– Поясните следствию, – продолжал работу Селезнев, – где, когда и почему вы встретились с гражданином Гольцовым на предмет разговора о гараже?
Голубкина бурно возмутилась.
– Вы же прекрасно знаете, товарищ следователь, где это происходило! Я рассказывала… – Она снова с сообщническим видом повернулась к Игорю Саввовичу. – В городе все, ну буквально все знают, как хорошо и по-родственному я отношусь к Игорю Саввовичу и его прелестной жене. Это замечательные, добрые, умные и честные люди! Вы бы видели, с какой радостью я пошла к ним в дом, когда Игорь Саввович пригласил меня. Я так мечтала быть принятой, так хотела понравиться. – Голубкина горестно поникла. – Господи, почему я должна рассказывать это в комнате с решетками на окнах! Разве Игорь Саввович в чем-нибудь виноват? Он купил автомобиль и хотел иметь гараж – это так понятно, так просто! Вот и пригласил меня к себе. К несчастью, очаровательной Светланы Ивановны не было дома…
Вот какой оборот принимали гаражные события! Голубкина расчетливо выводила следствие на Игоря Саввовича, видимо, надеясь на то, что Селезнев с радостью ухватится за малейшую возможность оправдать дочь Карцева, а козлом отпущения сделать развязавшего драку в переулке пронырливого и хитрого Гольцова, нагло пользующегося влиятельным тестем.
– Гражданин Гольцов, – строго проговорил Селезнев, – что вы можете пояснить по рассказу свидетельницы?
Только после этого вопроса следователя Игорь Саввович понял, в какое дурацкое положение он попал. Ну что он мог «пояснить», если перед ним сидит женщина, и не молодая женщина, которая за все время допроса не произнесла ни одного правдивого слова?
– Мне очень жаль, – сказал Игорь Саввович, – мне очень жаль, но свидетельница все выдумала.
У Голубкиной в уголках глаз появились настоящие слезы. Она была очень плохой актрисой, но такие простые вещи, как слезы или лучезарную улыбку, проделывала довольно умело. Глядя сквозь слезы на Игоря Саввовича, стиснув руки на груди, взволнованно дыша декольтированной грудью, она как бы с ужасом прошептала:
– Игорь Саввович, дорогой, прекрасный, добрый человек! Разве я заслужила такое? За что вы меня оскорбляете? Это несправедливо и еще раз несправедливо…
Кажется, актриса норовила удариться в истерику. Истерики – что было известно всему городу – удавались Голубкиной как нельзя лучше. Редкий директор театра или режиссер выдерживал мнимые обмороки, учиняемые всякий раз, когда Голубкиной что-нибудь не нравилось. Селезнев наверняка знал об этом, потому что холодно и властно приказал:
– Прошу немедленно привести себя в порядок, гражданка Типсина!
– Ох, дайте, дайте воды! – как бы сама боясь истерики, простонала Голубкина. – Как ужасно, ужасно, если близкий тебе человек… Ну, почему, почему, Игорь Саввович, вы не хотите говорить правду?.. Ведь вы не найдете человека, который бы сказал: «Голубкина способна хоть чуточку солгать!» Честность, принципиальность, человечность – вот девиз моей жизни.
С той минуты, как Голубкина вошла в кабинет, следователь безнадежно пытался скрыть отвращение к врущей, насквозь фальшивой, преступной женщине. Он то сосредоточенно писал протокол, то сверхвнимательно рассматривал исписанную страницу, то чистил ногти, и моментами вид у Селезнева был такой, точно он неожиданно попал ногой в волчий капкан. «Моя бы воля, – вопреки желанию говорили тоскливые глаза Селезнева, – моя бы воля, насиделась бы ты, стерва, даже без вины за крепкими стенами! Ну да теперь-то ты у меня не выкрутишься!»
– Поехали дальше, – изучая страницу, сказал Селезнев. – Есть белые пятна… С вами, гражданка Типсина, о гараже беседует гражданин Гольцов, он проявляет инициативу, а заявление на имя председателя райисполкома Малярко относите по назначению вы, Типсина. – Он порылся в бумагах. – Канцелярия Кировского райисполкома сообщает, что заявление на строительство гаража доставила гражданка Типсина. Как это произошло? Когда и где передал вам заявление гражданин Гольцов? При свидетелях или без свидетелей?
Такой вопрос Голубкина, видимо, заранее не обдумала. Она медленно убрала с лица горестные пряди, на какое-то мгновение сделалась сама собой – пожилой женщиной, здорово потрепанной жизнью и поэтому усталой.
– Не помню! – пожав плечами, сказала Голубкина, пытаясь выиграть время. – Не помню, когда Гольцов передал мне заявление… Я вспомню, обязательно вспомню, когда это произошло. – Она чарующе улыбнулась. – Зато я прекрасно помню, где это происходило… Мы с Игорем Саввовичем встретились в сквере на площади Декабристов… Помните, Игорь Саввович, я была в голубой кофточке и вельветовых брюках, а на вас был зеленый в полоску костюм. По-моему, югославский…
В напряженной тишине Селезнев записал рассказ Голубкиной, прочитал написанное еще раз, сделал несколько маленьких исправлений, глядя в пространство, проговорил:
– В конце апреля и начале мая прошлого года гражданин Гольцов дважды был в длительных командировках. Вспомните, Типсина, когда примерно состоялись обе встречи? Предварительная и с передачей заявления…
– Не помню! Совсем не помню! – на нежном выдохе произнесла Голубкина. – О, как я понимаю ваше желание поймать меня на ошибке! По забывчивости я назову число, а в это время дорогой Игорь Саввович был в командировке… Я на вас не сержусь, Юрий Ильич: работа есть работа.
Игорь Саввович не выдержал – голосисто захохотал. Как было не смеяться, если не во сне, а наяву существовала Голубкина, живая, материальная, к которой можно было прикоснуться пальцем, чтобы убедиться: происходящее вовсе не бред. Хохоча, Игорь Саввович случайно посмотрел на Селезнева, увидел потемневшие от гнева глаза и без труда прочел: «Вы вспомните наконец, Гольцов, что у вас произошло в конце апреля и начале мая?»
– Стыдно, товарищ Гольцов, смеяться над человеком, который вас искренне и бескорыстно любил! – с пафосом воскликнула Голубкина и трагически вытянула руку. – Отныне мы с вами незнакомы! Уверена, что Юрий Ильич, этот выдающийся, необыкновенного ума и поразительной доброты человек, давно разгадал вашу нечестную игру. – Она выпрямилась, царственно закинула назад голову и, большегрудая, походила теперь на голубя-дутыша. – И вообще, гражданин Гольцов, общественности давно пора приглядеться к вашему моральному облику. Ни для кого не тайна, что вы нечестными путями пробрались из отдаленного района в аппарат треста. Всему городу известно, что вы, ни перед чем не останавливаясь, обольстили эту святую женщину – дочь всеми уважаемого Ивана Ивановича Карцева, которую пытаетесь вовлечь в свою историю с дракой и гаражами. – Она сделала разящую паузу. – Вы, гражданин Гольцов, женились на Светлане Ивановне из карьеристских побуждений.
Перстни и кольца красиво сверкали на пальцах актрисы, не скрывающей подлинность драгоценных камней. По ее же оценке, радужно переливались пять тысяч рублей, и это при заработной плате сто двадцать рублей в месяц. А кооперативная четырехкомнатная квартира, дача, мощный «мерседес», дорогие шубы, редкие ковры – даже Игорь Саввович оказался информированным благословенными сплетниками славного города Ромска.
– Гражданин следователь, – величественно изрекла Голубкина, – прошу занести в протокол мои слова…
Склонив голову набок, Селезнев спокойно и внимательно слушал актрису, но было что-то неуловимо опасное, жестокое, предрешенное в его бледном от усталости лице. И уж он-то не сомневался, что допрос Голубкиной вылился в демонстрацию грязи, в которую с головой окунулся Игорь Саввович Гольцов.
– Мне кажется, гражданка Типсина, что вы ставите себя в опасное положение, – проговорил Селезнев. – Вы даете ложные показания, и я постараюсь снабдить прокуратуру материалами, доказывающими, что вы даете ложные показания… – Он неторопливо поднял со стола небольшую книгу. – Согласно Уголовному кодексу РСФСР, статье сто восемьдесят первой, заведомо ложные показания наказываются лишением свободы на срок до одного года или исправительными работами на тот же срок… Вот какими опасными вещами вы играете, гражданка Типсина!
В ответ на это актриса вскочила, подбоченилась, завизжала, но Игорю Саввовичу было не до Голубкиной… Карьерист и пролаза! Расчетливый соблазнитель! Об этом, оказывается, говорил весь город, а он, подобно тому мужу, который о проделках ветреной жены узнает последним, думал, что только Татищев из отдела новой техники, мечтающий о повышении, мерит на свой аршин Гольцова. Может быть, и другие из служебного окружения Игоря Саввовича снисходительно молчали, провожали его взглядом, усмехались, шептались, перемывали ему косточки в теплых компаниях, а наутро с ясными глазами сидели у него в кабинете?
Занятый собой, тяжелыми, уводящими в прошлое воспоминаниями, Игорь Саввович как-то отстраненно слышал Селезнева и Голубкину…
