— Да, но… — он лихорадочно пытался придумать хоть что-то. — А что, если… ну, я не знаю… Может быть, есть что-то, благодаря чему все может получиться? Может, есть способ тебе привыкнуть…
Она медленно покачала головой и уставилась на руки.
— Мы сейчас говорим о Куртисе, — он запнулся, и Лори подняла голову.
— Это не меняет того, что я чувствую. Я люблю Куртиса. И не используй этого против меня. Мне кажется, ты меня просто подставляешь сейчас. Ты предполагаешь, что, раз мы заботились о нем весь год, значит, именно мы должны усыновить его. Это несправедливо! И не заставляй меня жалеть, что мы его приютили.
— Я не думаю, что полностью понимаю, — ответил он тихо, — я имею в виду…
— Я не хочу еще раз повторять, — перебила Лори, подняв руку и пресекая любые вопросы или предложения, как сделать, чтобы все получилось. — И думаю, ты тоже не хочешь. Проблема не в том, что я не желаю посвятить всю свою жизнь этим двум мальчикам! Суть и в тебе, в том семьянине, который, когда мы въехали сюда, хотел посвятить себя лишь семье, детям и жить вместе, своей семьей! А потом ты устроился на эту работу в школу имени Франклина — и бац! Дома ты просто призрак, у тебя есть время лишь на твоих учеников! И на бывших учеников. Я всегда хотела иметь свою собственную семью! Ты знал это, когда женился на мне. Я не изменилась, изменился ты.
Он задумался на мгновение:
— Ты права. Я изменился. Было легко говорить о красивом беленьком заборчике и доме, полном идеальных детей, когда мы учились в колледже, когда мы были детьми, ничего не знали и не видели. Когда мы поженились, я работал на легкой и хорошо оплачиваемой работе тренера в частной школе в модном районе, где на каждую игру приходили родители, чутко интересующиеся жизнью своих детей. Потом я перешел в эту школу, и да, я изменился. А кто бы не изменился?
— Верно, — прошептала она, — кто бы не изменился? Только бессердечное чудовище.
— Я не это имел в виду…
— Именно это!
Он уставился на свои туфли.
— Не нужно так со мной, — сказала она, и внезапно в ее голосе послышалась мольба, а плечи тряслись от рыданий, — я не ужасный эгоист, не важно, что ты обо мне думаешь! Сложно отказаться принять его после всего, что у нас было. Но я не позволю чувству вины вмешаться в мое решение. И отказаться от того, что хочу! От того, о чем всегда мечтала! И ты хотел того же, пока не передумал. Ты не можешь просить меня это сделать.
— Действительно, нет ничего… — начал он, но, взглянув на жену, увидел ответ на ее лице. Он был ошеломлен. Она была права, они это уже обсуждали. И тогда все крики, слезы и угрозы ни к чему не привели, не приведут и сейчас. Кроме того, предмет их беседы сейчас мирно спал за стеной, и Скотту не хотелось, чтобы мальчик проснулся и услышал, почему он не желателен в этом доме.
— Хорошо, — сказал он мягко.
Так они и стояли в метре друг от друга, Лори тихо всхлипывала, лицо красное и опухшее. Скотт покачивался на каблуках. Думал обнять ее, но тело не повиновалось. Открыл рот, чтобы заговорить, но ничего не приходило на ум.
Через некоторое время количество всхлипов уменьшилось, а потом и вовсе прекратилось, он почувствовал на себе ее взгляд.
— Скажи что-нибудь, — попросила она.
Его губы раскрылись, потом снова закрылись. Он пожал плечами.
— Скотт, — прошептала она, — пожалуйста, скажи что-нибудь. Скажи, что не ненавидишь меня.
— Я не ненавижу тебя и никогда бы не смог ненавидеть.
Он пожевал губу и надеялся, что она не попросит сказать, что он ее любит.
Часть VI Воскресенье, десятое апреля
Том в кухне наливал себе кофе.
— С Днем рождения! — поздравил он Мару, как только она вошла.
— Спасибо, — улыбнулась она, обняла мужа сзади за талию и прижалась щекой к широкому плечу. Вдохнула глубоко, пытаясь наполнить легкие запахом мужа.
— Мммм, — ответил Том, поворачиваясь, — следует чаще отсылать Лакс к твоим родителям. Прошлая ночь была просто потрясающей! Не то чтобы неделя не была такой же, но прошлая ночь в особенности…
— Я люблю тебя, — сказала Мара, прижимаясь сильнее, — и я так тебе благодарна! Ты для меня стал скалой, для меня и Лакс! Я тебе не говорила этого…
Том засмеялся.
— Разве что прошлой ночью. Ты мне и за ужином говорила то же самое, помнишь? И по дороге домой, и когда мы легли в постель.
Мара почувствовала, как запылали щеки, Том приложил к одной из них прохладную ладонь:
— Но я не жалуюсь! Из всего, что ты забываешь мне сказать, а потом повторяешь снова и снова, это — самое приятное.
Мара позволила себе насладиться минутой и подержать мужа в объятиях, потом заставила себя разомкнуть руки и сказала:
— На пробежку?
— Да, но сначала немного кофеина. Думал пробежать сегодня пятнадцать километров, если ты не против, что меня не будет дома чуть дольше обычного. Я чувствую необычайный подъем сил после полноценного десятичасового сна. И все благодаря тебе!
— Говоришь, пятнадцать километров? Значит, тебя не будет где-то два с половиной часа? Два часа сорок пять минут?
— Да, примерно, но мне не обязательно сегодня так много бегать. Я вообще могу отменить…
Мара подняла руку, прерывая монолог.
— Том Николс! Мы больше не будем возвращаться к этому разговору. Ты спортсмен, и ты бегаешь. Вот и беги! Все запланированные пятнадцать километров.
Том поднял руки в знак того, что сдается, и засмеялся.
— Хорошо, хорошо! Пробегу все пятнадцать! А чем ты займешься, пока я буду на пробежке? Может, удастся немного вздремнуть?
Мара смерила мужа негодующим взглядом, и он опять хихикнул.
Том протянул чашку кофе, она сделала глоток и сказала:
— Значит, тебя не будет два часа сорок пять минут, правильно?
Том глянул на жену поверх чашки:
— Да, именно, все нормально?
Мара уставилась на него, притворяясь, словно потеряла нить разговора.
— Будешь по мне скучать? — спросил он, подначивая. — Поэтому спрашиваешь, сколько меня не будет? Пытаешься понять, будет ли у нас время, чтобы… — Он улыбнулся и продолжил: — Еще немного покувыркаться, когда я приду домой и перед тем, как поеду за Лакс? Я полностью «за»! Может, мне пробежать всего пару километров? Поберечь силы? — Том подмигнул.
Сначала сожаление обожгло огнем грудь, и в горле запершило. Да, хотелось ей сказать, да! Давай проведем еще один час вместе! Всего только один час!
Мара закрыла глаза и представила картинку, увиденную ранее: подростки, закатывающие глаза, пока их мать сбрасывает на пол одеяло, а отец наклоняется, чтобы поднять его уже в который раз.
Открыв глаза, она покачала головой и притворилась рассерженной.
— Нет! Беги все пятнадцать! — выдавила она из себя, дотянулась до руки мужа, поцеловала его в висок. Потом, глядя ему в глаза, открыла было рот, чтобы что-то сказать.
— Дай я догадаюсь, — начал он, все еще поддразнивая, — ты меня любишь и очень благодарна!
Она кивнула, еще раз крепко поцеловала, и он тихонько засмеялся. Ранее ей казалось, что придется заставлять себя улыбаться мужу этим утром. Она даже практиковалась перед зеркалом. Но сейчас губы сами растянулись в улыбке, когда она поняла, что у них не будет еще часа в постели для объятий и поцелуев. Вкус его кожи на губах, легкий флиртующий тон его голоса, его смех — такой же хороший последний момент, как и любое другое прощание!
Том наклонился и поцеловал жену в лоб, нежно провел по щеке:
— Не хочется прерывать такой момент, но если уж бежать пятнадцать километров, то до того, как станет слишком жарко…
— Иди!
Том еще раз улыбнулся и направился к двери.
Мужа не было всего минуту, когда зажегся телефон. Маре не нужно было смотреть на дисплей, она знала, что это Лакс и родители звонят поздравить ее с Днем рождения. Мара радостно заулыбалась — какой подарок может быть лучше, чем голоса дочери, мамы и папы?
Она сняла трубку, но, прежде чем нажать кнопку и ответить, вспомнила, что твердила себе сотни раз — несколько секунд смеха дочери могут лишить ее мужества! А низкий тембр голоса отца, материнское мягкое «Бэти» окончательно лишат душевных сил.
Она уставилась в телефон, а он все моргал и моргал. Еще несколько секунд, и звонок будет переадресован на голосовую почту. Наконец она нажала кнопку и позволила голосам трех людей, которые были смыслом всей ее жизни, политься в ухо.
— А что бы ты предпочел: чтобы тебя сбили машины-монстры или… — Куртис сжал губы и задумался о более мучительной альтернативе.
Они ехали домой после шоу машин-монстров, оба утомленные долгим днем. Куртис весь день перескакивал из состояния истерии в депрессию. С одной стороны, он был счастлив вновь находиться со Скоттом, возбужден шоу, с другой стороны, он вспоминал о матери.
