— Сынок, сынок, — улыбнувшись, сказала мать.
— А рождение детей — это самое, самое, самое великое поприще, которое может выбрать женщина. Мужчины забыли о том, что они способны согнуть подкову, придумать сверсовершенный компьютер, освоить космос, быть первыми во всех областях знаний и умений, но ни один из них не способен произвести на свет дитя. В этой сфере мужчина — полный профан и бездарь, зато почти все женщины могут выносить, родить и воспитать ребёнка, который вырастит в нового космонавта или мать космонавта.
От таких слов мать сомлела и произнесла:
— Налоги подождут. Пятьдесят тысяч — так пятьдесят тысяч.
— Налоги заплатишь. Я не хочу, чтобы из-за меня пострадали пять пенсионеров, четыре учительницы и три пожарника.
— Или один депутат Госдумы.
— Не надо, мама. В парламенте много хороших и компетентных людей, которые не зря едят твой хлеб.
— Плохих и глупых тоже хватает.
— Как и везде, — предложил законопроект Артём.
— Как и везде, — подписала законопроект мать, но всё же внесла небольшую поправку: «Только депутатов всё равно надо выселить на необитаемый остров. Их надо изолировать».
— Шутишь?
— Нисколько, так как они — неприкосновенные. У них на теле — проказа; люди могут заразиться.
— Не путай неприкосновенных с неприкасаемыми. Читала про такую привилегированную касту в древней Индии?
— Да, индийское общество делилось на классы. Кшатрии работали, воины воевали, неприкасаемые брахманы-жрецы жрали.
— Вот и пусть жрут, а выселять их никуда не надо.
— Точно?
— Точнее не бывает. Пусть остаются с нами. Если лишить их депутатской неприкосновенности, то многими из них займётся прокуратура, а это не входит в планы дежурных. Зачем нам весь этот кипиш? Нет, сейчас мы тихо и мирно проведём уборку в низших общественных классах, чтобы завоевать доверие одноклассников, а потом, лет так через десять, тихо и мирно отправим неприкасаемых на заслуженный отдых, а сами займём их место. Я не хочу, чтобы верховные жрецы думали, что мы покушаемся на власть. До наших выборов ещё далеко. Чтобы повести народ за собой, надо сначала за него пострадать, чем мы и занимаемся.
— Значит, обойдёшься тридцатью тысячами?
— А куда я денусь? В случае острой необходимости недостающие двадцать кусков заменю позором. Только никому не говори, что твой сын — дежурный по стране.
— Никому, — поклялась мать, но уже на следующий день доказала, что поговорка «по секрету всему свету» придумана не зря.
Проснувшись ранним утром, Бочкарёв умылся, оделся в чёрный костюм строгого покроя и прошёл в кухню. На столе его ждал завтрак, представленный двумя бутербродами с ветчиной, яйцом и глазированным сырком. Артём потянул носом и улыбнулся; по едва уловимому аромату духов, чувствовавшемуся в кухне, он понял, что мать и сестрёнка-первоклашка ушли недавно. На холодильнике висел листок, на котором печатными каракулями было написано: «Старший брат, веди себя примерно. Я уже умею читать без слогов и пишу хорошо».
— Рад твоим успехам, малышка, — сказал Бочкарёв и поцеловал каракули. — Сделаю всё возможное, чтобы у тебя было счастливое детство.
Позавтракав, Артём подошёл к книжным полкам и начал отыскивать Толстого. Лев Николаевич долго не обнаруживал себя, и Артём занервничал:
— Хватит прятаться. Покажись, мыслитель. Неужели мама поставила тебя в третий ряд за спины этих жалких современных щелкопёров? Где мой потрёпанный Толстой, изорванный Достоевский, зачитанный до дыр Гоголь? — Писательница Иванова полетела на пол. — Извините, госпожа. — Петрову сдуло с полки. — Простите, мадам. — Сидорова последовала за подругами. — Мои соболезнования, синьора. — Перед Сервантесом Бочкарёв встал по стойке «смирно» и согнул в локте сжатую в кулак руку. — Но пассаран. — Свистоплясов попрощался с полкой. — Пшёл вон из первого ряда. — Местный писатель Лесничанский разбился о Петрову. — Алёша, твоё место возле параши. Сначала научись быть человеком, а потом уже по бумаге колеси. — Солженицыну Артём поклонился. — Живу не по лжи со вчерашнего дня. — Распутину была отдана честь. — Живу и помню, товарищ.
Наконец, роман Толстого «Воскресение» был найден. Рукавом пиджака Артём вытер пыль с книги, а потом пролистал её, чтобы удостовериться в том, что продажная девушка — Катюша Маслова — никуда не исчезла. Главная героиня произведения не поменяла прописку. Сначала Артём обрадовался тому, что представительница древнейшей профессии продолжает жить там, где поселил её Лев Николаевич, но вскорости огорчился, так как Катя Маслова была такой же актуальной, как и сто с лишним лет назад.
Читатель, умерший Толстой даже помыслить не мог, что его «Воскресение» 27 января 2000-ого года станет атомной бомбой в руках Бочкарёва. Лев Николаевич не догадывался и о том, что представитель новейшего поколения россиян переложит классическое произведение на современный лад, но при этом не изменит и не выбросит ни одной строчки. Паровоз Толстого, отправившийся в дальний путь в золотом веке, не поменяет направление, а будет переделан в скоростной электровоз в соответствии с требованиями третьего тысячелетия.
Несмотря на то, что Бочкарёв решил использовать произведение классика для работы на своём участке, парень не мог не согласиться с Волоколамовым, который однажды сказал, что эра книг уходит в прошлое. Вывод Леонида не нуждался в доказательствах, и друзья расстроились. Чтобы хоть как-то ободрить ребят, Волоколамов выстроил логическую цепь, которая оставляла надежду на то, что печатное слово не исчезнет с культурной арены:
— Кончилась эра книг. Началась эра телевидения, которое тоже может положительно влиять на людей через качественное кино. А качественное кино — это талантливая режиссура и актёрская игра плюс талантливый сценарий. А талантливый сценарий создаётся на основе талантливых произведений писателей. Итак, потребность в художественных произведениях остаётся, только будущие творцы рассказов, повестей и романов, чтобы быть востребованными, должны научиться убивать сразу двух зайцев: и читателя, и зрителя. «Работая над книгой, вижу снятый по её мотивам фильм» — вот железное правило, которое для своего же блага будут обязаны взять на вооружение писатели двадцать первого века. Слова — это духовные хлеба. Словесные колосья, выросшие на чистых листах бумаги по воле талантливого литератора, радуют глаз. Если потом какой-нибудь талантливый сценарист начнёт собирать урожай со страниц и выпекать из него сценарий для фильма, то слова, безусловно, утратят природную красоту, но приобретут красоту рукотворную. Несжатое слово — золотая пшеница, сжатое — душистый каравай.
Восстановив в памяти монолог Волоколамова, Артём подумал:
— Всё правильно, только мы пойдём другим путём… Книги просто разучились читать вслух при большом стечении народа. В N-ске и во всей стране надо ввести новую, то есть хорошо забытую старую моду. Эта оригинальная идея может сработать как раз в наше время, когда всем уже порядком поднадоели ночные клубы. Культурная тусовка — неплохое словосочетание, хоть и режет слух. Только как затянуть молодёжь в литкружки и литсалоны? Ну, для начала такое времяпровождение должно стать престижным. Утопия? Нет. Если в продолжение целого года главные каналы телевидения будут верещать о том, что состоять в литкружке, где читаются и обсуждаются произведения классиков литературы, — это модно; что Ксюша Собачкина, будь она неладна, является руководителем литсалона почитателей творчества Некрасова; что Децл и интернациональные Иваны после концертов направляются не куда-нибудь, а в литобъединение «В гостях у Астрид Линдгрен», — то молодёжь городов и сёл начнёт копировать поведение своих кумиров. Но оно Ксюше, Децелу и Ваням надо? Нет. А раз нет — значит, государство в интересах национальной безопасности должно поставить их к себе на службу. Как? Тупо купить. Купить с потрохами. Купить за большие деньги всех кумиров сроком на пять лет, как футбольный клуб покупает игроков. Ксюша Собачкина и иже с ней должны играть за команду России, а не против неё.
Шесть часов тренировался Артём. Курсируя по роману «Воскресение» взад-вперёд, он выбирал наиболее сильные отрывки и учился читать их с выражением. Пятнадцать раз обманутая Катя от отчаяния падала в бездну древнейшего порока и двадцать раз воскресала к новой жизни, так как Бочкарёв понимал, что забуксовать на абзаце или диалоге — это то же самое, что зарюхаться в грязь, замарать чистую мысль и сбить с толку слушателей. Чтобы этого не произошло, он сначала подробно исследовал трудные для прочтения участки, а потом в зависимости от состояния дороги включал нужную скорость в черепной коробке передач и ехал дальше, подчиняя сложносочинённые и сложноподчинённые предложения. Артём любил машины. Он бережно относился к своей тойоте, но автомобиль марки «Бочкарёв», изучавший толстовскую трассу «Распятие-Воскресение», — не жалел, потому что сегодня ему надо было с чувством, с толком, с расстановкой доехать в один конец за пять часов. Чуть позже читателю станет ясно, почему парень загнал себя в эти сроки.
