласились: правильно делает, что не пьет, так и надо.
— Хотя… Что-то не видно никого другого, который бы так же отказывался от предложенного стакана. Даже Гоша, друг твой.
Начальство, впрочем, выпило без Олега, закусив кусочком хлеба с икрой и какой-то зеленью.
— А вот Слава твой, тяжеловес-то… — начал было директор училища.
— Полутяж, — Олег поправил.
— Ну, полу… Полутяжеловес, пускай. Дак он, похоже, принимает это зелье. Выпивает, говорю. Я как-то видел его: идет и качается. Ты поговори с ним. А то он другой раз у Демина не выиграет ни за что. Поговори!
— Нет, не выиграет, если пить будет, — поддакнул замдиректора.
— А этот… в самом легком весе, Грибанов-то… — с восхищением заговорил директор Иван Кузьмич.
Олег рад был такому вниманию начальства к боксу. Слушал их комментарии. Больше слушал, не принимал участия в разговоре. Не сразу и заметил, как они переменили тему беседы.
— Мало ты у нас зарабатываешь, — заметил директор.
— Да-да, и я говорю мало, — утвердил Александр Васильевич.
— Куда мне еще? — Олег удивился. — И за третью группу вы доплачивали.
— Ну да, ну да. А сейчас-то третью группу передали Кучину, он же вернулся из плаванья. А группа-то ничего, получше стала. Дисциплину, по-моему, наладил.
— Да. А то совсем было заделались мариманами: подошвы по земле волочили, — добавил замдиректора.
— Ничего, поправим. В феврале у нас тут будут проводиться курсы судоводителей и судомехаников. Сейчас они в отпусках, а потом почти до апреля будут свободные — ну, тут и курсы им. А то что они закончили, где учились? Насчет тебя у нас был особый разговор. Грамотный, имеешь учительскую практику. Тебя и рекомендовали.
— Какой предмет вести? — Олег заинтересовался.
— Да физику твою. И техническую механику.
— По какой программе?
— Есть у них, в Госрыбтресте, и программа, и учебники. И у нас возьмешь в библиотеке, если надо будет.
Баян между тем играл, не переставая: мастер Терентьев сменял Мишу, а тот его. Танцевали почти все, кроме этих троих, занятых деловым разговором. Гоша вытанцовывал с толстушкой Светой из бухгалтерии, зубы его блестели в постоянной улыбке, и, смеясь, он то и дело прижимал партнершу к себе. Необыкновенному его подъему Олег удивлялся: произошли в нем какие-то перемены.
— Я смотрю, ты какой-то невеселый, — говорит директор Москальцов. — Дай, думаю, с ним побеседую.
— Да, все какой-то задумчивый, — добавляет замдиректора.
— А наши бабы говорят, у тебя есть тут хорошая партнерша на танцах. Красавица будто. Говорят, ты с ней и приз заработал… Кстати, почему ее не пригласил на этот вечер?
— Еще молодая, в школе учится.
— В каком классе?
— В десятом.
— Ну, какая это молодая? Окончит школу — и, пожалуйста, аттестат зрелости.
— Рано ей ходить по вечерам.
— Дак это же не «по вечерам». Это с тобой прийти на вечер туда, где ты работаешь.
— Да, это большая разница: ходить или с тобой вместе прийти на вечер, — подтвердил и Александр Васильевич.
— А Тоня эта Калашникова, — глядя в стол, задумчиво говорит Иван Кузьмич, — она, конечно, кого хочешь, собьет с толку. Вон как мужичье на нее зарится. — Глазами он поискал ее в толпе танцующих: она вытанцовывала с Семеном Гавриловичем что-то непонятное — не то полечку, не то краковяк. — И куда только Авенир Палыч смотрит? Вот такую вот вертихвостку только не возьми, Олег Иванович!
— Москвичка, что с нее взять, — подтвердил замдиректора, будто сам не был коренным москвичом.
— Поговорили и ладно. — Иван Кузьмич прихлопнул ладонью по столу. — Иди, веселись, как вон веселится твой друг Георгий. Это ведь наши бабы, женщины то есть, попросили нас с Александром Васильевичем, деликатно с тобой побеседовать: парень ты холостой, молодой — не сбили бы тебя с толку. Ну, иди, танцуй себе. Вон, гляди, Тоня Калашникова как на тебя смотрит…
Как только Олег встал из-за стола, она бросила своего партнера Семена, пошла к Олегу. Откуда ни возьмись, явился Дед Мороз, ходил вдоль столов, что-то говорил про трудную северную дорогу, да кто его слушал? И его усадили за стол и налили ему спирта. Кто он, откуда? Когда сняли с деда парик и усы, и бороду, оказался он просто Геной Седовым. Машенька сидела одна и смотрела в его сторону. Гена с другой стороны. Колдовал над налитым ему спиртом.
Посмотрев на часы, Иван Кузьмич наполнил себе стакан и, предложив то же самое сделать присутствующим, поднялся над своим руководящим местом, выпил за наступающий Новый год. Включили радиоприемник — завершались удары кремлевских часов.
— Ур-ра-а! — вразнобой закричали гости.
— Ур-ра-а-а! — раздавались восклицания по залу.
Миша заиграл на баяне туш, молодежь взялась за шампанское, захлопали пробки, подняли стаканы. Закусив, народ сразу поднялся, стал собираться на улицу. Пошли к спуску, на обледеневшую горку, занесенную свежим снежком. Гоша со Светой поскользнулись на горке, упали, покатились, оглашая Вселенную визгом и хохотом. За ними стоя, с не меньшим хохотом — Гена Седов и Машенька. И Тоня с Олегом, и Семен с Борухом Талалаем, и те, которые постарше и посолиднее, тоже бухнулись на прираздвинутый на льду снег, и все, смеясь, покатились.
На горку между тем тянулись люди, на простор, где звонкое веселье лилось через край. Незнакомые и чужие обнимались и вместе скатывались. Люди исходили невиданной радостью, будто этот Новый год — бог знает, какое чудо!
Незнакомая Олегу особа схватила его за плечи, тоже увлекла на горку, и оба со смехом бухнулись посреди груды таких же хохочущих, и в общей массе понеслись вниз.
Авенир Калашников в обнимку с какой-то девушкой и Семен с его женой Тоней налетели на них, встающих, со всей скорости снова сбили. И еще, черт те кто налетел — образовалась гогочущая и визжащая куча-мала, в которой не разобрать, где руки, где ноги, и вообще — кто есть кто: Тоня Калашникова со смехом оторвала Олега от незнакомки, повисла на его шее, заняла все внимание.
Поварихи с кухни предупредили публику, чтобы те не уходили далеко и обязательно возвратились обратно: будет подано очередное блюдо — жареная баранина. Сейчас одна из них пришла сюда с приглашением и в этой снежной кутерьме растерянно искала «своих».
Жареная баранина — это здорово. Олегу очень хотелось баранины, но какое-то жгучее чувство потянуло его в сторону. Пошел на берег моря, откуда из кромешной тьмы доносился какой-то неясный гул. Вышел на высокий берег, спустился, миновал судоремонтные мастерские, подошел к ледяной кромке берега. Постоял, послушал, как волна ударяет и, шипя, скатывается обратно в море; поглядел, как по блестящему, вылизанному водой льду катится пена, и, блестя, по-своему, рыхло и волнообразно отражается лунный свет. Неясными очертаниями темнеет стоящий у берега, отбивающийся от вечных волн корабль. Явившийся из прошлого, надолго он здесь обосновался, «Михаил» этот. Стоит он, лежит ли, но служит верной приметой города Александровска.
