В Англии обязанности нравственного воспитателя сводятся к тому, что он дает ручательство за студентов, если они набезобразничают на улице или задолжают в лавке. Круг обязанностей наших наставников будет куда шире — они должны будут постоянно наблюдать за студентами, поправлять их, докладывать властям об их образе мыслей. Но это все, так сказать, общие места, а у него есть и оригинальные идеи. Вот в Англии тьюторы курят во время бесед со студентами. А инспектор считает, что это идет вразрез с принципами «движения за новую жизнь»[125], поэтому нам запрещается курить при студентах. Еще лучше совсем бросить курить — впрочем, сам он не бросил, ресторанные сигареты курил одну за другой, а уходя, прихватил даже коробку спичек. Да, так вот: в Англии наставники только ужинают со студентами, причем сидят не рядом с ними, а на возвышении. Нам же вменят в обязанность три раза в день есть за одним столом с учащимися.
— Давайте тогда и спать с ними в общей постели!
— Вот и я чуть не сказал то же самое. Но ты еще не знаешь, как повел себя наш Ли Мэйтин. Вначале он превозносил до небес инспектора, а потом пустился в рассуждения о том, что-де во всех цивилизованных странах Востока и Запада к вопросам пола относятся очень строго. Романы между учащимися и учителями роняют достоинство последних и потому не могут быть терпимы. Чтобы исключить подобную возможность, неженатые преподаватели не должны быть наставниками у студенток. Тут все стали ухмыляться и поглядывать на меня — я ведь единственный холостяк среди заведующих отделениями.
— Превосходно! Только он не подумал, что если наставниками будут женатые преподаватели, возникает еще большая опасность — двоеженства.
— Я стал у него допытываться: а как быть с женатыми педагогами, которые еще не привезли своих жен? Он стал что-то мямлить, просил понять его правильно. Представляешь, какая скотина! Вот возьму да и пущу по университету историю о том, как он вел себя со вдовой из Сучжоу и с Ван Мэйюй. Да, Ли Мэйтин говорил еще, что между преподавателями — мужчинами и женщинами — не должно быть слишком тесных отношений — это дурной пример для студентов.
Хунцзянь вскочил:
— Это же он намекал на меня и Сунь! Слепой, а разглядел, как мы шли с ней вместе.
— Ну, это не обязательно так. Я заметил, что при этих словах Гао Суннянь переменился в лице. Это явно неспроста. Но все равно я советую тебе поскорее делать предложение, обручиться и жениться. Тогда Ли не будет распускать сплетни, а ты (Чжао взмахнул рукой и расхохотался) сможешь нарушить закон о запрещении двоеженства.
Фан потребовал, чтобы Чжао не молол чепухи, и спросил, не беседовал ли он с ректором об оскорблении, нанесенном Сунь. Чжао ответил, что Гао обо всем знает и уже решил исключить того дерзкого студента. Когда же Хунцзянь сообщил, что Лу Цзысяо имеет виды на Сунь, Синьмэй сказал, что как «дядюшка» предпочел бы его, Фана. Перед уходом он спохватился:
— Самое интересное-то я и забыл. В проект положения о наставниках министерство включило такую статью: если после выпуска бывший студент преступит закон, наставник разделит с ним ответственность за содеянное.
Хунцзянь оторопел, а Синьмэй продолжал:
— Вот во что выливается система наставничества! Когда минский Чэнцзу истребил десять колен рода Фан Сяожу[126], говорят, что заодно были убиты и его учителя. Кто же захочет после этого быть преподавателем? Завтра на собрании я выступлю против.
— Ишь, какой храбрый! Но неужели же это и есть система тьюторов на оксфордский манер? Такого я не видел даже у нацистов в Германии.
— Хм! Гао Суннянь уже просил меня написать по-английски статью для зарубежных журналов — пусть на Западе знают, что у нас не хуже, чем в Кембридже. Вот только не могу понять, почему это мы портим все хорошее, что ввозим из-за границы, — вздохнул Чжао, не догадываясь, что в этом как раз и состоит неповторимая оригинальность Китая.
Относительно студента, обидевшего Сунь, долго шли споры. Заведующий английским отделением стоял за исключение, руководитель китайского отделения Ван выступал против, Чжао не хотел вступаться за Сунь открыто, но за кулисами поддерживал Лю. Выступивший посредником Ли Мэйтин объяснил провинность студента тем, что у него не было наставника и он не знал, как нужно себя вести. Следует записать ему выговор, и дело с концом. После он зазвал этого студента в свою спальню и долго внушал ему, что все стояли за его исключение, Ван не мог ничего поделать и лишь благодаря его, Ли, стараниям студент остался в университете. Тот долго благодарил с глазами, полными слез.
Вместо Сунь занятия стал проводить сам Лю, чтобы этой вакансией не могла воспользоваться мадам Хань. Но в государственных университетах, в отличие от частных, с увеличением нагрузки зарплата не возрастает. Уже через неделю Лю почувствовал себя глупцом, который несет лишний груз, не получая за это даже благодарности. Если бы преподавателя действительно нельзя было найти, поступок заведующего отделением выглядел бы как акт самопожертвования; но раз есть мадам Хань, со стороны может показаться, что Лю откровенно стремится занимать сразу две должности, слишком печется о своей выгоде. Из сослуживцев лучше всего владеет английским Чжао Синьмэй, к тому же у него всего шесть часов занятий. Что, если поговорить с ним по-хорошему? Ведь Сунь — его креатура. Разве он не должен нести ответственность за то, что она не справилась с группой? Правда, Лю Дунфан не мог не признать, что Чжао лучше знает английский, чем он сам. Но уровень знаний у студентов четвертой группы настолько низок, что они не в состоянии будут разобраться в этом. К тому же они с другого отделения, так что его авторитета такая замена не подорвет. Обмозговав все это, Лю подал идею ректору. Гао Суннянь пригласил на беседу Чжао. Тому было неудобно отказывать в помощи Сунь, и тут в голову ему пришла мысль рекомендовать Фан Хунцзяня.
Гао обрадовался:
— Это было бы прекрасно — у господина Фана так мало часов! Но как у него с английским?
— Превосходно! — заверил Чжао, думая в то же время, что для таких студентов знаний у Фана хватит с избытком. Чжао и Лю пришлось долго уговаривать Фана; в конце концов, сознавая непрочность своего положения, он набрался храбрости и скрепя сердце согласился.
Сразу после этого Хань Сюэюй заявил ректору, что его жена вовсе не собиралась преподавать английский, что он отнюдь не в обиде на Лю и даже готов взять мисс Лю в ассистентки. Гао воскликнул:
— Вот и замечательно! Ведь коллеги должны находить компромиссные решения, верно? А на будущий год мы непременно пригласим вашу супругу.
— Еще неизвестно, останусь ли я здесь на будущий год, — надменно возразил Хань. — Из университета Сехэ нам с женой уже прислали с полдюжины приглашений.
Идя в первый раз на занятия, Фан столкнулся с Сунь и сказал ей шепотом:
— Это все из-за вас! Хотите, я отомщу этим студентам?
Сунь улыбнулась и ничего не сказала.
На общем собрании первым с десятиминутной велеречивой декларацией выступил инспектор. Через каждые полторы минуты он повторял: «когда ваш покорный слуга был в Англии…» Закончив речь, он посмотрел на часы и тут же ушел. Присутствующие сразу начали прочищать горло — на китайских собраниях так уж повелось, что после каждого выступления аудиторию охватывает приступ кашля. К тому же каждый из присутствующих в это время старается усесться поудобнее. Затем слово взял ректор. Он в энный раз рассказал о связи между клетками и целым организмом и выразил надежду, что каждый пожертвует ради коллектива личными удобствами. Затем он зачитал присланные из министерства общие правила, а также сделанные им самим добавления, и предложил обсудить их.
Обычно немногие из тех, кто на собраниях одобряет или критикует новый проект, делают это, исходя из его сути. Чаще всего противники находятся в ссоре с инициаторами нововведений, а сторонники, напротив, связаны с ними теми или иными отношениями. На этот раз было по-другому. Даже Лю Дунфан не выступил за проект, хотя мог этим досадить отвергавшему его Хань Сюэюю. Все как один протестовали против пункта, предписывающего преподавателям столоваться вместе со студентами. Особенно рьяно возражали семейные. Живший без семьи заведующий отделением физики сказал, что это предложение можно обсудить лишь в том случае, если с преподавателей не будут брать за питание деньги. Ван Чухоу, жена которого славилась отменной стряпней, заявил, что, даже если преподавателей будут кормить бесплатно, это все равно не уменьшит расходов на содержание семьи. Хань Сюэюй объявил, что страдает желудком и может есть только мучное. Может ли университет поручиться за его здоровье, если он вместе со студентами станет есть рис?
Между тем Ли Мэйтин уныло твердил одно: таково распоряжение министерства; единственное, что можно сделать — это высвободить вечер субботы и воскресенье. Но когда математик спросил его, как он будет распределять преподавателей по студенческим столам, ему пришлось задуматься. Наставниками могли быть профессора, доценты и лекторы — таковых насчитывалось более сорока человек. Студентов же было более ста тридцати. Если сажать по два наставника за один стол с шестью студентами, то пострадает их авторитет преподавателей: подумают, что поодиночке они не могут справиться со своими обязанностями. Если же одного наставника подсаживать к четырем или трем студентам, то придется дробить и без того не слишком обильные порции — или университет будет давать дотацию? Цифры придали спорящим уверенность, они все наседали, а Ли Мэйтин, не в состоянии что-либо возразить, лишь снимал и надевал свои черные очки и умоляюще смотрел в сторону Гао Сунняня. Тем временем Чжао громко рассуждал о том, что студентам нужно дать свободу есть так, как им хочется, и что нужно заявить протест совместно с другими университетами.
