— Случайно завалялись, от приема, который я в прошлом сезоне давала в честь греческого премьер-министра, — пояснила она. — Только, ради Бога, не показывайте текст, просто ненавязчиво держите на виду.
Мы так и сделали и направились к негру.
— Он твой, — сказала Мерседес sotto voce[44] когда мы были уже в двух шагах от него.
Меня сию же минуту охватила паника, и совершенно напрасно. Негр тотчас заметил мое приближение.
— Здравствуйте! Ваши друзья благополучно добрались до дому?
— Да. Спасибо вам большое. Собственно, я и подошла, чтобы поблагодарить вас. Бедный мистер Мур — тот, что лежал на полу, — изрядно намучился. Ваша помощь вправду пришлась как нельзя более кстати.
Имельда под зонтиком отвернулась, словно озирая других гостей. Липовое приглашение служило ей весьма изящным веером. Свое «приглашение» я — чистой стороной кверху — прижимала к сумочке.
Тут я пропустила Мерседес вперед и сказала ей:
— Вот это, Мерседес, тот самый человек, который вчера спас вечер. — Повернувшись к нему, я извинилась, что не могу представить его, не зная имени.
— Каррен, мэм.
— Мерседес, это — мистер Каррен. Мистер Каррен — мисс Манхайм.
Мерседес подала ему руку, подставив солнцу левый бок Пластиковый футляр бейджика ярко блеснул.
— Как поживаете, мистер Каррен? Мисс Ван-Хорн рассказала мне, как ловко и быстро вы уладили ситуацию, чреватую большими затруднениями.
— Стоит ли говорить о таких пустяках, мэм.
А в следующую секунду наша проблема успешно разрешилась.
Агенту Каррену, очевидно, было незачем читать бейджик, он и без того знал, кто перед ним.
— Мистер Молтби еще не приехал, мисс Манхайм, — сказал он. — Но вы увидите массу ваших знакомых. Надеюсь, прием доставит вам удовольствие. И вам тоже, мисс Ван-Хорн.
— Благодарю, мистер Каррен, — ответила я. — Рада была вас повидать.
Агент Каррен отвернулся к другим гостям, а мы — все три — отошли на безопасное расстояние и негромко крикнули «ура!» в честь победы.
— Вот, девочки, это называется умело использовать обстоятельства, — сказала Мерседес, забирая у нас приглашения. — Дело сделано! — Она спрятала их в сумочку и щелкнула замком.
147. Теперь Имельде предстояло оставить нас, но не сразу, а лишь после того, как мы кое-что предпримем на глазах у свидетелей — людей, которых позднее вполне можем встретить в «Пайн-пойнт-инне». В частности, надо продемонстрировать, что нас трое, причем одна — с зонтиком.
Надо сказать, до сих пор мне казалось очень важным, чтобы Имельду не узнали даже те, кому она не раз открывала двери дома Мерседес. Но теперь, на лужайке Дэниела и Люси Грин, ее непременно должны заметить. Минут десять она еще потолклась среди гостей, после чего ретировалась в сторону дорожки и к тому месту, где ей надлежало быть согласно нашему плану спасения Лили.
Мы с Мерси могли теперь спокойно войти в дом и направили туда свои стопы, но прежде Мерси отцепила бейджик и спрятала его все в ту же крокодиловую сумку. Я уверена, смотрелись мы великолепно. Как я уже говорила, Мерседес была в костюме от Рибрионы (одного из испанских кутюрье, сделавшего себе имя благодаря ее поддержке), а я, расставшись с собственным обеденным платьем, надела Мерсино, простое, черное, подпоясанное синим с серебром ремешком, под цвет ее же туфель, которые мне, слава Богу, пришлись впору.
У дверей нас встретила чрезвычайно предупредительная горничная, сообщившая, что нам нужно пройти в «патио».
— В патио? — переспросила я, когда мы отошли подальше. — В патио?
— Она научится, Ванесса, — сказала Мерседес. — Девочка работает здесь всего лишь с июня. Постепенно запомнит, что это называется внутренний дворик.
Было бы просто смешно утверждать, будто я не нервничала, не испытывала сомнений и не сунула украдкой под язык лекарство. Мы явились сюда, чтобы, по возможности, выяснить, как далеко простирается заговор, связанный со смертью Колдера и исчезновением Лили. Мало того, явились как нарушители — в доме Люси Грин я была гостем незваным, а Мерседес совершенно нежелательным, которого нельзя впускать ни под каким видом, этакой ходячей анафемой.
Потому-то «переход» через холл и спуск по лестнице вправду напоминали рейд десантников-диверсантов. Я чувствовала себя как террорист, приближающийся к своей цели. Хотя у меня взрывчатки не было; взрывчатка шла рядом, в костюме от Карлоса Рибрионы.
Как только мы добрались до лестницы, появление Мерседес было замечено. Никто ничего не говорил. Но мимоходом мы слышали несколько непроизвольных «ах» и не одно приглушенное «ой». Перехватить взгляд Мерседес я не рискнула, но чувствовала, что наш рейд доставляет ей огромное удовольствие.
«Встречающая цепочка» была официальной лишь постольку-поскольку. Президент не желал излишней официальности. Уикенд в Мэне — ставший для нас кошмаром — начался для него и Нелли Уорнер как отдых, в точности как и для нас. Не случись убийства Колдера Маддокса, мы бы сейчас временами улыбались по-настоящему. Может быть, даже (хотя я сомневаюсь) искренне. Так или иначе, мы стояли в раздражающе длинной веренице гостей, дожидаясь, когда настанет наш черед рука об руку подойти к Люси Грин, потом к Дэниелу, к Нелли Уорнер и, наконец, к самому президенту.
Надо держаться как можно ближе к Мерседес. Я так и сделала. Спряталась у нее за плечом. Ну вот, наша очередь. Но едва мы шагнули вперед, произошло нечто неслыханное.
Здороваясь с гостями, Люси Грин, сама того не желая, все больше отодвигалась от левого плеча мужа. Сам же Дэниел все больше придвигался к первой леди. Возможно, оттого, что именно ему выпало представлять Нелли Уорнер незнакомых гостей. Словом, к тому времени, как подошли мы с Мерседес, хозяина и хозяйку дома разделяло минимум фута четыре.
Мерседес, изо всех сил сияя восторгом, подошла и с лучезарной улыбкой стала прямо перед Люси Грин. Не дожидаясь, когда Люси откроет рот, и не одолевая изумленную хозяйку приветствиями, она вытащила меня вперед и сказала:
— Вы наверняка встречались с нашим выдающимся ландшафтным архитектором, Люси? Это Ванесса Ван-Хорн…
Но Люси Грин даже не повернулась в мою сторону. Эта уроженка Монктона, провинция Нью-Брансуик, застыла, потеряв — на секунду — дар речи. А затем, вместо слов, резко ударила Мерседес по лицу.
Несмотря на шум коктейля в салоне, выходящем в патио, и на разделявшую супругов дистанцию в четыре фута, Дэниел Грин повернулся к жене, и его загорелое лицо вмиг изменилось до неузнаваемости. Никогда я не видела, чтобы человек так быстро и так страшно побледнел. Мне вправду показалось, что он вот-вот потеряет сознание. А вокруг между тем воцарилась жуткая, свинцовая тишина.
Мерседес поднесла свою нежную австрийскую руку к нежной подтянутой щеке и чуточку отступила от Люси Грин. Хотя собравшиеся, затаив дыхание, ждали извинений, которые наверняка — непременно! — должны последовать, сама Мерседес была не настолько наивна. Она знала, что извинений не будет.
Никто — даже Мерседес — не мог предугадать, что Люси Грин так резко отреагирует на появление своей заклятой соперницы, однако причина ее реакции вполне понятна.
С точно таким же успехом перед хозяйкой дома могло явиться отвратительное привидение. Люси твердо заверили, что Мерседес Манхайм здесь не будет, ни в коем случае, как если бы она уже была в могиле. Не прозвучало не только извинений, но вообще ни слова. Мерседес опустила руку и сделала несколько шагов влево, чтобы поздороваться с Дэниелом Грином. Мне оставалось только последовать за ней.
Находясь в конце «цепочки», я слышала, как президент воскликнул с присущей ему обаятельной дружелюбностью:
— Боже мой! Мерседес Манхайм — отрада измученных глаз!
А Мерседес ответила:
— Да, мистер президент. И измученных неудачниц.
Надо отдать должное Нелли Уорнер: услышав эту реплику, она невольно прыснула, даже поздороваться со мной толком не смогла.
148. Я уже говорила, что шла к Гринам с некоторой тревогой, опасаясь других гостей. Но теперь обнаружила, что к тревоге добавляется еще один аспект, помимо страха раскрыть свои карты. Во-первых, я попала сюда обманным путем, а во-вторых, с целью кое-что разузнать. Значит, придется использовать навыки, к которым я не обращалась, пожалуй, с времен Бандунга, и нужны они в особенности затем, чтобы сыграть в игру, известную в тогдашней нашей тюрьме под названием «здесь ничего не происходит». Мы играли в нее, когда сидели на койке, пряча под тюфяком радиоприемник, а в барак входил японец-охранник.
Сказать по правде, однажды приобретенный навык становится до такой степени неотъемлемой частью натуры, что человек, по сути, не отдает себе в нем отчета. На жизненном пути я прибегала к разным своим умениям, не задумываясь, откуда они берутся. Это знакомо всем и каждому. Тут вроде как с терпеливостью к боли. Она всегда при тебе, но проявляется, только когда возникает боль. Я к тому, что болевой порог и порог паники у меня одинаково высоки. Много выше, чем я полагала до того, как очутилась в бандунгском лагере. Впервые обнаружив, с какой ловкостью мне удается игра «здесь ничего не происходит», я сама удивилась. И сейчас, у Гринов, этот навык снова заявил о себе.
