— Во дают! — слышал Гурьянов рядом с собой.
— Да, такую бы! Жми, Полина!
Фенька глядел на свою Аленку, а Митя… Он видел блестящие Полины глаза, летящие в танце волосы…
Неожиданно она глянула на него — коротко, почти вскользь, но все же на какой-то миг ее глаза выделили Гурьянова из всех остальных и — обожгли.
Он сидел в кабине своей полуторки прямо напротив входа в клуб. Как в засаде. Ждал. Из клуба выходили люди, держа под мышкой завернутые в газету туфли, зябко ежились и торопливо расходились парами. Холодно было — минус сорок. От дыхания на ресницах тут же образовывалась опушка из инея.
А в кабине у Мити — ничего, тепло, мотор включен, и печка работает. На панели управления белозубо смеется переводная красотка с голыми плечами и распущенными светлыми волосами, но Митя на нее не глядит — протер запотевшее стекло и опять неотрывно смотрит на дверь клуба.
Наконец они вышли — Фенька, Алена, Полина и этот ее «жених» Степан Прокофьевич. Тоже зябко подняли воротники полушубков.
Гурьянов, прищурясь, решительно дал газ, выкатил из засады свою полуторку к тротуару, предложил с напускной лихостью:
— Братцы, сыпьте в кабину! — И распахнул дверцу кабины. — Быстрей! А то тепло выстудите! Алена!
— Ой! Вот спасибо! — Алена обрадованно нырнула в кабину, Полина тоже. И только теперь спохватились, что больше в кабине никто не поместится. Алена сказала: — Ой! А как же?..
— А женихи пешком пробегут. — Перегнувшись через колени Аленки и Полины, Митя достал дверцу кабины, усмехнулся Феньке: — Пока.
— Может, нам в кузов? — сказал Фенька.
— Вы там дуба дадите, ты что! Довезу я их целыми, не бойся. — И захлопнул дверцу, дал газ.
Несколько оторопевшие Фенька и Степан Прокофьевич остались стоять на заледенелом деревянном тротуаре, а Алена сказала в кабине:
— Ой, не гоните так, темно же.
Гурьянов уже и сам понял, что теперь, когда главное он выиграл, можно и не гнать машину. Он сбавил газ, искоса посмотрел на Аленку и Полину. Обе сидели напряженные от неловкости ситуации, от только что случившегося небольшого предательства. И чтобы снять эту неловкость, Гурьянов расхохотался. Он вел машину и хохотал, словно вся эта история была смешней анекдота, и даже — сквозь смех — показывал им в лицах, как это все произошло.
— А Фенька!.. — И он вытягивал лицо, показывая, как оторопел Фенька. — Ха!
Он хохотал, и, поглядывая на него, заулыбались, а потом тоже расхохотались Алена и Полина. И теперь в кабине стало не только тепло, но и уютно, свободно.
— Только мне на тот берег, в общежитие, — сказала Алена. — А Поле в магазин.
— Я знаю.
Алена с удивлением взглянула на него, потом — с недоумением — на Полину. Но и Гурьянов, и Полина даже не смотрели друг на друга, а только — вперед, за ветровое стекло.
Полин магазин возник впереди, из темноты, по ходу машины. Дежурная лампочка освещала ненецкую вывеску «ЛАБКА» и висячий замок на двери, а с другого торца был вход на жилую половину, в Полину комнату.
Митина полуторка тормознула, Митя выключил фары. Он и Полина остались в кабине без света, в темноте.
— Спасибо, — произнесла она.
Он не ответил и не повернул к ней головы. Она чуть шевельнулась, подавшись к дверце, но он молча взял ее за руку. Поля замерла, руки не отняла. Посмотрела ему в глаза.
И оказалось — им очень хорошо вместе. Так хорошо — не бывает лучше. А потом, после, лежа на Митином плече, Поля медленно провела рукой по его закрытым глазам, сказала ласково, будто пробовала это слово на слух:
— Митя…
Он молчал, а она удивилась самой себе:
— Я кушать хочу.
— И я, — признался он, не открывая глаз.
— Правда? — обрадовалась она. — Нет, ты лежи.
Поля встала, окунула ноги в оленьи тапочки, прошла из комнаты в магазин, включила там свет. В продовольственном отделе сняла с полки буханку хлеба, срезала целиком горбушку, потом вскрыла банку с баклажанной икрой и вывалила почти всю банку на эту горбушку, намазала густо. Не утерпела и, направляясь в комнату, на ходу откусила. Ногой закрыла за собой дверь, но тут же отворила снова и, не входя, рукой достала с ближайшей полки бутылку вина, щелкнула выключателем. Свет в магазине погас.
Фенька испуганно проснулся, вытаращил глаза. Из-под топчана Гурьянов достал свой чемоданишко и складывал в него нехитрые свои пожитки — свитер, армейское белье, пиджак. За окном тесной комнатушки радиоузла клуба, где заночевал Фенька, только-только занимался рассвет.
— Ты куда пропал? — спросил Фенька. — Я всю ночь ждал-то.
— Тебя не касается, спи. — Митя со своим чемоданом двинулся к выходу.
— Ты что, уезжаешь? У тебя ж три дня еще!
— Да спи ты!
Облаянная собаками полуторка промчалась по рассветному поселку, тормознула у магазина. Гурьянов с чемоданом в руке торопливо вошел в жилую половину дома, а спустя полминуты вышел оттуда уже без чемодана, но с какой-то фанерной табличкой. Прошел к крыльцу магазина, повесил табличку на дверь рядом с висячим замком и поспешно ушел назад.
На табличке было написано: «УЕХАЛА НА БАЗУ». Вдруг Гурьянов появился снова, оглядел улицу, бегом пробежал к своей машине, нырнул в кабину, отогнал машину в конец квартала и так же бегом вернулся назад, в Полин дом.
Звякнула за ним щеколда, погас свет в окне. В магазине Поля снимала с полки банки баклажанной икры, шпроты, еще что-то. Складывала в передник.
Спустя трое суток Гурьянов загружал свою полуторку взрывчаткой на складе взрывчатых веществ. То ли с непривычки, то ли от тяжести мешков с аммоналом ноги маленько подкашивало, и грузчики, легко тащившие такие же мешки, беззлобно подшучивали:
— Подустал парень.
— Ну так! Трое суток все-таки вкалывал. Тебе б такое!
— Да я б не отказался.
— Ладно болтать! — И Мите: — Отвали, кореш, лезь наверх.
Митя без слов полез в кузов машины. Грузчики стали подавать ему мешки с аммоналом, а он только растаскивал их по кузову. Склад ВВ был чуть в стороне от поселка, над рекой. Неожиданно кто-то из грузчиков сказал:
— Гляди. Вот осел пьяный. Нажрутся же!
С противоположного берега реки, со стороны аэродрома, опасно петляя по косогору, катился к реке бензовоз. Сверзился с косогора на реку и пошел к складу ВВ, выписывая на льду сумасшедшие кренделя. На поворотах машину заносило так, что колеса отрывались ото льда.
— Фенька, гад! — перепугался Гурьянов и побежал навстречу бензовозу, а бензовоз довернул еще чуток и помчался прямо на него. Гурьянов едва успел отскочить в сторону.
Мимо мелькнуло ликующее Фенькино лицо, его громкий крик:
— Мить, страшное дело!
Машина умчалась, снова круто развернулась на льду и — назад. И опять, проезжая мимо Гурьянова, крикнул Фенька:
— Женюсь! — И умчался на новый разворот.
— Вот дурак! — в сердцах сказал Митя и огорченно сел на ледяной торос. — Ну так я и знал!
Фенька подкатил на своем бензовозе, тормознул юзом.
— Митя, я на Аленке женюсь, свадьба через неделю.
— Ну и придурок!
— Мить, ты приедешь? На свадьбу. Я тебя прошу.
— Ну, приеду, куда ж я денусь. Точно решил?
Груженная аммоналом Митина полуторка подкатила к магазину, а навстречу с крыльца уже сбежала Полина — простоволосая, без пальто, в одной кофточке. Запрыгнула на подножку, нырнула в кабину, прижалась к Мите.
— Ты что, сдурела? — сказал он.
— Ага. Соскучилась.
— Уже? Простынешь так.
— Ничего. Вот, возьми, сама вязала. — Она сунула ему сверток и прижалась плотней. — Митя, родненький!
— Люди ж тут, глупая.
— Ну и что?
— Я приеду скоро. У Феньки свадьба.
— Правда? Вернешься? — Она подняла к нему лицо, в глазах ее были слезы и ликование.
— Ну, сказал же — приеду. Чего ты?
— Митенька! — чуть не всхлипнула она. — Я тебя люблю. Правда.
Краюха желтого солнца, надраенного до прозрачной звонкости, бежала за разлапистой, заиндевевшей урманной тайгой.
По зимнику — зимней временной таежной дороге — шла цепочка машин. Через замерзшие речушки… В таежных буреломах… По голым, переметанным поземкой болотам… Мотор Митиного грузовика работает без натуги, ворчит, как старый и добрый кот, и только изредка пофыркивает, когда Митя сбрасывает газ. На панели управления белозубо смеется переводная красотка.
Гурьянов развернул Полин пакет — там пестрые шерстяные варежки и маленький транзисторный приемник «Сокол». Он примерил варежку на руку и улыбнулся — тепло. Включил транзистор, нашел «Маяк». «Маяк» передал, что самая теплая погода сегодня в Крыму и на Черноморском побережье Кавказа, а затем пошли джазовая музыка и популярные песни.
Вечер. Автопункт. Три рубленых дома, построенных для отдыха водителей на обочине зимника, золотят в вечернюю таежную темень квадраты своих освещенных окон. Здесь столовая с круглосуточно горячими блинами, две спальные комнаты, душевая. Во дворе сгрудились почти два десятка грузовиков. От машины к машине ходит прогревальщик, следит за моторами — моторы не выключены, чтоб не заморозить, и из выхлопных труб курится легкий дымок.
