– Потому что у меня нет квартиры. Но после нашего с вами дельца, надеюсь, куплю.
– А! Конечно купишь. Такие деньжищи! Добавишь немного и что-нибудь подберешь. Могу, кстати, помочь – есть знакомый маклер.
– Да нет, спасибо, – отказался Вадим и подумал: «Маклер тебе еще самому пригодится, когда будешь свою трехкомнатную срочно за долги продавать».
…Гурская оценила идею подчиненного.
– Растешь, растешь, – сказала она, – скоро станешь великим комбинатором.
– У меня уже был один знакомый турецко-подданный. Плохо кончил, – парировал Ларчиков.
Затем обсудили детали. Курдские паспорта решили оставить в ящике стола.
– В ларчике, – сострила Люба. – В ларчике Ларчикова. А то твоего акробата повесят за одно место. И квартирой он своей не отделается. Знаешь, сколько стоит каждый такой документ? От трех до пяти тысяч долларов.
– Вау!
Ликвидировать офис в Варсонофьевском постановили сразу после получения денег. Пока физкультурник не опомнился. Аферу не обмывать, как тогда, с Рио-де-Жанейро. Не до этого. В Краснодар уезжать тоже не следует. В Салтыковке, под Москвой, есть дачка. Так себе дачка – стенки фанерные и дровами надо топить. Но поскольку сейчас лето, хлопот особых не будет. А баксы лучше сразу положить в банк. Через пару месяцев Вадим уже, наверное, сможет вернуться. Потому что в милицию Геннадий Сергеевич звонить не станет – это уголовное дело, с курдами-то. Либо сбежит из Москвы, либо, рассчитавшись в долгами, сам заляжет на дно. И вряд ли когда-нибудь всплывет. Будут ли искать Вадима? На этот вопрос Люба отвечать впрямую не стала.
– Там, в Салтыковке, – проговорила она, – есть хорошая церковь. Точнее, батюшка хороший. Походи, посоветуйся. Авось пронесет… Да, и еще. Дачку мою девочка сторожит. Она сирота, ты ее не обижай. Поможет по хозяйству и вообще.
– Как зовут девочку?
– Дашенька, – ответила Гурская и по-сестрински поцеловала Ларчикова в лоб.
Вернувшись после хлопотных звонков по Куршевелю домой, Вадим обнаружил следующую картину. Складный рассказчик Лев Фрусман лежал в гостиной на диване – в пыльных ботинках на белой простыне. Его глубокий чувственный храп был мало похож на тот колоритный баритон, который Ларчиков слышал утром из ванной. В правой руке Фрусман держал цепко, словно гранату, бутылку пива «Туборг». Вадим попытался вырвать ее у Левы, но тот резко дернулся и выкрикнул несколько слов на иврите. «Нет, это не радистка Кэт, – мелькнуло у Ларчикова. – Этот себя не выдаст».
Потом он вдруг похолодел: Фрусман вряд ли пил в одиночку. Постучался к супружеской паре.
– Входи! – откликнулась Даша.
Он вошел и тут же споткнулся о валяющегося на полу Димку.
– Это как понимать?
– Как-как. Лева два часа рассказывал ему о проекте…
– А в чем, кстати, суть проекта, я толком не понял? – машинально поинтересовался Ларчиков. – Ах да. Паломническое движение.
– Так вот, они разработали целый план. План Каплан… Затем Фрусман предложил отметить.
– Ну а ты чего не остановила?
– А я незадолго до этого ушла. Катька попросила выгулять собаку. Полчаса я гуляла, прихожу – Димка уже на полу. Фрусман еврейские песни поет. Блин, я чуть антисемиткой не заделалась! А ведь у него вернисаж вечером!
Вадим, нагнувшись, потрепал концептуалиста по щеке. Тот лежал безмолвно, словно солнце на подоконнике, и даже, похоже, не дышал. Ларчиков стал шарить по известным ему загашникам и тайникам. Единственный, да и то весьма квелый способ уберечь приятеля от запоя – избавиться от всего спиртного в квартире. Сунул руку под матрас кровати – пусто. На книжных полках – ни черта.
– Ты в баке для белья смотрела?
– Нет там ни фига.
– А под ванной?
– Голяк.
– А на антресолях?
– Ну вот, полезу я еще на антресоли!
Чуть подумав, Ларчиков полез сам. Включив фонарик, стал ворошить тряпичные кучи в углу. Детские штанишки с лямками, бескозырка с позолоченной надписью «Св. Димитрий», стертые до дыр сандалии, разноцветные рубашки-безрукавки, сплошь залитые чернилами, будто кто-то специально и методично поливал их из шланга, белые рваные маечки. Здесь бутылок не было. Посветив в другой угол, Вадим отодвинул в сторону массивный бюст Хрущева, и за ним обнаружились целые залежи наградных коробочек, коллекция вымпелов и потертая коричневая кобура. Рука инстинктивно потянулась к ней. Кожа оказалась мягкой на ощупь, теплой. Маленький блестящий браунинг, напротив, саданул холодком.
– Ё-мое! – только и воскликнул Ларчиков, с любопытством разглядывая пистолет в луче фонаря.
Насмотревшись, сунул оружие и коробку патронов во внутренний карман пиджака, спустился с лестницы и крикнул Дашке, ожидавшей в коридоре результатов обыска:
– Нет там ничего! Голяк!
Утром Вадим зашел в гостиную, где храпел Лева Фрусман. Разбудить его оказалось делом непростым – из сна тот выбирался медленно, толчками, словно из снежной лавины. Очнувшись и увидев в собственной руке бутылку пива, с гадливостью поставил ее на пол и только потом заметил Ларчикова.
– В Израиле чем похмеляются? – с издевкой спросил Вадим. – Сакэ?
– Почему сакэ? При чем здесь сакэ? – прохрипел Фрусман. – Сакэ в Японии.
– Шучу. Вы вообще-то зря вчера напоили Дмитрия. Это теперь надолго, минимум десять дней.
– Господи! Надо было предупредить, что он алкаш. Я же не знал. И я ведь, кстати, спрашивал. Я спрашивал у Даши.
Лева со стоном поднялся с дивана, подошел к окну.
– И вправду, куда у вас все время солнце исчезает? – пробормотал он, массируя виски. – Пропили все на свете… Что же я теперь буду делать?
– В каком смысле?
– В смысле нашего проекта. Мы же вчера целый план расписали. Кого привлекать, куда рекламу давать…
– Суть вашей аферы вы мне можете объяснить? – спросил Ларчиков. – Только честно и внятно.
Лева медленно повернулся. Клоунская гримаса недоумения, которую он попытался изобразить, выглядела фальшиво.
– Афера? Какая афера? Речь идет о паломничестве в Святую землю. Христианское дело!
– Ну, не хотите, как хотите, – сказал Вадим и собрался уходить.
– Подожди. – Фрусман снова болезненно потер виски. – Ты вообще чем по жизни занимаешься?
– Туризмом. У меня своя фирма.
– Серьезно? И все официально зарегистрировано?
– Конечно.
– Вот мне «крыша» твоя очень нужна, очень! – Лева неожиданно просиял, словно и не было никакого похмелья. – Суть такова, если коротко. До революции в России существовало паломническое общество, оно организовывало поездки православных в Святую землю. Была у них такая «карта паломника», доступная даже не очень состоятельным людям, даже беднякам. Но ехать все желающие могли только через год – за это время их взнос прокручивался в разных коммерческих проектах, купцами там, фабрикантами, спекулянтами. Часть прибыли от подобных делишек шла… ею, короче, погашалась реальная стоимость поездки в Палестину. Потому что реальная стоимость – это примерно в два раза больше взноса, который делал каждый будущий паломник. Андестэнд? Вот эту схему я и хочу возродить.
– И в каких проектах будут крутиться деньги нынешних паломников? – поинтересовался Ларчиков.
Фрусман внимательно и как бы оценивающе посмотрел на Вадима.
– А ни в каких, – нагло ответил он. – Ты хотел откровенно – я говорю откровенно. Все мани в наш карман. Интересно?
Теперь на одутловатом утреннем лице Фрусмана появилась гримаса ожидания. Он поднял с пола бутылку пива и сделал несколько мелких глотков.
«Большая лажа», – угрюмо подумал Вадим. Но вариантов особых не было. Пару часов назад выяснилось: растаял не только отель, но и Свиридов из «Панорамы», со всеми куршевельскими бабками. Двенадцать путевок по тысяче долларов каждая – таков суммарный вес гирь, привязанных к ногам лопухнувшегося директора турфирмы «Фрегат». То бишь его, Ларчикова. И своих денег ни копья – все заработанное за зиму ушло на погашение кредита. А взаймы теперь никто не даст: репутация подмочена, как подгузник младенца. Хоть снова в бега ударяйся, ей-богу!
– Сколько будет стоить ваша карта?
– Я так думаю, долларов четыреста. Но можно советоваться. Важно не перегнуть, но и не выставлять демпинговые цены. Долларов на двести – двести пятьдесят ниже обычных турпутевок в Израиль. Я правильно мыслю?
– Возможно. Но нужны приличные вложения в рекламу.
– Понятное дело. Сколько на первый месяц?
– Все зависит от масштабов проекта. Причем здесь прямой рекламой не обойдешься. Необходимо подключать общественность, артистов и даже, прости господи, религиозных деятелей. Православных, я имею в виду.
– Ну, я понимаю, что не раввина. Мыслишь ты правильно. Я как раз с Дмитрием весь этот план по артистам и рисовал. Пока мы его водкой не окропили… М-да. А что касается масштабов, то я хотел бы заработать миллион баксов.
Ларчиков расхохотался:
