Обстановка источала солидность. Тощие молодые богачки, толстые молодые богачи. Шум висел над толпой, точно низкое облако. Мы с Сэди неуверенно прошаркали в центр зала. Я как ненормальный тянул шею.
— Ты Мэри не видишь?
— Э-э, дай поглядеть, нет, пока не вижу.
— А Дэвида?
— Нет. Зато вижу Тома и Люси. Боже, как он поправился. На нем рубашка просто расползается.
— Я тоже постепенно поправляюсь.
— У тебя скорее даже забавный вид из-за сыпи после бритья и пятен крови на воротнике.
Я непроизвольно схватился за шею.
— Черт! Чего же ты мне сразу не сказала?
— Я только сейчас заметила.
— Может, подойдешь, поздороваешься?
Сэди задумчиво скривила губы:
— Пока не уверена. Рядом с ними сэр Чарльз. У меня от него мандраж.
Том хлопнул в ладоши, над толпой загудел его ГОЛОС:
— Внимание! Прошу минуту тишины. Прошу минуту тишины.
Том влез на возвышение в конце зала и пытался заставить толпу замолчать, по-дирижерски размахивая над головой руками регбиста.
— Перед началом церемонии Дэвид, который, как почти всем здесь известно, является крестным отцом Пейшенс, хотел бы сказать пару слов. Не все из вас его хорошо знают, но через нас вы еще познакомитесь. Дэвид!
Дэвид вскочил на помост и развел руками на манер проповедника.
— Хочу сказать спасибо всем за то, что согласились меня послушать, но, главное, я хочу поблагодарить Томаса и Люси за то, что они позволили мне сказать пару слов по случаю великого события в их жизни.
По толпе пробежала рябь неуверенных аплодисментов.
— Мне не только оказана высочайшая честь быть крестным отцом Пейшенс Фенисии Мэннион, но я также должен сказать, что сегодня я — воистину самый счастливый человек на земле.
Дэвид замолчал и озарил паству широкой улыбкой.
— Потому что сегодня утром… — пауза, — Мэри О’Салливан согласилась выйти за меня замуж.
На этот раз аплодисменты были более акцентированными. Кое-кто даже топнул пару раз. Самые придурковатые исторгли радостные вопли. Дэвид протянул руку, и я увидел Мэри. Она влезла на помост и обняла Дэвида — в точности как супруги политиков обнимают своих мужей после выступления на конференции. Сэди повернулась ко мне:
— Ты знал?
— Не-а.
— Что чувствуешь?
Я помолчал, пытаясь сообразить, что я чувствую.
— Чувствую себя превосходно.
На помост снова запрыгнул Том.
— Вот и хорошо. А теперь все в часовню.
Мы поплыли вместе с надушенной толпой. Я заметил несколько знакомых лиц и неискренне процедил «здрасьте». Чтобы не мешаться под ногами у других, пришлось отойти к заднему ряду скамей. Сэр Чарльз, проходя мимо, улыбнулся и насмешливо поклонился Сэди, меня он не заметил. Прошли Дэвид с Мэри. Дэвид сиял улыбкой религиозного целителя прямо в повернутое ему навстречу, умиленное лицо Мэри. Однако при этом он не забывал то и дело поправлять прическу.
— Сэди, что ты думаешь о Мэри?
— Я ее видела всего несколько раз.
— Обычно это тебе не мешает составить мнение.
— Если честно, она показалась мне пресной. И кажется, она сама понятия не имеет, чего ей надо. Еще мне кажется, что ее страшно раздражает, как Дэвид красуется на публике, но она не подает вида.
— Похожий портрет.
— Люси говорила, что они почти не занимаются сексом.
— У нас тоже такое было.
Сэди быстро обернулась:
— Правда?
— В самом конце. Но даже за пару лет до этого я завел привычку представлять себя с другой женщиной, чтобы войти в нужную кондицию.
— Господи, какой ужас.
— Да, прикольно. Я прошел через все стадии. Сначала-το приходилось воображать, будто я в постели с Гарольдом Вильсоном[82] либо с дамами саксонского двора, чтобы не кончить слишком быстро.
— У тебя хоть когда-нибудь с ней получалось как надо?
— Полная гармония длилась всего дней десять в начале девяностых. После, чтобы спасти лицо, пришлось перейти на Николь Кидман и женщину из рекламы лифчиков.
Сэди захихикала, но тут же спохватилась:
— Да ведь Николь Кидман — рыжая!
— Когда ее трахал я, она была брюнетка.
— По крайней мере, теперь можно не волноваться.
— Не напоминай.
Гости на церемонии не заснули лишь потому, что выступление Дэвида неожиданно для него самого получилось комичным. Особенно в том месте, где он подавился собственной слюной. Я вытянул шею и попытался разглядеть, заметил ли Дэвид по жестам и позе Мэри, что он ее раздражает. Мэри держалась рукой за подбородок, тихонько постукивая по нему указательным пальцем. Руки в положении номер раз — «Мэри коробит от поведения друга».
Хорошо-то как.
Когда все закончилось, мы с Сэди пошли погулять по Линкольнс-Инн-Филдз.
Она стрельнула у меня «Консул», зевнула и потянулась.
— Не так уж плохо.
— Могло быть хуже. Что собираешься делать дальше?
— В шесть у меня встреча с моим парнем.
— С кем на этот раз?
— Ты его еще не знаешь. Познакомились в клубе в четверг. Роджер зовут, подозрительное имя, но так вроде ничего. Диджеем, говорит, был, хотя нынче все так говорят.
— Ты время, я гляжу, не теряешь.
Сэди посмотрела на меня с притворным негодованием:
— Всего-то три парня за шесть месяцев.
— Надеюсь, леди, что вы соблюдаете осторожность.
— Соблюдаю. Никакого траха при первой встрече.
— Господи, Сэди. Это уж слишком. Мы только-только из церкви вышли.
Сэди грязно рассмеялась.
— А ты что будешь делать?
— Меня на вечер тоже пригласили, но я, наверное, не пойду. Надо статью закончить.
— О чем пишешь?
— Колеблюсь между заголовками «Действительно ли СМИ отупляют?» и «Шериф Гав против полицейского пса Вау из Гонконга: рассуждения о мультяшных сыщиках-собаках». Редактор хочет привлечь больше читателей от двадцати пяти до тридцати четырех, и я у него вместо лазутчика в тылу врага.
— В люди выбиваешься, Аргус Клапамский. Кстати, шериф Гав — это что за лабуда?
— Для детей лабуда.
Мы вернулись в Холборн и стояли, глядя друг на друга. Расставаться не хотелось.
— Где ты встречаешься с Роджером?
— На севере. В Хайгейте.
— Хорошо, тогда завтра увидимся дома.
— Точно.
Сэди обняла меня, и я растянул объятия на пару секунд. В них не было и намека на секс, если вы еще не поняли. Просто я таким способом говорил ей «спасибо».
— Кстати, Сэди, завтра у меня день рождения.
— Господи, чего же ты раньше молчал?
— Не хотел доставлять тебе хлопоты.
— Уж не ровно ли тридцать?
— Около того.
Она обняла меня еще раз.
— Надо что-нибудь устроить.
— Нет. Мы с Генри наклюкаемся и будем смотреть телевизор. Все уже приготовлено. Нельзя же ломать так тщательно составленный план в последнюю минуту.
— Ну тогда на неделе что-нибудь придумаем.
— Как скажешь.
Когда она уже повернулась уходить, я ее окликнул:
— Сэди, можно у тебя спросить?
Она обернулась.
— Что означало «в другой раз»?
Сэди встретилась со мной глазами. Мне всегда становится не по себе, когда женщины смотрят прямо в глаза. Обычно после этого они начинают резать правду-матку.
— В отношении того, о чем ты тогда думал, это означало «никогда в жизни», а в отношении моих собственных мыслей — «не сейчас, но довольно скоро».
— Объясни.
— Объясняю. Тебе, на мой взгляд, надо было остудить пыл. Мне с самого начала стало ясно, что из нас получатся отличные друзья, но только друзья.
— Ясно.
— Я ведь была права?
— Пожалуй.
— Права, даже не сомневайся.
Еще как права. Мы с Сэди были не пара во всех смыслах — по годам, жизненной философии, психополовой моторике, темпераменту и особенно генетическим признакам. Первое впечатление меня не обмануло — Сэди была для меня чересчур хороша. У нее теперь тоже было похожее чувство: не то чтобы я слишком плох для нее, просто она не годилась на роль моей девушки. К тому же я ее совершенно не привлекал физически. Ну ни капельки. Такой расклад позволял нам оставаться вместе надолго, как рельсам. Рельсы уходят вдаль, вьются сквозь годы, никогда не сходятся, но и не расходятся. Друзья так друзья.
Сэди упорхнула в сторону Ковент-Гарден, в шикарном не по случаю наряде и с путаницей в голове. Ничего, разберется еще.
В пять я был уже дома и мог стянуть костюм. Запустив лэптоп, налил себе бокал вина и начал работать над колонкой. Писал я о телевидении, так уж само собой вышло. Во мне соединились все необходимые ингредиенты: пожизненная влюбленность в объект исследования, способность к мгновенным, едким суждениям, обостренное чувство юмора — все данные от природы. Платили гроши, еще меньше, чем в «О’Хара», но теперь я был принят в обществе (Тутинг, Уимблдон, дальние берега Кройдона). Похоже, из меня что-то получалось. Я медленно, месяц за месяцем, выплачивал долги, возвращая себе кредитоспособность. К сорока годам я разделаюсь с долгами окончательно и смогу начать жизнь сначала. В своих льняных брюках и спортивной рубашке я воображал себя ведущим нахрапистого американского телеканала. Эта мысль всегда меня заводила — на поверхности я дерзок и язвителен, а внутри скрываются проницательный интеллект и твердые принципы. Я достоин если не любви, то уважения. А еще, милые дамы, я большой затейник в постели.
