— Эта работа, будь она проклята! — морщился он. — И на нашем заводе полно таких, как соседи. Бесформенных квадратных уродов. Особенно среди начальства. Хороший начальник тактичен и вообще незаметен, а наши… необразованные, даже говорить правильно не научились. Влезли во власть по партийной линии и поучают что и как делать. Они напоминают огородников, которые возвели вокруг участков высоченные заборы с колючей проволокой, держат сторожей, но загубили ученых-аграрников и потому нет урожая. Все завозят из-за границы, но постоянно кричат о преимуществах своего хозяйства, насильно насаждают свою систему хозяйствования, кулаками заставляют жить по своему…
Он был способным инженером, но его способности глохли в казарменном режиме завода. Его угнетало не только бездарное начальство, но и однообразие работы, «спускаемый сверху план». Никого не интересовали новые идеи, предложения; больше всего на заводе боялись перемен — это, и уравниловка в оплате, убивало инициативу. Он имел такой низкий оклад, что даже не мог обеспечить семью самым необходимым. А тут еще эти соседи! Все чаще он приходил домой выпивши. Жена успокаивала его, говорила, что хорошая, дружная семья — уже немало для счастья, что соседи, «отсталые, невежественные люди не стоят того, чтобы из-за них сильно переживать». Он слушал, но думал о своем и курил одну сигарету за другой.
— Все отвратительно, — бурчал. — На заводе мы катастрофически теряем время. Изобретаем велосипед, то, что на Западе давно изобретено. И постоянно слышим: «Давайте работайте, поднатужьтесь!». Только и работаем, а когда будем жить?! Каждый день — это золотой отрезок времени, на который укорачивается жизнь. Получается — мы существуем ради светлого будущего, а настоящее — это так, что-то не имеющее никакой цены…
Он стал раздражительным, на нервной почве высыпала «крапивница», все чаще на работе и в транспорте он огрызался на каждое замечание, а во сне бормотал ругательства.
Как-то, в очередной раз вернувшись с работы выпивши, он взял гитару и стал играть свои любимые мелодии. Внезапно раздался звонок. Открыв дверь, он увидел двух соседей, строительных рабочих.
— Кончай бренчать! — потребовал один из них. — Житья нет от твоей музыки!
— Прекрати безобразие! — гаркнул второй сосед. — Или щас… — он повел ладонью перед носом инженера.
Наступила зловещая пауза, и вдруг инженер побагровел, его вскипевшая злость перешла в бешенство.
— Скоты! Ублюдки! — завопил он и с яростью набросился на пришельцев; казалось прорвало плотину и наружу выплеснулась вся накопившаяся боль.
Он бил наотмашь. Он неожиданности его противники почти не сопротивлялись, только шарахались и отмахивались, пытались уклониться от ударов.
— Шизонутый! Чокнутый! — слышалось, и дальше следовал отборный мат.
Уже визгливо заголосила одна из соседок, другая побежала вызывать милицию, а он все кричал и бил. Его звала жена, бледная, беспомощная, она на ощупь пыталась до него дотянуться, просила опомниться; испуганный сын рыдал, вцепившись в косяк двери, а он, все наносил удары один за другим и душераздирающий крик сотрясал воздух. Уже на улице взвизгнули тормоза милицейской машины, уже на лестнице слышался топот сапог, а он все кричал и бил, и хрипел, точно обезумевший раненый зверь.
— Что ты гонишь? Какая лав? Есть секс. Ты-то, небось, на мои ноги глаз положил, — «ночная бабочка» усмехнулась и, глубоко затянувшись, выпустила дым прямо в лицо собеседника. — Увидел упакованную герлу, «дай, — думаешь, — подвалю, может обломится». А бабки есть?
Они покуривали на вечернем Гоголевском бульваре: проститутка-малолетка Зинаида и пятидесятилетний инженер Мстислав Петрович.
— Ну, неужели ты не хочешь встретить хорошего парня, создать семью? — Мстислав Петрович был трогателен в своей наивности.
— О, блин! — раздраженно фыркнула Зинаида. — Не раскаляйся! Гони бабки, возьми бутылец сдринчить и все — въехали! Хату имею.
…В детстве у Зинаиды была вполне приличная семья. Она помнила, как мать водила ее в зоопарк и, укладывая спать, читала сказки, а отец после работы играл с ней в прятки: Зинаида забиралась в шкаф и отец нарочито долго искал ее, а когда находил, подкидывал, ловил и смеялся. Но беззаботное детство продолжалось недолго — неожиданно от рака умерла мать; отец сразу сломался и запил «по-черному», «выпал из седла», — по его собственному выражению; после работы угрюмо сидел на кухне, пил водку, дочери бросал две-три фразы: «Делай уроки. Сходи в магазин. Ложись спать».
Потом отец стал приводить женщин — в однокомнатной квартире все происходило у Зинаиды на глазах. Сквозь сон она слышала пьяные разговоры, хихиканье, просыпалась от хрипов и стонов, и со страхом смотрела на соседнюю кровать, где в полутьме отец и его подруга предавались страстям. К двенадцати годам Зинаида уже знала все о тайне между мужчиной и женщиной — эта тайна ей казалась «грязной»; она отличница, примерная девочка, мечтала о принцах и воздушных замках. Но, постепенно взрослея, Зинаида заметила, что многие ее принцы уже давно превратились в «хиппи», и переселились из замков в прокуренные подъезды и тесные коммуналки. Кое-кто из ее школьных подруг уже «имели мальчиков», а разных «святош» открыто презирали за невинность. Растерянность и смута охватывали Зинаиду.
И в это время на ее пути встречается опытный соблазнитель, взрослый мужчина, ровесник отца. Он жил на соседней улице и часто при встрече дарил Зинаиде яблоко или конфету, поглаживал ее, бормотал: «Какая красивая девочка». А однажды, когда она возвращалась из школы, заманил к себе «послушать музыку», предложил «необыкновенного вина по случаю маленького праздника», стал поглаживать и гладил до тех пор, пока не совратил. Зинаиде было пятнадцать лет. Отцу она ничего не сказала — испугалась.
В те дни отца уволили с работы за пьянство и он с утра торчал в пивной, «хлестал пиво ведрами», — по его собственному выражению; домой приходил раздражительный и злой, и в таком состоянии мог натворить чего угодно.
Вскоре отца увезли в больницу для принудительного лечения от алкоголизма. С этого момента и началась «другая жизнь». Школьные подруги нагрянули со своими мальчиками и ей привели «системного хиппи», «не напрягайся, расслабься, — сказали. — Будь проще и к тебе потянутся». «Системный хиппи» Зинаиду «не провпечатлял», но пришлось «попортиться с ним, чтоб не выглядеть идиоткой».
Через несколько дней появились «классно прикинутые» парни с «музоном и самопальной выпивкой». Время провели «цивильно», но под конец парни начали «баловаться дуркой», что Зинаиде «активно не понравилось».
Так и пошло: каждый вечер Зинаида «вписывалась в тусовку на найт». Занятия в школе отошли на второй план, бывшая отличница стала стабильной троечницей. Время от времени отдельные принцы и воздушные замки все же появлялись среди облаков, но теперь они быстро приближались к земле; во всяком случае принцы зарабатывали деньги, покупали автомашины, ходили в рестораны, а замки обставлялись современной мебелью, проигрывателями и магнитофонами; но, главное, в той полуземной жизни теперь значительное место отводилось эротике.
Как-то «крутая телка» Валька предложила «подработать на фирменные шмотки». Они «прихиляли» к ресторану «Наци» и их «сняли фирмачи». Заработали неплохо, купили не только «мелкое шмотье», но и безбедно жили целую неделю.
«Крутая телка» Валька мечтала подработать на собственное «авто» и не иначе как «иномарку».
— Представляешь, — делилась она с Зинаидой, — недавно одна бабешка предлагает мне идти к ним, в лаборантки. «По сто пятьдесят рэ, — говорит, — зарабатываем». Я ей: «Ха, мамаша! Усохнуть можно! Я столько в день имею». Смешной народ! Учатся, учатся, потом вкалывают, как слесарь дядя Вася. А жить когда? В гробу в белых тапочках я видела и школу и работу!
Три месяца Зинаида с Валькой «паслись» у «Наци», но в конце концов с «точки» их выгнали тринадцатилетние девицы-загородницы, которые занимались сексом в подворотнях.
— Старух здесь еще не хватало! — сказали и начали лупить шестнадцатилетних конкуренток. Пока лупили, собралась толпа, но никто не вступился, не разнял девчонок, все с удовольствием наблюдали дикую сцену.
Дальше был Ленинградский вокзал. Зинаида «кадрила» в основном командировочных, но в один прекрасный день ее «снял» проводник, усатый толстяк — говорун.
— Забьем стрелку на восемь, — сказал. — Катанем в Питер. Отдельное купе, комфорт, внакладе не будешь.
И в самом деле одарил щедро. Ко всему, Зинаида осмотрела Ленинград, кое-что купила из шмоток «под фирму».
Путешествия — это было для нее! В тот же год Зинаида побывала в Мурманске, затем в Пскове и Таллинне. Принцы окончательно исчезли с небосклона, а замки, рухнув на землю, рассыпались, оставив после себя груду тусклых осколков.
