Здесь, к северу от Тинтерна и к югу от реки Иден, в пологой, просторной долине, Клара была недосягаема для исторических событий. Даже не верится, что где-то там что-то такое происходит, надо только поменьше слушать всех этих старух. Клара хозяйничала в доме, обшивала себя и сынишку, копалась в огороде, готовила ужин Ревиру и обихаживала его, когда он ее навещал, говорила то, что ему приятно было слышать, позволяла любить себя и говорить слова, которые он всегда ей говорил, прижимаясь лицом к ее телу, теряясь в ней, как будто все это помогало ему сохранить молодость. Быть может, и здесь время не стоит на месте, но это попросту проходят часы, меняется погода, день переходит в ночь, весна в лето, и все это никак тебя не задевает; может, она и стала старше, зато выглядит хорошо, как никогда в жизни. Ход времени ее не касается.
Уже минуту-другую громко лаяла собака. Эту собачонку неведомой породы Кларе как-то купил Ревир, сейчас она выскочила из-за угла и подбежала с таким видом, будто ей не терпелось что-то сказать хозяйке. Клара обежала вокруг дома, увидела сперва машину на обочине дороги, подумала – вот странно! – и тут только заметила: в конце подъездной дорожки, откуда ведет тропинка к сараям, а сама дорожка, огибая заброшенное пастбище, отходит обратно, на развилке стоит человек. И рядом с ним Кречет. Мальчик смотрит в лицо приезжему, а тот наклонился, упершись руками в бока, и что-то ему говорит. Клара направилась к ним, собака с лаем ее обогнала. Раза два к ней уже заезжали чужие люди, а однажды зимним утром она даже увидала на снегу под окнами чьи-то следы…
На дорожке стоял Лаури.
Она узнала его – и застыла на месте. Застыла, задохнулась, прижала руку к груди, точно ее пронзило болью. Они смотрели друг на друга, разделенные клочком земли, заросшим сорной травой, и мальчик тоже обернулся и поглядел на мать. Наконец Клара опомнилась, медленно пошла к Лаури, и он пошел ей навстречу. Слишком слабым голосом, еле слышно она сказала:
– Какого черта тебе здесь надо?
Лаури с виду совсем такой, как прежде. Впрочем, нет, что-то изменилось. На нем голубая рубашка, темные штаны, башмаки запылились, пока он шел сюда от машины. Лицо все такое же, твердый, упрямый подбородок, и, похоже, он прикидывается, что ни в чем не виноват, будто отлучался от силы на неделю и теперь никак не поймет, почему она так на него смотрит.
– Мамочка… – сказал Кречет.
Клара остановила на нем неподвижный взгляд. Понял ли Лаури? Да как же он мог не понять? Мальчик ткнулся ей в колени – конечно, испугался, сейчас спрячется за ее юбку.
– Этот человек просто по делу приехал, – сказала она резковато, ей хотелось, чтобы он перед Лаури держался посмелей. – Поди поиграй с собакой.
Наверно, самый воздух между нею и Лаури был раскаленный, не вдохнешь. Лаури все смотрел на нее и улыбался. Никто не должен бы так улыбаться, подумалось Кларе. Но она ничем не могла ответить, не было сил сделать злое или хотя бы непроницаемое лицо. Она вся одеревенела, мышцы не слушались, будто внутри вдруг отказали какие-то колесики.
– Ну, чего тебе надо? – сказала она. – Чего тебе?
– Приехал с тобой повидаться, только и всего.
И Лаури протянул к ней руки – не то чтобы хотел обнять, а просто в знак, что ничего он с собой не привез, никаких неожиданностей тут нет.
– Ты… подлец ты! – сказала Клара. Мельком глянула в ту сторону, где играл сын (притворялся, что играет), и опять – в упор – на Лаури: – Зачем явился? Хочешь все мне порушить? Уж верно, тебе про меня рассказали?
– Конечно.
– Спрашивал про меня в городе?
– Спрашивал.
– Ну? – Голос ее зазвучал пронзительно. – Чего ж тебе тогда надо? Спасибо еще, его сейчас нету. Ты что, хочешь его видеть?
– А зачем он мне? – Лаури наклонился к ней и засмеялся.
Смех такой знакомый, но сквозь волосы что-то блеснуло, какое-то плоское светлое пятно, и Клара испугалась. Должно быть, на голове у него шрам, и в этом месте волосы не растут. – Просто я пришел тебя повидать. Я думал, может, и ты хочешь меня повидать.
– Кой черт, с чего ты взял? – Клара старалась говорить порезче, чтоб унять дрожь. Неожиданно отвернулась, поглядела на луг, что тянулся до самой дороги, сплошь покрытый белым, невесомым пухом одуванчиков… наверно, она и сама сейчас вот такая белая и невесомая. А там, на обочине, стоит машина Лаури. – Ты зачем поставил там машину?
– Сам не знаю.
Но Клара подумала: это странно. Пришел пешком, к задворкам.
– Как ты меня отыскал?
– Мне рассказали. Только они думали, мне не надо сюда ехать.
– А ты-то как думал? Тебе чего надо?
Она смотрела на него в упор и вдруг почувствовала себя девчонкой: ей с этим не справиться, слишком все это страшно, ведь она знает, чего ему надо и что она ему скажет, так хорошо знает, будто годами, сама того не подозревая, в глубине души готовилась к этой минуте.
– Я приехал за тобой, лапочка, – сказал Лаури и взял ее за руку. Пальцы его скользнули чуть выше, сжали ее запястье, он легонько дернул ее за руку, точно хотел разбудить. – Малыш очень славный, – сказал он и кивком показал на Кречета. – Я сразу понял, что это твой… очень похож! Тут-то я и понял, что не ошибся адресом.
– Но… чего тебе надо? – повторила Клара.
– Ты что же, любишь этого Ревира?
Клара хотела ответить – и не могла. Губы ее приоткрылись, но слишком большую власть имели над нею глаза Лаури, слишком многого они требовали. Если он сейчас выпустит ее руку, она откачнется без сил и упадет…
– Я спрашиваю, ты его любишь?
– Не к чему мне никого любить.
Лаури засмеялся. Конец августа, а лицо у него не такое уж загорелое.
– Ты что же, и в дом меня не позовешь? Ужином бы накормила, что ли… который час?
– Да скоро ужинать, только у меня ничего не готово… я…
– Разве ты не хочешь, чтоб я остался?
Клара оглянулась – Кречет стоял на коленях, одной рукой он обнимал собаку за шею. Похоже, они шепчутся о чем-то или плачут вдвоем. Захотелось сказать Лаури – ведь это твой сын! – до того захотелось, что с минуту Клара не могла выговорить ни слова. Потом сказала:
– Ладно, заходи. Дам тебе поесть. Он нынче вечером не приедет.
– Очень великодушно с твоей стороны.
– Ты, верно, голодный.
– Да, я голодный.
– И похоже, устал… верно, долго вел машину.
– Правильно.
В дверях Клара оступилась, Лаури пришлось ее поддержать.
– Кречет, поди сюда! – окликнула она. Мальчик ждал на дорожке, он обратил к ним тихое, серьезное лицо. И Клара смутилась, сказала: – Нет, ничего. Ни к чему тебе… в доме жарко.
Она заплакала. Наверно, еще и оттого, что споткнулась на своем же пороге, это ее напугало, сбило с толку, Лаури засмеялся, взял ее обеими руками за талию и втолкнул в дом.
– Тут очень мило, – сказал он. – Но Ревир мог бы устроить тебя и получше.
– Сама знаю.
– И не обидно тебе?
– Мне ничего больше не надо… Я уж давно ему сказала, хватит покупать мне подарки.
Лаури прошелся по кухне, заглянул в гостиную. Тут у Клары повсюду – на столиках, на подоконниках – стояли цветы в горшках: и разлапистые, с широкими плоскими листьями, и кудрявые, вроде папоротника, и в листиках, крохотных, как почки, и фиалки, такие мелкие, что не заметишь, если не вглядеться поближе. Сейчас она смотрела на них глазами Лаури.
– Вот теперь у тебя и правда свой собственный дом, – сказал он.
Клара прошла за ним в гостиную, здесь было прохладно. Она все еще плакала сердитыми слезами. Лаури обернулся, сказал:
– Я вижу, ты стала взрослая.
– Да.
– Когда же это случилось?
– Когда ты уехал.
– Не раньше?
– Нет.
– Говорят, ты давно уже с ним живешь. Года четыре, что ли? Срок немалый, все равно как замужем.
– Да, – сказала Клара.
– Он тебе и правда нравится?
– Да.
– Что это у тебя? – Лаури протянул руку, взялся за медальон у нее на шее, маленькое золотое сердце на цепочке. – Да, славные вещицы он тебе дарит. Это дорогая штучка, верно?
– Не знаю.
– Ну а как его другая жена?
– У него только одна жена.
– А другие сыновья?
– Не знаю.
– Они на тебя не в обиде?
– Они, верно, меня ненавидят… ну и что?
– И не надоело тебе?
– С чего это?
– Да вот… сиди тут на отшибе и жди, пока он соизволит приехать к тебе в гости.
– Да ведь и с тобой так было, – сказала Клара и отстранилась. Лаури отпустил медальон. – Ты уж, верно, про все позабыл.
– Я ничего не забыл, – сказал Лаури. – Потому и приехал.
И тут Клару затрясло, прямо заколотило, дрожь поднималась по спине, тряслись плечи, руки, она и не подозревала, что на нее может напасть такое. Все годы, прожитые с Ревиром, одним махом вынесло на свет, вот они на виду и, пожалуй, сейчас вылетят за дверь, будто это сама Клара нетерпеливо выметает их метлой.
– Погоди, сейчас принесу тебе пива, – сказала она.
– Тебе холодно?
– Еще чего! – Она отвернулась. – Лето на дворе.
Она чувствовала – вот-вот ее снова затрясет – и вся напряглась. Лаури сел, а она пошла к холодильнику, достала две бутылки. И в окно увидела Кречета: стоит у сарая, один, совсем одинокий ребенок, растет и не видит других детей, а мать готова бросить его, предать, и в душе, верно, всегда знала, что так будет. А еще злейшее предательство – дать ему вот этого отца, который даже не подъехал на машине к парадному крыльцу, а пришел боковой тропинкой, ни за что не просит прощенья и уже распоряжается ими обоими. В отворенную дверь ей виден Лаури – сидит в гостиной, далеко вытянул ноги, лениво сложил руки на плоском животе.
