Интеллектуальная фобия власти нашла у Фуко свой выход в воле к социальному действию. Этот его период общественной активности не был продолжительным, но он стимулировал размышления о системе уголовных наказаний, о распределении дозволенного и недозволенного, законного и незаконного в обществе. Теперь его интересует вопрос: через какую систему исключения, кого отторгая, какие различия проводя, посредством какой игры отрицания и отторжения общество начинает функционировать? В итоге в 1976 году и появилась книга «Надзирать и наказывать». Фактически она развенчивает западную утопию тюрьмы. Фуко приходит к выводу, что тюрьма является инструментом подавления не только и не столько «элементов» общественно-девиантных (убийцы, насильники, сумасшедшие…), сколько наиболее незащищенных, маргинальных социальных групп. Под прикрытием целей порядка, общественной безопасности и нравственности она практикует социальный каннибализм. Исключение, а совсем не реабилитация — вот функция тюрьмы. И не просто исключение, а — уничтожение. Из интервью Фуко Дж. Саймону, 1974 год: «Тюрьма — это физическое уничтожение людей, и тех, кто в ней умирает, буквально и сразу, и тех, кто из нее выходит, но все же умирает, пусть и не от прямого ее воздействия, поскольку, выйдя из нее, не найдешь ни работы, ни других источников существования, семьи не заведешь. И, переходя из одной тюрьмы в другую, от одного преступления к другому, эти люди в конце концов подвергаются физическому уничтожению». Фундаментальную функцию тюрьмы скрыть нельзя — она создана, чтобы уничтожать. После Фуко бентамовские иллюзии уже невозможны.
Утопия тюрьмы разрушена
Итак, понятно: наивно видеть в тюрьме средство социальной коррекции и воспитания. Но западная идеология тюрьмы сильна еще одной перспективной утопической посылкой. Идеальная тюрьма, та, к которой стремится западное общество, постоянно реформируя институт тюрьмы, должна стать местом, где осуществляется «бестелесное» наказание. Безболезненное, бескровное, стерильное, безопасное для «органической» жизни. Образцовая тюрьма должна лишь «поражать в правах», репрессируя «социальное тело» индивида и не посягая на его жизнь, более того, она должна поражать индивида только в отношении определенных прав (в зависимости от характера совершенного преступления), оставляя за ним признаваемые сегодняшним сообществом фундаментальные социальные права.
Но может ли вообще наказание быть «бестелесным»? Не производящим в большей или меньшей степени выраженные, но в любом случае необратимые изменения… Не сродни ли это утопии бессмертия…
«Каким было бы нетелесное наказание?» Фуко тоже задается этим вопросом. И фактически не находит ответа. Не случайно. Ведь действительно, разве не является «лишение свободы» — это первое, «уравнительное», наказание — предпосылкой не только социальных, но и биологических мутаций? Что мы получим результатом той «принудительной индивидуализации», которую осуществляет тюрьма западного образца? Разве не имеет уже сама пространственная изоляция, физическая и социальная обездвиженность самые трагические последствия для индивида, для личности? Да и на всех ли одинаково сказывается изоляция? И обратимы ли последствия? А быть может, существуют некоторые пределы изоляции, за которыми личностные изменения необратимы? Трудные вопросы. Перспектива ответа, которая здесь маячит, — малооптимистична.
Пространство тюрьмы — это особое, пустотное пространство. Здесь останавливается время и растворяется смысл. Один из современных западных исследователей тюрьмы, Норвал Моррис, приводит свидетельство заключенного (по просьбе Морриса тот производил почасовую запись «событий» тюремной жизни, час за часом, в течение суток). Вот как этот анонимный свидетель выразил суть тюремного обитания: «Прежде чем я начну свой дневник, позвольте, я скажу следующее: если вы ожидаете ставших обычными тюремных историй о беспрерывном насилии, жестокости охраны, групповых изнасилованиях, ежедневных усилиях избежать всего этого, о беспорядках, об опасных приключениях — вы будете разочарованы. Тюремное существование совсем не то, что представляет пресса, телевидение или что показывают в кино. Это вовсе не ежедневная череда угроз, борьбы, заговоров и пускания в ход тюремных заточек — и вместе с тем ты постоянно должен быть настороже, чтобы избегать таких ситуаций и такого поведения, которые могут вызвать насилие. Чувство висящей над тобой опасности всегда с тобой; ты должен быть осторожным в своих движениях, тебе следует скорее „обходить“ других, чем идти против них или „сквозь“ них. Однако, соблюдая осторожность и следуя здравому смыслу, ты можешь быть в достаточной безопасности. Для меня, как и для многих в тюрьме, насилие — не главная проблема; главное — монотонность. Унылое однообразие тюремной жизни, ее праздность и скука — вот что стирает, перемалывает меня. Ничто не имеет значения; несущественно все, кроме того, когда же ты будешь свободен и как заставить пройти время до освобождения. Скука, медлительная скука, иногда прерываемая всплесками страха и гнева, — правит жизнью в тюрьме» (цит. по: «The Oxford History of the Prison». Oxford University Press, 1998, p. 203).
Даже не насилие (которому надо противостоять), но — растворение, уничтожение через обездвиженность (в возможно широком смысле этого слова; жертва и должна быть обездвижена). Безотказно губительное ограничение свободного контакта с миром…
Наказание без тюрьмы
Сегодня западное общество начинает понимать, что тюрьма не должна играть роль основного института наказания, что она — весьма затратное и проблематичное средство «социальной коррекции». Что тюрьма, похоже, — масштабный социальный эксперимент с непредсказуемыми последствиями. А может быть даже, тюрьма — это все тот же древний институт возмездия? Ведь, изолируя, тюрьма осуществляет деструкцию, она уничтожает. И тем самым общество расписывается в своей неспособности быть обществом.
Во многих странах Западной Европы (США — статья особая) сегодня пошли по естественному компромиссному пути — «открытия» тюрьмы и поиска альтернатив тюрьме. Нарушена первая тюремная заповедь — изоляции. Тюрьма становится все более прозрачной для общества, и не только в смысле знания о ее устройстве и о жизни ее обитателей. Общество получает все больше возможностей вмешиваться в жизнь тюрьмы, постепенно выводя ее из сферы закрытости, бюрократических ограничений и регламентации, включая в жизнь «местного сообщества». Опыт скандинавских стран в реформе института тюрьмы покажется сегодня большинству из нас чем-то нереальным. Когда Нильс Кристи описывает «тюремные опыты» в Норвегии, то хочется спросить: где же тюрьма и куда же исчез преступник?
«Каждый год после Рождества довольно необычное собрание проводится где-нибудь в горах Норвегии… Собрание проводится в отеле с хорошей репутацией, продолжается три дня и две ночи, и в нем принимают участие две сотни человек.
Присутствуют представители пяти групп.
Первая: ответственные должностные лица исправительной системы, начальники тюрем, работники охраны, врачи, социальные работники, работники надзорной службы, преподаватели исправительных учреждений, судьи, сотрудники полиции.
Вторая: политики. Члены стортинга (законодательной ассамблеи), иногда министры, всегда кто-то из советников и местные политические деятели.
Третья: „либеральная оппозиция“, непрофессионалы, интересующиеся делами уголовной полиции, студенты, адвокаты, университетские преподаватели.
Четвертая: представители средств массовой информации.
Пятая: заключенные, зачастую все еще отбывающие наказание и получившие на эти дни отпуск…
Среди участников часто есть люди, отбывающие заключение за серьезные преступления: убийства, наркотики, вооруженные грабежи, шпионаж. Поздними вечерами и даже ночами можно видеть… заключенных, начальников тюрем, охранников, полицейских и представителей либеральной оппозиции, горячо обсуждающих исправительную политику в целом и условия содержания в частности…» (Кристи Нильс. Борьба с преступностью как индустрия. М., 1999, стр. 40–41).
Отбывающие наказание включаются в сообщество тех, кто принимает решения о наказаниях. Может быть, эта «открытая тюрьма» — шанс современного общества. Его шанс избегать эксцессов варварства.
Российский ГУЛАГ современного образца
Многие западные теоретики тюрьмы и по сей день напоминают нам о позитивной, о «социализующей» ее функции. Наверное, бытовое благополучие тюремной системы действительно способно скрывать, смягчать ее подлинное «десоциализующее» воздействие. При менее благополучных условиях скрыть варварскую подземную сущность тюрьмы не удается. Неблагополучное общество производит свое «антисообщество» опасно ускоренными темпами. Оно вообще плохо понимает, что оно делает…
