— А ты ведьма, — вдруг выдал он.
— Ха-ха-ха, — залилась смехом она, поперхнулась, раскрасневшись, стала сухо кашлять.
— Запей молоком, — он стал о ней нежно заботиться. Когда приступ прошел, они сидели в обнимку, ее голова — на его груди.
— Ну, расскажи, что там не воле? — он гладил ее пышные черные волосы, вдыхал ее чарующий аромат.
— Хм, ты считаешь «Сказку Востока» волей? — нет упрека, есть печаль.
— Думаю, пока ты на мне опыты проводила, — здесь он умышленно сделал паузу, ожидая бурный протест, но она, пряча лицо, еще сильнее прижалась к нему, по всхлипам — плакала, вся дрожала.
— Прости, прости, — наконец она подала тихий голос. — Такая дура, дура и дрянь. Чуть не сгубила тебя. Дорогой, милый, — она целует его. Ее слезы щедро орошают его лицо. — Прости. Думала на минутку. Мне надо бежать, не то все насмарку, — она высвободилась, бледная, со стойкой синевой под глазами, все протягивая к нему руки, спиной попятилась к двери.
— Постой, — он в прыжке нагнал ее, слегка тряхнул. — Шадома, родная, нам нельзя раскисать. Скажи, как дела? Я словно в тумане.
Шадома тяжело вздохнула, потупив взгляд, доложила.
— Ты хоть помнишь, что мы должны?
— У-ф! — укол в пятку исказил лицо Малцага, он отошел от нее, устало сел.
— Этот дом мне был родным, — Шадома с непомерной тоской осматривала стены комнаты. — Здесь я находила уют, тепло, близких людей. Теперь я его отдала. Осталось немного, — она уже надела паранджу и сразу стала старой, чужой, даже страшной. — Когда будет корабль?
Малцаг ничего не отвечал, молчал, а она печально продолжала:
— Если бы ты знал, как мне тяжело возвращаться в «Сказку Востока», легче — на плаху.
— Давай сейчас убежим, — неуверенно встал кавказец.
— Малцаг, от тебя сейчас все зависит. Помнишь, как ты все обдумывал перед каждым боем. Вот и сейчас готовься.
— Что-то я сбился с толку, — как спросонья протирал он лицо.
— Моя вина, — вновь призналась Шадома.
— При чем тут ты, если я тебя люблю? — теперь в этом слове нет прежней теплоты.
Оба это заметили, и в данных обстоятельствах оба молча одобрили. И чтобы от этой темы уйти, он с интересом спросил:
— Что еще, расскажи?
— Купец Бочек вернулся. С ним, по-моему, люди Тамерлана. Деньгами сорят. Что-то затевают. Мне надо бежать, ждут.
— Ты с охраной?
— И ты тоже: дом под наблюдением.
— Ты когда придешь?
— Ничего не знаю, как получится, — ее голос из-под паранджи какой-то старый, даже не узнать. — Придет корабль — дайте знать. На тебя вся надежда, Малцаг.
Уже выходя, она как-то воровато взяла сверток, что оставила при входе.
— А это что? — вновь командирские нотки в тоне Малцага.
— Еда, сок, — явно повинен ее голос, — но они тебе, слава Богу, уже не нужны.
— Небось твое зелье? Ха-ха-ха! — ее провожает все тот же дерзкий Малцаг. — Если вкусно, оставь, я голоден, как волк, — и буквально выхватив у нее сверток: — ха-ха, подыхать не собираюсь, я любить тебя хочу. Может, еще останешься?
Она уходила, когда солнце начинало припекать. Малцаг провожал ее взглядом через окно. Это была не та Шадома, что до рассвета припорхнула ласточкой к нему: по двору, медленно, как старуха, качаясь, двигалась лишь сплошная, черная, как колдовство, безжизненная тень. Осталась ли любовь в его сердце? Неизвестно. Известно лишь то, что он представлял, как она вынуждена будет вновь ублажать людей Тамерлана, и от этого столько ненависти собралось в нем, что для любви там место вряд ли осталось. Хотя, как знать? Ибо и после ее ухода он, конечно, не как прежде, да все думал о ней, жалел, тосковал, ценил и уважал. Жена?! По-видимому, нет, скорее, очень близкий человек, друг и даже где-то соратник. А если так, то, как постановила Шадома, он — воин, в данном случае, командир, и ему действительно приличествует не любовные шашни разводить, а думать о побеге.
Хотя Малцаг и воин, он понимает, что плененный воин, знает, где и как находится. И вроде пользовался он всегда для входа и выхода общей калиткой, но при этом дислокацию хорошо изучил. Его дом, точнее бывший дом Шадомы, который теперь принадлежит администратору «Сказки Востока», — угловой: это и хорошо, и плохо. С третьей стороны живет зажиточный человек и там, к забору, гаремная территория. Через нее не пройдешь: вероятно, охрана. А вот если там где-либо спрятаться, то никто не найдет и не догадается искать. Так это не проход, это тупик.
А вот с четвертой частью повезло. Эту территорию арендуют какие-то торговцы. Они то заваливают двор тюками, то он пустой, и люд здесь постоянно меняется, как на постоялом дворе. Оттого и огромные привязные собаки уже на людей не реагируют, лишь на кошек и крыс. Но Малцаг их на всякий случай порою подкармливает: надежным должен быть обходной путь.
Так это не все — есть еще колодец. Вначале Малцаг думал, что это артезианский колодец. Но выяснилось, что колодец неглубокий, и вода в нем периодически поступает и медленно убывает. Оказывается, в каждом квартале города есть емкость, которую раз в неделю водовозы наполняют водой, и она по подземным каналам растекается по дворам.
У этого крайнего, по замыслу Малцага, хода большой недостаток: каналы узкие, он с трудом пролезает, и, главное, если в систему только влили воду, то этот путь непреодолим.
Да это все на крайний случай, потребуется — калиткой воспользуется. Ведь те, что караулят его, — разжиревшие рабы-охранники из «Сказки Востока». Они сами действуют неофициально, маскируются под нищих, соседей, прохожих. Посему у них особого оружия нет. А Малцаг уверен, что в случае чего он с двумя-тремя и даже с четырьмя как-нибудь справится. Вот только лишнего шума и крови ни ему, ни администратору «Сказки Востока» не надо — вот и соблюдается пока баланс. Но Малцаг должен все предусмотреть. Его союзник — ночь, и желательно — темная ночь. Он так захвачен своим планом, что едва дождался захода солнца, а уже в поздних сумерках полез в колодец. Благо, воды мало, а его костюм, хоть и единственный, да из грубой прочной дерюги. У Сакрела особый нюх предрекателя: такие же костюмы носят матросы и рабы-гребцы.
Его цель — порт. Там лишь к полуночи начинается разгульная жизнь. Дабы не рисковать, да и себя проверить, Малцаг нырнул в море на окраине города. Вода прохладная и освежающая. Как вспомнит, сколько толщи воды под ним — жуть, дух захватывает, а следом вспомнит рабство — и море благодать, и осьминоги лучше людей.
В порту кораблей мало — это признак нестабильности, скорой или рядом идущей войны, неразберихи, упадка торговли и засилия корсаров в море. Мамлюкский корабль большой, узнать не сложно: его нет. А у Малцага все просчитывается на скорость и на время. Еще до полуночи, поиграв с соседскими псами, проверив второй путь, он вернулся в свое убежище, а тут, словно царство сна: на его кровати доктор Сакрел храпит. Лишь от прикосновения Малцага, вскочил:
— Как ты испугал меня! Где ты был? Когда проснулся? Взбадривая доктора, Малцаг по-свойски ударил его по плечу:
— Это лучше ты скажи, что со мной было?
— Не знаю, — первая реакция Сакрела, но, чуть поразмыслив, окончательно пробудившись, он медленно заговорил: — по медицине все объяснимо. Ты столько пережил, перенес — психика, и как рефлекс ослабленного организма — летаргический сон, — он уже встал и ходил, заложив руки за спину. — Думаю, что реакция где-то тебя спасла от какой-то катастрофы.
— Не от Шадомы ли? — открытая ирония в вопросе Малцага.
— Не-не, боже упаси, Шадома для меня — все, — он вознес руки, словно молясь, сделал по комнате пару шагов, посмотрел на Малцага как-то странно, изучающее, сел рядом и после паузы: — правда, должен сказать, было то, от чего до сих пор поражен, — он вновь осмотрел кавказца. — Как-то ночью пришел, смотрю, свет в окне. Обрадовался, забежал. Здесь Шадома, почти голая, волосы распущены — красота! Я даже не представлял, но какая-то страшная завораживающе-отталкивающая красота. Над тобой она то ли знахарствует, то ли ласкает, а запах здесь — чуть не опьянел. Я ее тихо кликнул, она вроде не слышит. Тронул за плечо, а она не своим голосом: «Оставь мужа и жену наедине, дай хоть здесь напоследок насладиться». — Тут Сакрел сделал глубокий выдох, словно тяжесть свалил с плеч, и, как бы чуть отдышавшись, продолжил: — Признаюсь, я просто убежал, убежал от греха подальше. И если честно, я еще пару дней ею грезил. Может, — он заглянул в глаза Малцага, — и снадобья ее? Мне стыдно, не молод, но с таким телом колдовать не надо, я такое даже не представлял!
— Ха-ха-ха! И тебя приворожила, — громко рассмеялся Малцаг. — То-то я смотрю, ты весь осунулся, сгорбился, а меня, друга, бросил в беде, забыл, лишь изредка навещаешь.
— Да что ты говоришь?! — вскочил Сакрел. — Хозяин пьяный при мне и матери дочь насиловать стал, — он начал плакать.
