– Добавлений не будет?
Селезнев поднял голову, почему-то посмотрел Игорю Саввовичу на левое ухо и встал, что предвещало резкую перемену в допросе, так как следователь наверняка придумал что-то свеженькое. И действительно, Селезнев походил-походил по щелястому полу, чуточку замедлив шаги, на ходу проговорил:
– Сейчас сделаем очную ставку! – И снова пошел быстро. – Этот пункт следствия настолько важен, что без очной ставки не обойтись…
Следователь поднял телефонную трубку, набрал номер.
– Пригласите, пожалуйста, гражданку Голубкину! – приказал он и посмотрел на Игоря Саввовича исподлобья. – Я прошу вас сохранять спокойствие в любом случае. Думаю, что вы не встречались в критической обстановке с такими людьми, как Голубкина и Фалалеев… Кроме того, я буду слегка модернизировать очную ставку…
Вот уж ненужное предупреждение! Игорь Саввович с большой заинтересованностью ожидал появления Голубкиной, хотя не верил – он не врал следователю, – что узнает актрису, которая раз в месяц, а может быть, и чаще меняла внешность.
– Войдите.
В кабинет впорхнула молоденькая девушка с наивными косичками, мини-юбкой и кофточкой с огромным вырезом. Увидев Игоря Саввовича, она пришла в неописуемый восторг. Как бы забыв обо всем на свете, прижав руки к груди, со счастливой улыбкой избавления, она медленно приблизилась к Игорю Саввовичу, хотела было расцеловаться с ним, но сделала такое лицо, словно сказала: «Нет, не могу целовать дорогого друга в этой полутюремной обстановке!»
– Как я рада вас видеть, Игорек! – проникновенно, тоном и голосом какой-то театральной героини произнесла Голубкина. – Я глубоко сочувствую вам, но уверена, что такой блистательный криминалист, как Юрий Ильич, скоро докажет, что весь этот ужас – феноменальное недоразумение…
Еще выше задрав мини-юбу, актриса села на стул, стоящий напротив стула Игоря Саввовича, сдвинув колени и убедившись, что почти голые ноги замечены, облегченно выдохнула.
– Жара несусветная! – голосом девочки с косичками произнесла Голубкина. – Не выношу жару. Мы, сибиряки, наверное, никогда не привыкнем к зною… Не знаю, как вы, Игорек, но я горжусь высоким званием сибирячки.
«Игорек». Чудовищно! Такую женщину, как артистка Голубкина, за тридцать лет жизни Игорь Саввович встречал только однажды. Неуемная бешеная энергия, хорошо подвешенный язык, знание человеческих слабостей, дерзость, умение завязывать нужные знакомства и, наконец, наглость – торжествующая и откровенная наглость. Все это было познано с избытком, когда в институте отчима и матери лет десять назад появилась некая Зоя Кубицкая. За год она превратила институт в котел с кипящей смолой, довела отчима до того, что Савва Игоревич трижды ездил в столицу объясняться, потом не выдержал – подал заявление об уходе с ректорского поста. Кубицкую мгновенно убрали, но в доме появилось забавное слово «кубицизм», означающее высшую ступень человеческой подлости.
– Типсина Лариса Назаровна, где, когда и в какой семье родились? – начал следователь. – Образование и профессия?
Актриса строптиво вздернула голову, словно ее хотели взнуздать.
– Типсина умерла! Есть актриса Голубкина, – почему-то басом и хрипло сказала она. – Если вы будете настаивать на своем, я откажусь давать показания.
В ответ на это Селезнев даже не поморщился, не обращая внимания на выкрутасы Голубкиной, неторопливо записал анкетные данные, все время называя актрису Типсиной, предупредил об ответственности за дачу ложных показаний, твердо пообещав при этом непременно воспользоваться карательной статьей, если гражданка Типсина отойдет от истины.
– А вот теперь, гражданка Типсина, прошу рассказать, что вам известно о строительстве четырех гаражей в переулке Пионерском и о покупке одного из них гражданином Гольцовым.
Последовало многозначительное молчание. Это Голубкина приводила себя в такое состояние, когда по меньшей мере оплакивается смерть давнего соседа по лестничной клетке: плечи опустились, на лоб упала горькая прядь взлохмаченных волос, светлые глаза были низведены долу. Она дважды глубоко вздохнула, подумав, плачуще сморщилась.
– Юрий Ильич, – жалобно прошелестела-прошептала Голубкина, – глубокоуважаемый Юрий Ильич, для чего вы заставляете меня снова… заставляете меня… Нет, не поворачивается язык!
Буквально адские муки испытывала гражданка Типсина, вынужденная повторять рассказ о четырех гаражах и прочем. О, как печальны были ее светлые глаза, каким несчастьем веяло от съежившейся фигуры, какими безжизненными казались безвольно опущенные руки! Голубкина была чудовищно плохой актрисой, и сейчас вместо трагедии или драмы устроила фарс. В актрису, как в старые добрые времена, хотелось бросать тухлые яйца.
– Рассказывайте, Типсина!
– Если вы так настаиваете, если это так необходимо для правосудия… – Голубкина тяжело вздохнула. – Когда театральная общественность Москвы в благодарность за летние гастроли помогла мне купить сравнительно неплохо сохранившийся «мерседес», оказалось, что он не входит в мой старый гараж, где я держала «Москвича»… Представьте, я не знала, ну совершенно не знала, что делать. Выручил, как это всегда бывает, счастливый случай…
Она сделала логически необходимую паузу, бросила проверяющий взгляд на следователя, потом на Игоря Саввовича, и он не понял, что слова выучены Голубкиной, как театральная роль, и звучали они вопреки фарсовой внешности так верно по интонации, как могут звучать слова, в правдивости которых никто не сомневается. Вкладывать в речь страсть – значит бояться, что не поверят, произносить слова вяло и тихо – смахивает на игру. Значит, нужно говорить так, точно покоряешься неизбежному, не хочешь рассказывать, но заставляют, и Голубкина так и поступила.
– …выручил, как всегда, счастливый случай. Выхожу однажды из дома, спешу безумно в театр и вдруг вижу: напротив нашего дома, буквально в трех шагах, строится большой, прекрасный гараж. Моей радости не было предела… Как я не видела гараж раньше?
Она не плохо сыграла слова «радости не было предела», ослепительно улыбнулась и как бы в порыве полуподнялась.
– Не помню, когда я выяснила, что чудесный гараж строит сын нашей милой, обаятельной дворничихи Марии Петровны. Она действительно удивительный человек – кристально чистый и добрый. Я со всех ног помчалась к ней: «Мария Петровна, милая, хорошая, нельзя ли и мне пристроиться к гаражу вашего сына?» Она усаживает меня пить чай…
– Минуточку! – лениво прервал ее Селезнев. – Вы не сказали, когда все это происходило.
– Ах, простите, простите! – Голубкина от непонятного Игорю Саввовичу возбуждения вскочила. – Простите, ах, простите! – повторила она. – Действительно, я забыла сказать, что все это происходило в конце апреля или в начале мая прошлого года…
Игорь Саввович поймал на себе выразительный, спрашивающий взгляд следователя: «А вы не помните, что у вас произошло в апреле – мае прошлого года?» Игорь Саввович задумался: «Ничего не происходило, будни, серые и унылые будни…»
– Продолжайте, Типсина, только без чаепитий.
– Ах, пожалуйста, Юрий Ильич!.. Когда речь пошла о гараже, эта славная Мария Петровна пришла в неописуемый восторг! – Голубкина опять сыграла восторг. – Представьте себе, оказалось, что ее сын, этот отзывчивый, чудный человек, Гелий Макарович, сам ищет компаньона. Ведь три стены гаража дешевле строить, чем четыре. Понимаете: одна стена общая… Вот после этого Гелий Макарович начал попутно строить второй гараж.
– Вы не знали, что строительство незаконно?
– Как вы смеете так думать! – возмущенно вскричала Голубкина. – Я об этом узнала только у вас на допросе Да, да! Я была нагло, беспощадно обманута. Моя доверчивость, мое доброе отношение к людям, моя общеизвестная искренность – все попрано! Я до сих пор не могу прийти в себя.
Селезнев отложил в сторону бумагу и ручку, глядя в стол, бесстрастно, словно о второстепенном, спросил:
– Гелий Макарович самовольно строил гараж для себя?
– Не знаю. Они собирались покупать машину.
– Значит, второй гараж строился для вас, Типсина? Почему вы его перепродали гражданину Гольцову?
Актриса всем телом повернулась к Игорю Саввовичу, приятельски улыбнулась ему, родственным голосом сказала:
– Для Игоря Саввовича я готова на любую жертву! Кроме того, у меня тогда не было денег. Я их накопила, когда был готов третий гараж…
Голубкина, сейчас играющая дружескую близость к Игорю Саввовичу, глядела на него чистыми, правдивыми, наивными глазами, точно говорила: «Ну, Игорь Саввович, довольно нам с вами хитрить и увертываться. Лучше говорить облегчающую правду!» Сыграно это было так хорошо, искренне и сердечно, что Игорь Саввович на какое-то мгновение растерялся и почувствовал себя виновным. Ему даже подумалось: «Может быть, я действительно разговаривал с Голубкиной о гараже?»
